Интеллектуальный язык эпохи: История идей, история слов
Шрифт:
Истолкование «субъекта» подчиняется логике рассуждения, в силу которой «субъект» мыслится преимущественно как предмет, как некое реальное «существо», конкретное сущее (ens reale) — в первую очередь как «отдельный человек», правда, в абстрактно-пассивном аспекте, что делает это понятие, учитывая также и его «латинское» происхождение, негативно коннотированным уже на уровне общелитературного языка.
Практически во всех русских толковых словарях, включая философские словари и энциклопедии, это понятие разъясняется через понятия «предмет», «личность», «человек» и «индивид».
Ср.: « Субъект— лат. предмет; всякое лицо, вещь, о коих говорится» (Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка. 2-е изд. Т. 4. С. 353).
« Субъект— лат. subjectum, от subjicere, подвергать. Предмет, подлежащий действию другого» (30 ООО иностранных слов, вошедших в употребление в русский язык, с объяснением их корней / Сост. А. Д. Михельсон. М., 1866).
« Субъект, 1) в теории познания — человек, познающий внешний мир (объект) и воздействующий на него с целью подчинения своим практическим потребностям» (Большая советская энциклопедия / Гл. ред. О. Ю. Шмидт. Т. 53. М., 1946).
« Субъект, — а, м. 1. В философии: познающий
При этом в общелитературной семантике особенно подчеркивается иронически-пренебрежительный характер такого обозначения: ср. « Субъект( ирон. пренебр.) — о человеке» [217] .
Литературные свидетельства такого словоупотребления многочисленны и восходят к 40-м годам XIX века, то есть к периоду, когда это слово входит в широкий оборот, вызывая многочисленные негативные реакции у ревнителей чистоты русского языка. Причем в семантике слова «субъект» наблюдается переход от нейтрального обозначения человека как предмета наблюденияк обозначению, содержащему неодобрительную, ироническую, осуждающую оценку.
217
Михельсон М. И.Русская мысль и речь. Свое и чужое. Опыт русской фразеологии. Сборник образных слов и иносказаний. Т. 1–2. СПб., 1896–1912. № 893.
Ср. пример нейтрального значения «субъекта» как существа претерпевающего, то есть как «предмета»:
«Зачем же я тогда вам так понадобился? Ведь вы же около меня ухаживали? — Да просто как любопытный субъект для наблюдения».
Ср. пример негативной коннотации термина:
«Теперь XIX столетие. У всякого свое самолюбие есть! Я хоть и маленький человек, а все-таки я не субъект какой-нибудь и у меня в душе свой жанр есть! Не позволю!»
В философском дискурсе складывается аналогичная ситуация. Вернее, в силу своей определяющей роли при вхождении слова субъектв русский литературный язык философский дискурс и оказывается, по всей видимости, связующим звеном широкого распространения реалистической семантики субъектакак обозначения человека в предметно-страдательном аспекте.
«Он был лет 50, из духовного звания, по фамилии Ивин; считался студентом, […] учился […] сначала в школе, потом в кельях у какого-то Префекта, наконец в передней у Ректора и кончил академический курс. Это — такой субъект в смысле новейшей Логики, в котором всеобщий ум человеческого рода только лишь выявился; для дальнейшего же своего раскрытия перешел в другие субъекты» [218] .
218
Исмайлов Ф. Ф.Взгляд на собственную жизнь. М., 1860. С. 42.
Уже у русских шеллингианцев можно встретить подобное словоупотребление, свидетельствующее о том, что понятие субъект немецкого идеализма воспринимается ими в смысле предмета, которому приписываются свойства и способности. Примеры этому можно найти у Д. Велланского в его «Пролюзии к медицине» (1805) и «Опытной, наблюдательной и умозрительной физике» (1831). Следуя терминологически за натурфилософией Шеллинга и даже впервые создавая шеллингианскую терминологию по-русски, Велланский толкует субъект как реальный источник деятельности, противостоящий объекту как мертвой «вещественности». Тождество («идентитет») [219] объекта и субъекта представляется как единство двух видов реальности, двух миров — «существ» и «веществ» [220] . На данную тенденцию указывает и Г. Шпет, цитируя работы шеллингианца И. И. Давыдова, в которых обнаруживается «психологистически-теистическое извращение понятий объекта, субъекта и абсолюта»: «Мир чувственно постигаемый, objectivitas, „для краткости“ (sic!) называется природою; дух, созерцающий внешние предметы и себя, subject-object, „просто“ (!) человек» [221] .
219
«В самой сущности, нет вещей вне меня — Ego с Универсом в совершенном идентитете; и различие между оным и окружающими его предметами есть обманчивое, или показывающееся только в индивидуалитете— подобно как различие цветов в призме есть один оптический призрак» ( Велланский Д.Пролюзия к медицине как основательной науке. СПб., 1805. С. 17).
220
«По силе существенного единства представляющего субъектас представляемым объектом, все находящееся в Природе действует и пребывает; но по значению самопознательного образования сущности, один мир произошел в качестве субъективногодействия, а другой в свойстве объективногобытия; и первый состоит из одушевленных существ, а последний из бездушных веществ» ( Велланский Д.Опытная, наблюдательная и умозрительная физика. СПб., 1831. С. 14).
221
Шпет Г. Г.Сочинения. М., 1989. С. 110.
Не составляет исключения в этом отношении и творчество В. Г. Белинского, которому принадлежит заслуга широкого публицистического
Весьма важным в русской философской семантике «субъекта» и «субъективного» становится историософский мотив, который уже с 30—40-х годов XIX века сплавляет обсуждение собственно философских проблем с рассуждениями о месте и предназначении русского философского дискурса перед лицом европейского. Причем именно интерпретация семантики терминов «личность», «субъект» и «индивидуум» в смысле реальных сущностей оказывается риторической основой для обвинения западной мысли в «субъективизме» и противопоставления ей «универсального» или «цельного» русского философствования.
222
Белинский В. Г.Идея искусства// Полное собрание сочинений: В 13 т. М., 1953–1956. Т. IV. С. 587–588.
Суждения на эту тему многочисленны, но стереотипны: «одностороннее развитие личного ума» (А. С. Хомяков) [223] , «этот самодвижущийся нож разума, этот отвлеченный силлогизм, не признающий ничего, кроме себя и личного опыта, этот самовластвующий рассудок» (И. В. Киреевский) [224] , « преимущественное стремление к личной и самобытной разумностив мыслях, в жизни, в обществе и во всех пружинах и формах человеческого бытия» (И. В. Киреевский) [225] , «у западных народов преобладает начало личности, индивидуальности» (архим. Феофан Авсенев) [226] , трансцендентальный субъект как «аномалия отвлеченной мужественности» (В. Ф. Эрн) [227] . В хор осуждения «субъективизма» включались порой и авторы, в общем не склонные к историософским спекуляциям славянофилов, например Вл. Соловьев (субъект — «самозванец без философского паспорта») [228] или Г. Шпет.
223
Хомяков А. С.По поводу Гумбольдта // Хомяков А. С. Полное собрание сочинений. Т. 1. М., 1910. С. 156.
224
Киреевский И. В.Критика и эстетика. М., 1998. С. 269.
225
Киреевский И. В.Собрание сочинений. Т. 2. М., 1861. С. 24–25.
226
Архимандрит Феофан Авсенев. Из записок по психологии // Сборник из лекций бывших профессоров Киевской духовной академии архимандрита Иннокентия, протоиерея И. М. Скворцова, П. С. Авсенева (архимандрита Феофана) и Я. К. Амфитеатрова. Киев, 1868. С. 138.
227
Эрн В. Ф.Сочинения. М., 1991. С. 325.
228
Соловьев Вл.Сочинения: В 2 т. Т. 1. М., 1988. С. 781.
Для истории рассматриваемых понятий характерно, что даже и представители того течения русской мысли, которое выдвигало идею субъекта и личности как основную и центральную, мыслят ее в том же семантическом поле, что и их оппоненты. Субъект и у них оказывается синонимом вещественной реальности, а именно — частного, конкретного индивидуума, ради которого Белинский был готов броситься вниз головой с лестницы прогресса, чтобы не отдавать субъекта под власть гегелевского всеобщего. «Судьба субъекта, индивидуума, личности важнее судеб всего мира!» — провозглашал он в знаменитом письме к В. П. Боткину (1 марта 1841 года). «Субъект у него [Гегеля] не сам себе цель, но средство для мгновенного выражения общего, а это общее является у него в отношении к субъекту Молохом, ибо, пощеголяв в нем (субъекте), бросает его, как старые штаны».
Так что и среди западников хотя семантика термина «субъект» и лишена негативных аспектов, но тем не менее он используется для обозначения класса существ с определенными реальными свойствами (конкретный человек, внутренний мир, индивидуальное сознание и проч.). Не случайно, что столь тонкий наблюдатель языка, как В. А. Жуковский, в своих размышлениях о русском «философическом языке» (в конце 1840-х годов) предлагает вообще избавиться от термина «субъект», заменив его словом «лицо» в смысле конкретной индивидуальности, а «субъективное» вернуть к старому значению «подлежательное» [229] .
229
«Например, в нашем философическом языке, столь еще бедном определенными техническими выражениями, недавно начали употреблять слова: субъект, субъективность, объект, объективность, и эти слова получили уже у нас некоторое право гражданства от употребления; но в них звучит что-то для нас чужое. […] Сделаем однако опыт. Мне кажется, что слово субъектможет быть заменено словом лицо, а слово объектсловом предмет. Таким образом, понятие субъективное, которого содержание составляем мы сами, можно назвать определительнее понятием личным, а понятие объективное, которого предмет вне нас, перед нами, перед лицом нашим, может быть названо понятием предметным, предличным. Субъект есть нечто подлежащее, объект есть нечто предлежащее; подлежательность, предлежательностькажутся мне выражениями довольно точными; они яснее, нежели субъективностьи объективность» ( Жуковский В. А.Полное собрание сочинений: В 12 т. Т. XI. СПб., 1902. С. 20–21).