Интернат
Шрифт:
Класс оформлен плакатами и таблицами. Штор нет: всё равно окна смотрят на север. Цветов на узких подоконниках нет. На полках в шкафах теснятся книжки в обложках и переплётах. Учительница стоит у стола и щурится на новенького.
– Денис Лабутин? – утверждает она.
Enter кивает. Учительница тоже кивает.
– Садись. У нас сейчас геометрия. Я смотрю, ты по всем предметам слабенько идёшь. Виртоманишь? Ну-ну... У нас не повиртоманишь.
Enter тоскливо глядит на парты. Места есть, но с кем сесть? Он уловил движение чьей-то руки и пошёл на него. Оказалось, его звал Серафим.
Учительница равнодушно проследила за ним и велела:
– На перемене подойдёшь, я тебе расскажу, где канцелярию и учебники найти. Тетрадь у тебя какая-нибудь имеется?
– Имеется, – выдохнул Enter.
– Так доставай и включайся! Бездельничать тебе никто не даст, понял?
– Понял.
– Меня зовут Новита Сергеевна, – сообщила учительница.
Enter с трудом сдержался, чтобы не переспросить «Как?». Полноватая женщина в брючном костюме, крашенноволосая, клубникогубая, подозрительно поглядела на Enterа поверх очков, показала недовольную гримасу и скучным голосом начала:
– Сегодня мы повторяем тему «Многогранники», и слушаем «Синусы-косинусы». Enter, что ты поведаешь нам про многогранники? Или в Diablo многогранники не изучаются?
Класс хихикнул, но коротко. Новита Сергеевна прищурилась:
– Или ты в Dum Ultimate резался? В «мочилку»?
Ей была видна коротко стриженная макушка виртомана, а лицо его она видеть не хотела. На всяких тут смотреть… И почему она в нормальной школе не удержалась? Сдержалась бы тогда, три года назад, не ударила б этого малолетнего изувера так, что он по лестнице скатился и ногу сломал, и не стояла б тут перед асоциатиками, давясь желанием всем надавать подзатыльники, убежать домой и порыдать в голос.
Если б она три года назад сдержалась!.. Но теперь горюй – не горюй, скрипи зубами – не скрипи, а катастрофа произошла, и вернуть хорошую репутацию невозможно. С той, которая с тех пор идёт впереди Новиты Сергеевны Осовецкой (в интернате № 34 именуемой за спиной «Совой») только сюда и брали. Сюда, похоже, с подобной репутацией и берут. С энтузиазмом.
Новита Сергеевна вздохнула и, с пренебрежением расширив ноздри, перевела хмурый взгляд на стоявшего у доски новичка.
Она знала, что его только что отобрали у матери-одиночки, но её это не трогало. За этот год пришлось насмотреться всякого. И не такие страдания. Подумаешь, в интернат попал! Могли и на улицу выкинуть…
А вот ей каково? Да она чувствовать разучилась! Муж ушёл. И не к другой, а так. В никуда и ни к кому. Это обиднее. Сын уехал учиться в другой город, на полном довольствии живёт в стенах казармы лётного училища. Жизнь в одиночестве – смерть. Среди толпы детей в приюте Новита Сергеевна страдала от одиночества.
Она едва слушала, как Лабутин вяло мямлил у доски что-то про многогранники. Когда он замолчал, она подняла голову и встретилась с его тусклым испуганным взглядом. Надо же: суток хватило, чтоб парня сломать!
Верное, похоже, заявление Кедраша, что без стержня человек в два счёта ломается. А стержень – вера православная. По Новите
– Три с минусом, Enter, – деревянным голосом выдала Осовецкая оценку его томлению у доски. – Вызубришь весь параграф к завтрашнему уроку, не то Велимиру Тарасовичу пожалуюсь. Садись. Итак, новая тема.
Серафим шепнул Денису: «Я тебе помогу», и Денис отдался течению урока, решив, что думать будет, когда вернётся в комнату – в палату № 229.
Потому что не привык думать сам. Легче идти на поводу.
Потому что в любой игре – будь то квест, аркада, дум, экшн, цивилизация, симуляторы, стратегии, ходилки, мочилки, единоборства – Enter был властелином, гением и магом.
Но стоило погасить экран (а для Enterа выключить компьютер – значит, его убить, включить – воскресить), стоило ему эту кнопку жизни и смерти нажать, как все заботы, проблемы и житейские шаги оказывались неразрешимыми и тупиковыми. И тогда нужен был кто-то – в основном, мама, – чтобы вести Enterа по скучной реальности.
Enter машинально записывал в тетрадь новую тему, пытался слушать, что вещала Осовецкая и всеми силами подавлял в себе два крика: один, голодный, об игре, второй, тоскливый, – о маме. Когда она его спасёт?!
Мама! Мама! Я и не знал, что без тебя так плохо, пока тебя не потерял… Возьми меня отсюда, мама… Пожалуйста. Забери меня домой… Это здесь всё не моё. Я боюсь! Я боюсь! Забери меня домой, мамочка!
Слёзы всё-таки хлынули на тетрадь. Ничего не видя, Enter продолжал писать вслепую. Нос, естественно, тоже потёк. Шмыг, шмыг, но безполезно. Тут кардинальные меры нужны: платок или текущая вода. Ни того, ни другого у Enterа не имелось, и он, шмыгнув посильнее, утёр нос рукавом.
Осовецкая видела, что Лабутин плакал, но что с того? Поплачет – надоест, перестанет. Ей не платят, чтоб она тут всех утешала и доброту выказывала.
Для подобных случаев социальный педагог есть, только она села на больничный: ногу сломала в собственной квартире, споткнувшись о высокий порог. Перелом сложный, с операцией, вставкой каких-то железок и последующей операцией.
Когда социальный педагог начнёт радужно улыбаться детям и гладить их по головке – не знают ни врачи, ни директриса. Так что пока юные, но полные идиоты на голодном пайке как еды, так и доброты. Хотя и то, и другое им положено по закону.
Глава 12. КАРЦЕР
Enter писал новую тему и думал: «Разве по закону можно разлучать детей с родаками?! Это ж в рабовладельческий строй! И феодальный! И это… крепостное право! А сейчас нет закона, чтоб разлучать!».
И костерил всеми плохими словами, что знал, Люцию Куртовну Душкову, век бы её не видать никогда! Ну, Вовка Дракин! Встречу – замочу!
Enter со злорадством вспомнил, что Вовка Дракин тоже здесь, и он тоже получил по полной программе. Недаром же он такой белый ходил. Как зомби обалделый. Несладко ему пришлось в ожидаемом раю. Рай адом обернулся.