Интеллектуальный язык эпохи: История идей, история слов

Григорьева Надежда

Фактически это возвращает нас к коммуникации, которая имеет и политический аспект, как мы видели это в начале на примере работы Вирно, отстаивающего понимание политической акции как чистой коммуникации, которая так же неуловима, как виртуозная игра пианиста. И понятие образа как раз выступает здесь альтернативой репрезентации, которую отвергает Вирно: «…множество не нуждается в том, чтобы представить себя политически (to represent itself politically), то есть нет более никакой репрезентативной демократии» [209] . Образ воспринимается, и это требует работы, это требует совершения действия. «Без этой работы люди жили бы в варварстве, что питает террор. Значит, искусство состоит в том, чтобы благодаря продуктивному воображению произведений выразить то, что для каждого по отдельности остается невыразимым» [210] .

209

Virno P.A Grammer of Multitude. P. 42.

210

Mondzain M.-J.Le commerce des regards. P. 136.

Нина

Сосна

К истории понятия субъектв русской мысли

Понятие субъектв истории русской мысли имеет весьма парадоксальный статус, характеризующий не только его семантику, но и функцию в философских и смежных с ними дискурсах. С одной стороны, и по своему происхождению, и по основным семантическим признакам это понятие целиком вписывается в проблемное и аргументативное поле, которое можно назвать современным дискурсом субъективности. С другой стороны, почти все наиболее отчетливые попытки концептуализации «субъекта» в истории русской мысли стремятся к преодолению именно этого современного дискурса субъективности в направлении досовременногосмыслового и проблемного поля понятия субъект.

Говоря о «дискурсе субъективности», мы имеем в виду, что понятие субъектне является изолированным когнитивным продуктом творчества отдельных мыслителей, а вписано в совокупность понятийных различий, корреляций и оппозиций, способов аргументации, структуры и характера постановки проблем, типов философского обоснования, образующих некое исторически изменяющееся интеллектуальное поле. Как раз в связи с изменениями этого интеллектуального поля имеет смысл говорить об « историипонятий», то есть семантических трансформаций, каковые оказываются индикаторами изменений дискурса в целом.

Под «современным» дискурсом субъективности мы будем понимать тот этап этих изменений, который характеризуется тесной взаимосвязью семантики «субъекта» и семантики «персональности». Иными словами, понятие субъектстановится преимущественным средством экспликации понятий «лицо», «личность» и «Я», характеризуя статус мыслящего индивида. Чтобы уточнить исторический хронотоп современного дискурса субъективности, необходимо добавить, что в нем понятие «субъекта» конституируется в жестком противопоставлении «вещи», предмету, объекту как то, что является источником и условием воздействия, а не подвергается воздействию со стороны. Исторически фиксируемой вехой, от которой можно вести отсчет современного дискурса субъективности, является «коперниканский поворот» Канта. С Канта и дискуссии об основных принципах его критики разума в немецкой классической философии начинается процесс, в ходе которого происходит трансформация парадигмы в философии субъекта или, вернее, начинается философия субъекта как таковая [211] .

211

Традиционное представление связывает начало дискурса субъективности с философией Декарта. Это представление метафорически выразил уже Гегель в своих «Лекциях по истории философии», сравнив положение мирового духа с ситуацией морехода, восклицающего после путешествия по бурным волнам «суша! суша!» ( col1_0Лекции по истории философии. Кн. 3. СПб., 2001; гл. 2, «Период мыслительного рассудка»). Однако для истории понятия «субъект» и связанного с ним семантического поля существенно то обстоятельство, что Декарт пользуется этим понятием в традиционном смысле «подлежащего», не связывая его с персональным сознанием. Такая связь намечается у Лейбница и наиболее отчетливо выражена в философии Канта.

При этом и само понятие субъекта наделяется в кантовской философии новым содержанием и новым эпистемологическим статусом [212] . Ряд открытий новоевропейской философии — достоверность «мыслящего Я» у Декарта, самосознание как принцип философского обоснования у Лейбница, акт самоидентификации в рефлексии как способ конституирования единства сознания у Локка — Кант завязывает в новый узел понятий и проблем, в силу чего понятие субъекта вступает в прочную корреляцию с понятиями Я, самосознания, спонтанности, тождестваи единства сознания, рефлексии, личностии свободы. Помещаясь в новый проблемный горизонт, это поле понятий и концептуальных взаимосвязей формирует также новый язык и стиль философской аргументации, лишая постановки проблем в прежней метафизике (в первую очередь, проблему субстанциальности души) их теоретической легитимности.

212

На это обстоятельство обратил внимание уже Р. Эйкен в одном из первых очерков истории философской терминологии. См.: Eucken R.Die Geschichte der philosophischen Terminologie. Leipzig, 1879. S. 203–204.

Понятие субъекта, вокруг которого завязывается новый философский

дискурс, включает в себя отныне в качестве фундаментальной характеристики самосознающую активность сознания, которую невозможно описывать в категориях предмета или субстанции. Эта невозможность опредмечивания сознания, то есть превращения его в свойство мыслящей субстанции, следует из понимания конституирующей функции сознания — то, что является условием синтезирования предметов в опыте, само не может быть описано как предмет, поскольку используемые для описания категории производны от этого условия. Тем самым субъект из синонима субстанции, каковым он был в докантовской философии, трансформируется в ее противоположность.

Упомянутая парадоксальность понятия субъект в истории русской мысли состоит как раз в том, что это понятие, с одной стороны, неразрывно связано с понятиями личности, Я и человека, то есть относится к современному дискурсу персональности, в котором эти понятия формируют единое проблемное поле. С другой же стороны, основные интерпретации понятия субъектзаимствуют весь свой семантический багаж из словаря традиционной — докантовской — философии, в которой субъект означает предмет или онтологическое подлежащее.

Связь истории этих двух понятий — личностии субъекта— оказывается в силу этого двойственной, соответственно тем аспектам значения, которые слово субъект приобретает в истории русского языка [213] . Взятый в негативном смысле, субъектвыступает как противоположность личности. Если личностьвключает признаки активного, творческого начала, то «слово субъектприменяется к лицам страдательным, пассивным, неразвитым, ограниченным и т. д.». Уже к концу XIX века складывается стабильная форма употребления слова субъект«для обозначения человека отрицательных свойств, низменных качеств» [214] . Иначе говоря, набор признаков, составляющих понятие личность(в смысле неповторимой индивидуальности), резко контрастирует с набором признаков, с помощью которых описывается субъект. (Ср.: «Ну, все — товарищи хоть живые личности, не такие затхлые субъекты, как здесь».) [215]

213

Мы отвлекаемся в данном случае от значения термина «субъект» в связке «субъект — предикат», используемой в логике и лингвистике.

214

Сорокин Ю. С.Развитие словарного состава русского литературного языка в 30-90-е годы XIX века. М.; Л., 1965. С. 437.

215

Толстой Л.Зараженное семейство.

С другой стороны, если понятие субъектавключается в активный словарь того или иного автора и задается набором не пейоративных характеристик, то и в этом случае он означает «реального, конкретного индивида» [216] . Таким образом, «проблема субъекта», в том виде, в каком она занимает западную философию со времен Канта, — как можно прояснить структуру самореферентности сознания, заключающую в себе и аспект индивидуальности («мое сознание»), и аспект универсальности («сознание вообще»), — в истории русской мысли, за редкими исключениями, не формулируется. Обозревая корпус текстов русской философской традиции в целом, можно сказать, что теоретическая рефлексия понятия субъектазанимает в ней совершенно незначительное место по сравнению с рассуждениями о «личности», «человеке» и «душе». А одна из самых интенсивных дискуссий рубежа XIX–XX веков — полемика между народниками и марксистами о роли «субъективного метода» в социальных науках — вообще обходится без обсуждения понятия субъект.

216

Даже столь абстрактные выражения юридического языка, как «спор хозяйствующих субъектов», приобретают характер иронического эвфемизма, обозначающего конкретные экономические и властные группировки или даже отдельных индивидов.

Поэтому можно констатировать, что понятие субъекта в русской философской традиции является совершенно нефункциональным. С самого своего возникновения в русском языке оно отмечено игнорированием тех теоретических мотивов, которые обусловили радикальный семантический разрыв с традицией, произведенный кантовским понятием субъектаи закрепленный немецкой идеалистической философией, сделавшей невозможным возвращение к прежней, докантовской метафизике.

Между тем определение субъектав истории русской мысли осуществляется посредством набора оппозиций, заимствованных как раз из докантовской метафизики: общее — частное (единичное); реальное — являющееся (субъекту) иллюзорное; внешнее — внутреннее. Причем повсеместно оба члена соответствующих оппозиций толкуются как два класса предметов или два типа реальностей. Вследствие этого понятие субъектаоказывается попросту излишним, не дающим никакого семантического и концептуального расширения по сравнению с понятиями «души», «личности» и прочих элементов семантического поля персональности.