Интернат
Шрифт:
Денис сунул руку под подушку и наткнулся на что-то твёрдое и шершавое. Он вытащил, понюхал… и вцепился зубами: это оказался ломтик хлеба, который ему дал Серафим. Денис сосал вкусную хлебную чёрствость и изо всех сил пытался не думать о том, что то, что обрушилось на него тяжёлой плитой, очень похоже на одну из его любимых компьютерных игр, только он не охотник, не властитель, не супергерой, а жертва. И будет ли конец этой игре, и останется ли он невредимым – покрыто густой паутиной неведения. В смысле, кто знает?!
Кто-то тронул его за руку,
– Не бойся, это я, Серафим.
– А…
– Ты держись, Денис... Раз в такое место попал, надо научиться терпеть и держаться на плаву изо всех силёнок. Я помолюсь о тебе Пресвятой Богородице.
Денис сглотнул.
– Помолись, – приглушённо согласился он, крепко закрывая измученные слезами глаза.
– А сам хочешь? Я научу.
Денис снова сглотнул, хотел отказаться, но неожиданно для себя невнятно согласился:
– Давай.
– Ты про себя всегда повторяй: «Пресвятая Богородица, спаси меня и сохрани от всякого зла». Запомнил?
– Ага.
– И Господа проси: «Господи, помилуй и спаси меня». Ты ведь крещёный?
– Да вроде.
– Крестик носишь?
– Не-ка.
– Жалко… Ну, я тебе в столярке сделаю, меня папа научил. Запомнил молитвы-то?
– Ага.
– Ну, спи. С Богом.
– Ага.
Серафим нырнул в свою постель. Денис несколько раз повторил странные слова молитв. Почему он это сделал? Да потому, что уже и не знал, чем себе помочь. Бессилие давило на него, и он ухватился и за то, во что никогда не верил «благодаря» всему свету. Верующая бабушка казалась ему отсталой сумасшедшей. А теперь его самого запеленали в смирительную рубашку…
После странных этих молитвенных слов Денису почему-то стало легче, и к нему пришёл сон – глубокий, спокойный, словно он заснул у себя дома, а не в аду интерната.
Утром Гарюха неохотно пообещал Денису, что повторит с ним устав. И то лишь затем, чтоб его самого не наказали.
Скудный обед. Пинок от «старшаков». Уроки. Скучные нетерпеливые преподы. На переменах – чтение устава. Звонок с последнего урока отпустил всех, кроме Дениса. Ренат перехватил его на выходе из класса и без лишних слов отвёл в учебку.
– Ну, Сопля, базлай, – приказал он. – Да побольше на обязанности упирай, права вы и так хорошо знаете.
Денис с трудом перечислил запреты. Кое-что забыл, конечно. Мухаметшин дал ему пару оплеух, сказал, чтоб доучил за десять минут. Доучил. Рассказал. И был отпущен в туалет, а затем в спальню.
Там никого не было: ребят погнали убирать территорию. Денис присел на свою кровать. Не успел прикоснуться к подушке отупевшей головой, как вошёл Феликс Иванович Хмелюк.
– Enter, за мной.
Денис не рискнул спросить, зачем. Покорно поднялся, поплёлся за воспитателем.
Он попал в школьный флигель. Хмелюк открыл ключом дверь, впустил Дениса внутрь. А там – у Enterа задрожали ноги от внезапно нахлынувшего восторга – стояли столы, а на столах – компьютеры! Целых четыре штуки! Хмелюк подошёл к одному из них, включил.
– Я загружу тебе
– В курсе, – хрипло ответил Enter.
Конечно, в курсе! От радости у мальчишки пропал голос. Он сел за компьютер, накрыл ладошкой овальную выпуклость «мышки». Неужто всё взаправду?! Как долго он не касался клавиатуры! Целую жизнь! Пальцы трепетно пробежали по клавишам.
Запустить игру? Да. Enter.
Час знакомого счастья пролетел вмиг. Возвращение Феликса Ивановича отрезвило Дениса и принесло то же самое отчаянье, в которое его погрузили несколько дней назад и отступившее на час игры. Всего на час! Да он бы месяц геймерил, не вставая! А то и больше. И в сети ему не удалось повисеть…
Идя с учебниками в учебку, где ребята делали уроки, Денис со всех сторон обсасывал трусливую мысль: надо делать всё, что требуют, подхалимничать, подлизываться, врать, и за это ему разрешат играть. Конечно, в этом случае с Кедрашом ему не по дороге. А с кем? Со «старшаками» точно. А как бы с ними дружбу свести? Или хотя бы приятельство?
Он делал уроки и пытался выстроить стратегию. Что-что, а стратегия – его конёк. Неужто виртуальный опыт в реальной жизни не поможет?! Хотя там, конечно, совсем не то… Одна надежда, что принципы одинаковы, алгоритм.
Серафим хотел с ним поговорить, но Enter показал ему зубы. Он не собирался больше нарушать устав. Наказания – это гнусно. Это больно и страшно. Enter всеми силами избежит их и заработает себе время в Сети!
И заковыляли, скаля зубы, жестокие дни безо всякой надежды. Забелились улицы ноябрьскими снегами…
Enter вилял, проскальзывал, юлил, он полностью погрузился в жестокое болото интернатских страстей. Он домогался права поиграть на компьютере, погрузиться в сеть, и иногда, в виде поощрения, Пугинский милостиво разрешал Мукхаметшину отвести Enter во флигель, в компьютерный класс.
Взрослые могли манипулировать им, как марионеткой. Серафим смотрел на него, и горечь темнила его яркие синие глаза.
Но Enter не желал обращать на него внимания – не мог. Он пытался быть сам по себе и в то же время прилепляться в момент к тем пацанам, которые были сильнее в группе.
У Серафима шла другая жизнь – непонятная и не всегда выручавшая из трудных житейских ситуаций. Он не ломался, как многие воспитанники, но и лидером не становился, потому что был добрым, а доброты здесь жаждали, но боялись её проявлять или принимать: себе дороже выйдет. Ведь от взрослых никакой доброты и участия не дождёшься, так что нечего к ней и привыкать...
Поэтому к «белой вороне» Серафиму интернатовские относились настороженно: если с ним свяжешься, с воспитателями столкнёшься и по лбу получишь. Борец за справедливость, фу ты, ну ты. Очень надо шею подставлять! А потом об тебя сигареты будут тушить или вичкой сечь, или в карцер бросят, или запеленают, или на таблетки посадят, или «помоют» из шланга, или придумают новое издевательство. Больно охота!