Интернат
Шрифт:
Алла Викторовна и Георгий Николаевич обменялись понимающими взглядами. Очень тихо Душкова сказала им несколько фраз, и пара надзирателей над интернатом ухмыльнулись:
– Это то, что надо! – воскликнула Алла Викторовна.
Её бесцветное лицо своим выражением напоминало кошку, только что пообедавшую мышкой. Георгий Николаевич щурил торжествующие глаза.
Глава 28. ДЕНИС В БОЛЬНИЦЕ
Волна пищевых отравлений нагрянула так внезапно и накрыла столько ребят, что на тридцать четвёртый интернат обратили внимание санэпидемстанция и управление образования. Семерых детей забрали
Выяснилось, что еду отравили, что интернат обладает всеми признаками психологического дискомфорта и нарушения всяческих норм содержания. Подстёгнутые активной деятельностью иерея Григория Небесного, к вопиющему скандалу подключились СМИ, депутаты, школы, церковный приход, комитет по делам семьи и молодёжи, союз православной молодёжи «Пересвет» и общественность.
Город загудел, возмущаясь тем, что творилось под его носом и с его, собственно, ведома.
Отозвали и Душкову. Люция Куртовна при объявлении ей приказа об увольнении улыбалась и играла ямочками, будто предвидела, что сокращение её должности тут не значит, что она не продолжит свою деятельность в сфере ювенальной юстиции где-нибудь там.
Поджав губы, бледнее простыни, Алла Викторовна Крисевич едва сдерживалась, чтобы не закатить истерику. Что она не преминула сделать чуть позже, избрав объектом великой своей обиды на несправедливость и гнева замкнувшегося Георгия Николаевича, который напряжённо обдумывал планы мести.
А в больнице лежал Денис, пострадавший в сражении со «старшаками» более других и в то же время чувствовавший себя, как никогда, лучше. Мерзкая мгла, то ледяная, то знойная, но неизменно страшная и болезненная, бесследно растаяла вокруг него, и чудесная прохлада с тёплым огонёчком в груди лелеяла исстрадавшуюся его душу.
Когда он после беспамятства открыл глаза, то обнаружил замечательные перемены: он не в интернате. И, хотя тело болит, и в венах иголки капельниц, и в туалет сам не ходишь, а подталкивают «утку», и таблетки дают препротивные, и голова тяжёлая, но всё это сплошная ерунда по сравнению с тем, что он не в интернате! А второе главное, главнее первого: возле него сидела мама.
Мама!
Денис едва не рванулся к ней, срывая капельницу, но она сама бросилась к нему, обняла и заплакала, шепча ласковые утешающие слова…
День за днём интернат уходил дальше, маяча чёрной громадной страха и грозя зарешеченными окнами, он уходил, но… не уходил совсем. В глубине души Денис боялся, что после того, как его выпишут из больницы, он вернётся не домой, а в интернат.
Присутствие мамы ослабило его страх до крохотного полумёртвого червячка, но этот червячок всё ж-таки жил в нём, окопавшись в подсознании.
– Мам, – торопился сказать Денис, – я тебя сильно-сильно люблю, ты не представляешь, как! Я тебя всегда рядом с собой видел: так по тебе скучал… Я никогда не вернусь в интернат, слышишь? Я лучше сбегу! Или помру, понимаешь? Я только с тобой… без тебя никуда… а за комп – фиг, никогда! Вот честное
Зинаида плакала, целовала сына, гладила по исхудалым рукам.
– Мам, это ещё ничё, – успокаивающе заверил Денис. – Меня хоть на иглу не посадили, не сломали ничего, не…
Он хотел рассказать, чего не сделали с ним того, что сделали с другими, но увидал близкие мамины глаза и замолчал. И больше об интернате не говорил.
Зина бегала к нему после работы, просиживала допоздна. Через четыре дня после того, как Дениса увезли в больницу, она сходила к отцу Григорию и слёзно попросила навестить сына.
– Я приду завтра утром, – твёрдо пообещал отец Григорий. – Вы только в больнице договоритесь. Хорошо?
– Да. Обязательно.
Денис посетителю обрадовался:
– Здрасти, отец Григорий.
– Здравствуй, Денис. Как у тебя здесь светло!
Он обвёл внимательным взглядом палату, где, кроме Дениса, лежало всего трое мальчишек, ждущих, когда срастутся их кости, сломанные во время экстремальных тренировок на велосипедах и скейтбордах.
– И окна без решёток, – добавил Денис.
– Да. Без решёток…
– Я, Григорий Сергеевич, как прямо Пересвет, – тихо сказал Денис. – Бросился на врага и ну его колошматить! У меня войско, у Хамраха войско, и меж нами война.
– Справедливая война лишь против врагов родной страны, Денис, – мягко заметил отец Григорий. – А воспитанники интерната разве враги России?
Денис подумал, и уверенно сказал:
– По территории, может, и не враги. А по духу – точно. С врагами по духу тоже надо драться. Я прежде не дрался. А теперь бояться мне влом. Противно. Я теперь всегда буду драться, чтоб никого не обижали. В вирте я дрался так…
Он поискал слово.
– Искусственно против искусственного? – подсказал отец Григорий.
– Точно.
– И чувства испытывал искусственные?
– Чувства?.. Нет. Чувства настоящие были, – возразил Денис. – Просто… ну, не знаю.
– Посуди сам: разве от иллюзорных, ненастоящих событий можно что-то настоящее испытать?
– Ну… не знаю, – неохотно признался Денис. – Мне казалось, я настоящей жизнью живу. Теперь-то я понял, что бред это всё… А вообще… если б не интернат… я б из компа никогда не вылез, – признался Денис. – А сейчас… ни за что к «мышке» не притронусь. Разве что для рефератов.
– Вот и отлично, – улыбнулся отец Григорий.
Он сказал что-то, но в палату заглянула какая-то пожилая худощавая женщина.
– Батюшка! Вы зайдёте к нам в триста четвёртую? Причаститься бы…
Отец Григорий кивнул.
– Конечно, зайду. Я помню.
Женщина с благодарностью поклонилась и исчезла. Денис спросил:
– А чего это она такое странное хотела?
– Причаститься-то?
– Ага.
Трое соседей Дениса обратились в слух. Им тоже было интересно.
– Причастие Святых Христовых тайн – одно из великих церковных таинств, которые установил сам Господь Бог, – разъяснил Небесный. – Когда Он пришёл со своими учениками-апостолами в Иерусалим, еврейский народ устилал путь, по которому Он ехал на молодом осле, пальмовыми ветвями и радостно восклицали: «Осанна! Осанна в вышних! Благословен грядый во имя Господне!».