Интеллектуальный язык эпохи: История идей, история слов
Шрифт:
Сперва мы рассмотрим материалы, касающиеся антисемитизма Бугаева.
Друг Белого Сергей Соловьев в своих воспоминаниях пишет: «Жиды были „идефикс“ Бугаева. Он всегда имел при себе записную книжку, куда вносил возмутительные факты из жизни Израиля…» [260] . Эта записная книжка не сохранилась. Однако сохранился ряд других свидетельств, на которых мы остановимся.
В небольшой тетради, куда Бугаев заносил сведения самого разного характера, читаем: «Мендельсон, Рашель, Спиноза, жиды». Контекст записи не связан с национальным или расовым вопросом. Перед нами тетрадка, датируемая началом 1860-х годов, куда Бугаев записывал все, что так или иначе поразило его воображение, без какой бы то ни было внутренней связи между отмечаемыми фактами и событиями [261] . Так что из нее мы лишь узнаем о том, что еврейский вопрос (в антисемитском ключе) занимал его уже в молодости.
260
Соловьев С. М.Воспоминания. М., 2003. С. 171.
261
Вот несколько записей, в контексте которых появляются упоминания то о евреях («3. Мейербер и Гейне — евреи»), то о «жидах». Одну из записей этой тетради мы цитировали выше в связи с Вронским (см. примеч. 246):
«7. Армейский корп<ус> в Пруссии сост<оит> из 40 ООО.
[…]
13. Братья Гримм основ<али> Истор<ическую> Грамматику.
14. Вашингтон центр политической <жизни?>, Нью-Йорк торговой жизни Соед<иненных> Штатов.
15. Мендельсон, Рашель, Спиноза жиды.
[…]
18. Вышли 2 сочинения: Луи Фигие [Louis Figuier]. Histoire du merveilleux dans les temps modernes [первое
19. Глубина Байкала 802 м.
[…]
37. В Китае не знают употребления молока».
Следующий документ относится к тому времени, когда Бугаев был президентом Московского математического общества. Это адресованное ему письмо П. А. Некрасова от 11 мая 1894 года. В нем упоминается о том, что математическое общество благодарило великого князя Сергея Александровича за то, что тот оказывал «внимание к нуждам общества» [262] . В чем состояло это внимание, неясно.
Великий князь Сергей Александрович — один из самых известных русских националистов. В 1891 году (тогда же, когда Бугаев стал президентом Московского математического общества) великий князь был назначен на пост московского генерал-губернатора. На этом посту он оказывал поддержку ученым. Однако его благорасположение к математическому обществу могло объясняться не только стремлением способствовать развитию науки, но и близостью идеологической позиции Бугаева. Последний был также националист и патриот [263] . Одно из замечательных последствий его патриотизма — тот факт, что в XX веке знание русского языка было довольно широко распространено среди математиков всего мира. Бугаев настоял на том, чтобы «Математический сборник» был русскоязычным [264] .
262
ОРК и РНБ МГУ. Ф. 41. On. 1. Ед. хр. 333. Л. 107.
263
Так, по словам его ученика математика Л. K. Лахтина, Бугаев «всегда был энергичным сторонником порядка, врагом всякого сепаратизма, убежденным патриотом, верующим в великое будущее России…» ( Некрасов П. А., Латин Л. К., Лопатин Л. М., Минин А. П.Николай Васильевич Бугаев (Речи, произнесенные в заседании Московского математического общества 16 марта 1904 г.). М., 1905. С. 8).
264
Там же. С. 10. Ср.: Некрасов П. А.Московская философско-математическая школа и ее основатели // Математический сборник. Т. 25 (1). М., 1904. С. 247–248.
Однако этим сходство политических позиций Бугаева и великого князя Сергея Александровича не исчерпывалось.
Едва заняв пост генерал-губернатора, великий князь организовал массовое выселение евреев из Москвы. Его национализм и монархизм были теснейшим образом связаны с антисемитизмом, ставшим, особенно после убийства Александра II, в котором, по усиленно распространявшимся слухам, были виновны евреи [265] , почти неотъемлемой частью правой идеологии. Евреи в этом контексте — главные враги монархии и порядка.
265
См., например: Poliakov L.Histoire de l'antis'emitisme. 2. L'^age de la science. P.: Calmann-L'evy, 1991. P. 322ss.
Антисемитизм Бугаева необходимо рассматривать в том же ключе. В его архиве сохранился список студентов, принимавших участие в студенческих волнениях 1901 года. Рядом с некоторыми фамилиями Бугаев пишет: «иудей», что, очевидно, указывало на зачинщиков [266] . Перед нами след той же идеи, что легла в основу романа «Петербург», написанного его сыном чуть более 10 лет спустя: социальные беспорядки и революции устраиваются евреями.
В этой связи обращает на себя внимание краткое упоминание великого князя Сергея Александровича в воспоминаниях Белого. Изображая отца либералом, Белый пишет о его презрении к Николаю II («мальчишка») и великому князю Сергею Александровичу («педераст») [267] . Вполне возможно, что Бугаев говорил нечто подобное. Однако противником монархии он не был. Политическая позиция великого князя в общих чертах совпадала с его собственной. Читая приглашение на вечер к великому князю, посланное Бугаеву [268] , сложно удержаться от предположения, что перед нами не просто официальный документ, хранящий память о старинных обычаях и рутинной вежливости, но след содержательного общения. Впоследствии ученик Бугаева Некрасов посвятит памяти великого князя книгу [269] .
266
ОРК и РНБ МГУ. Ф. 41. On. 1. Ед. хр. 164. Л. 7–9.
267
Андрей Белый. На рубеже двух столетий. С. 61.
268
OP и PK НБ МГУ. Ф. 41. On. 1. Ед. хр. 274.
269
Некрасов П. А.Государство и Академия. М., 1905. Заметим, что Некрасов, по его собственным словам, прочел «извлечение из этого труда» на заседании Союза русских людей (Там же. С. 5).
В конце 20-х годов слова Кагана о реакционных взглядах «школы» Бугаева могли вызывать в памяти некоторые подкреплявшие их факты. Среди них — связь «школы» с великим князем. Не исключено, что презрительный отзыв отца о великом князе в мемуарах Белого должен был создать впечатление, что эти факты вымышлены [270] .
В цитированной выше статье В. Каган называет П. А. Некрасова (1853–1924) «самым активным учеником» Бугаева [271] . Именно он сменил Бугаева на посту президента Московского математического общества (1903–1905). По утверждению историков, Некрасов был крупным математиком [272] . Кроме того, он был видным чиновником: с 1893 по 1898 год занимал пост ректора Московского университета, с 1898 по 1905-й — попечителя Московского учебного округа, затем был переведен в Петербург, в Министерство народного просвещения. Все это заставляет отнестись к его теориям с большим вниманием. Они не вызывали бы такого удивления, если бы их автором был «естественный мыслитель» в духе Хармса, безвестный теоретик, чьи странные идеи развиваются вне какой бы то ни было практической деятельности и без особых последствий. В данном случае мы имеем дело с чиновником, обладавшим известным влиянием. Даже если ему не удавалось достичь своих целей, предпринимавшиеся попытки сопровождались потоками печатной продукции (иногда под грифом приложений к циркулярам по Московскому учебному округу) [273] .
270
Любопытно также, что в архиве Бугаева хранится благодарственное письмо от В. А. Грингмута (от 1 апреля 1893 года; ОРК и РНБ МГУ. Ф. 41. On. 1. Ед. хр. 333. Л. 117). Из него мы узнаем, что Бугаев подарил свой трактат «Основы эволюционной монадологии» (1893) сотруднику, а впоследствии редактору консервативных «Московских ведомостей» и будущему автору «Руководства черносотенца-монархиста» (1906).
271
Белый подчеркивал, что отец холодно относился к Некрасову ( Андрей Белый. На рубеже двух столетий. С. 73), что, вероятно, было правдой. Достаточно немного почитать Некрасова, чтобы понять подобное отношение. В романе «Московский чудак» Некрасов появляется под фамилией Благолепов (образованной, очевидно, от Н. П. Боголепова, которого Некрасов сменил на посту ректора Московского университета и под началом которого (Боголепов был назначен министром народного образования) работал до гибели последнего в 1901 году; «благо» в первой части фамилии, скорее всего, намекало на елейные христианские пассажи в книгах Некрасова). Одновременно с «тютькой» Благолеповым упоминается и генерал-губернатор — «педераст» ( Андрей Белый. Москва. М., 1989. С. 36–37).
272
См. прежде всего цитированные работы О. Б. Шейнина.
273
См. упоминавшуюся выше книгу «Государство и Академия».
Некрасов подхватил интерес Бугаева к универсальной математике. Однако то, что у Бугаева было лишь намечено (и потому не бросалось в глаза как нечто противоречащее здравому смыслу), Некрасов развивает, доводя до абсурда. Монтюкла в «Истории математики» упоминает о тех, кто «в своем прославлении пользы [математики] дошел до смешного». Первый пример тому «подали пифагорейцы, находившие повсюду сходства [allusions]
274
Montucla. Histoire des math'ematiques. Т. 1. Р., 1758. P. 37n.
О Некрасове можно сказать почти то же самое, и с тем большим основанием, что он, по-видимому, сознательно ориентировался на пифагорейскую традицию (или на свое представление о ней). Став после смерти Бугаева президентом Московского математического общества, он опубликовал книгу «Московская философско-математическая школа и ее основатели» (1904). Это своего рода манифест Московского математического общества. Его неофициальное переименование («философско-математическая школа»), а также частое использование другого названия — «союз» сопровождаются отсылками к древней науке и Пифагору. Едва ли «союз» возникает здесь без связи с пифагорейским союзом (тем более что Бугаева Некрасов иногда называет в одном ряду с Пифагором) [275] . Московские математики должны возродить «древние принципы точного познания», заложенные пифагорейцами [276] .
275
Некрасов П. А.Теории вероятностей. 2-е изд. СПб., 1912. С. XV; ср.: Некрасов П. А.Московская философско-математическая школа и ее основатели. М., 1904. С. 6.
276
Математик Д. Д. Мордухай-Болтовской (1876–1952) называл московскую математическую школу «возродившимся пифагорейством» ( Мордухай-Болтовской Д. Д.Философия. Психология. Математика. М.: Серебряные нити, 1998. С. 129). О пифагорействе в связи с идеями Некрасова (и — шире — в связи с модой на тайные общества и «ордена») упоминается в публикациях: Прасолов М. А.«Цифра получает особую силу» (социальная утопия московской философско-математической школы) // Журнал социологии и социальной антропологии. 2007. Т. X. № 1. С. 45–46; Половинкин С. М.Московская философско-математическая школа (Обзор) // Реферативный журнал. Общественные науки в СССР. Серия 3. Философия. М., 1991. С. 42; Флоренский П. А.Черновик выступления на открытии студенческого математического кружка при Московском математическом обществе (Публикация и примечания С. С. Демидова, С. М. Половинкина, П. В. Флоренского) // Историко-математические исследования. М., 1990. Вып. XXXII–XXXIII. С. 468.
Аналогия московских математиков и пифагорейцев не была, на наш взгляд, поверхностной и опиравшейся на отдельные незначительные сходства (например, занятия Бугаева теорией чисел). Она понималась глубже и последовательнее, чем может показаться, если не заглянуть в литературу о пифагорействе, известную во времена Некрасова.
Вкратце представления о пифагорействе сводились к следующим (мы выделим то, что имело значение для Некрасова): 1). Пифагор был убежден в том, что «все есть число» [277] ; 2). он считал математику необходимой основой философии и всех наук, что нашло отражение в программе его школы (заметим, что и «школа» в новом названии Московского математического общества также могла связываться в сознании Некрасова с пифагорейством); 3). теология для пифагорейцев была одной из главных областей приложения математики; 4). у пифагорейцев было политическое учение, опиравшееся на математику; 5). пифагорейцы активно участвовали в политике; будучи консерваторами, они боролись против демократии; 6). философия пифагорейцев была глубоко национальной [278] .
277
О том, что этот тезис не принадлежал Пифагору, см.: Жмудь Л. Я.Наука, философия и религия в раннем пифагореизме. СПб.: ВГК — Алетейя, 1994. С. 311–319.
278
Все эти тезисы, за исключением последнего, можно было найти во множестве источников, посвященных истории математики или философии. Последний тезис (как и предыдущие) находим в книге Сергея Трубецкого «Метафизика в Древней Греции» (1890; упоминая о пифагорейцах, Белый ссылается на нее: Андрей Белый и Иванов-Разумник. Переписка. С. 435). См.: Трубецкой С.Метафизика в Древней Греции. М., 2003. С. 170, 216.
Книга «Московская философско-математическая школа и ее основатели» представляет собой программное выступление, где формулируются задачи математического общества. Она поражает своей путаностью и фантастичностью. Мы находим здесь, помимо математики, рассуждения на темы социологии, богословия, педагогики, философии. Одна из идей, позволявших с такой легкостью браться за такое обилие предметов, была, как кажется, именно идея о возрождении пифагорейства в рамках Московского математического общества. Московские математики убеждены в том, что «все есть число» [279] ; вслед за Бугаевым они заняты философией — отсюда название книги и множество страниц, так или иначе связанных с философией. Богословие — одна из областей, которая живо интересует Некрасова [280] . Значительное место отведено политической теории [281] . Некрасов рассуждает об «истинно-рациональном государстве» [282] , представляющем собой вариацию платоновского государства (также восходящего к пифагорейцам). В отличие от Платона, Некрасов как русский консерватор — монархист, так что во главе его государства — не философы, но монарх, опирающийся на власть «точного положительного политического познания» [283] , которая, как следует из контекста, находится в руках математиков или математически образованных философов. Эта власть является «органом познания политических вещей посредством чистого политического сознания (политического созерцания). […] Она есть созерцающий и научно оценивающий „глаз“ Государя…» [284] Именно она помогает созданию «гармоничного государства».
279
Некрасов предпочитал ссылаться на близкий по смыслу библейский источник. Вот характерный пассаж: «Члены этого союза [то есть Московского математического общества] исследовали з акономерность, существующую во вселенной […]; они твердо верили в тот древний (древнееврейский и древнегреческий, Пифагоровский) основной принцип всякого точного знания, что Творец „ все расположил мерою, числом и весом“ (Прем. Солом. XI, 21)» ( Некрасов П. А.Московская философско-математическая школа и ее основатели. С. 6; курсив автора). В более позднем сочинении Некрасов ссылается на Пифагора и Бугаева как на своих предшественников, причем последний оказывается наследником убеждения, что «мир управляется числом» ( Некрасов П. А.Теория вероятностей. С. XV).
280
Имеет смысл подчеркнуть, что мировоззрение П. Флоренского, сформировавшегося в среде московских математиков, следует рассматривать в связи не только с общими религиозными увлечениями этого времени, но и со специфическими настроениями «Московской философско-математической школы». В описываемом контексте универсальность Флоренского, его переход от математики к богословию, его черносотенные взгляды выглядят более понятными.
281
Социологическим идеям «Московской философско-математической школы» посвящена упомянутая выше статья М. А. Прасолова.
282
Некрасов П. А.Московская философско-математическая школа и ее основатели. С. 67.
283
Там же. С. 97.
284
Там же. С. 154.
О «гармонии» Некрасов говорит до навязчивости часто — скорее всего, в рамках сознательного продолжения пифагорейской традиции, для которой «мировая гармония» играла важную роль.
О непосредственном участии Некрасова в политической жизни мы скажем ниже. Здесь лишь заметим, что в книге «Московская философско-математическая школа и ее основатели» позиция автора недвусмысленно выражена уже в одобрительных ссылках на правые монархические издания («Новое время», «Мирный труд»). Открывает книгу (которая выросла из речи памяти математика и посвящена математическому обществу) патриотическое вступление, отсылающее к Русско-японской войне: «В то время, как вся Россия возбуждена событиями грозной войны и войска наши проливают свою драгоценную кровь, защищая на поле брани честь и достояние свой родины, — в это поглощенное интересами войны время Московскому Математическому Обществу пришлось созвать почитателей скончавшегося в мае Николая Васильевича Бугаева, чтобы почтить его как героя мира и мирного труда» [285] .
285
Некрасов П. А.Московская философско-математическая школа и ее основатели. С. 4–5.