Инволюция

Кауф А.

— Жалко ДНК экспертизу тогда ещё не открыли.

Мимо проходит влюбленная пара. Сплетницы тут же возвращаются к излюбленной теме, с ожесточением обсуждая новомодный покрой французского кутюрье. Лестное приветствие, пара коротких фраз, и вот две пары жадных до чужих секретов глаз провожают удаляющихся людей.

— Муки совести заставили мисс Этель рассказать мне свой секрет, — собрание продолжается за «стеной» веера, — Она думала отправить Бернадетт в небытие. Порчу на неё день за днём наводила. То-то у Бернадетт сердце болело. Дочуркой своей мисс Этель думала мужа одурманить, да присвоить себе богатства семьи. Ей не дано было знать, что тот всё в карты спустил. Да так, что в долги

влез. Даже Бернадетт не знала. Вот этот болван и додумался того сэра подставить. Мол, это он убил падчерицу. Две головы разом отсёк. И от надоедливой дочери избавился, и от долгов.

— Только миссис Бернадетт всё равно его расколола, а потом… —заканчивает женщина могильным голосом — поклянись, что никому не скажешь! Мисс Этель моя давняя знакомая. Пусть лучше Бернадетт верит, что справедливость восторжествовала. Ради нашего же спокойствия. Если эта проныра всё пронюхает, то и мне, и тебе достанется не меньше, чем несчастному мужу.

Разговор перерастает в светское перемывание костей соседям. Тайны закончились, и любопытство Агаты поубавилось. «Интересно, сколько ещё будет длиться эта галлюцинация?» Внимательный взгляд скользит по торжественному залу. Ей, безусловно, интересно наблюдать за происходящим. И хотя разум настаивает на том, что она «очень сильно ударилась головой и потеряла сознание», следить за ожившими страницами прошлого весьма увлекательно. Тем более, что мешает ей остановить это безумство? Несколько поворотов светящегося шара — и она уверена, что вернётся обратно. При условии, что это не сон. Но чем дольше Агата пребывает на торжественном приёме, тем настойчивее скребётся внутри маленькое существо, именуемое паникой.

Перебирая в голове возможные угрозы, Агата останавливается на одиноком человеке за самым крайним дальним столом. Там сидит лишь одна дама в огромной шляпе с расходящимися в разные стороны крыльями. Её платье не пестрит вычурными переливами красок. Цвет глубокой полночи окутывает тело и руки, завершаясь лайковыми перчатками. Крупные неогранённые камни, будто только что вынутые из чрева земли, являются единственным ярким пятном в её образе. К этой женщине не подходят посплетничать гости, а коты обходят стороной. Неужели она — причина воющей в подсознании паники?

Агата чувствует, что разглядывает её слишком долго. Нужно отвернуться. Оторвать взгляд. Почему же она не может? Что-то насильно держит её. Заставляет раз за разом прокручивать в голове запечатлевшийся образ. Она упускает из виду деталь. Знакомые жесты. Очертания. Перья. Где же она видела эту леди ранее?

Женщина за столом дёргается, словно от удара током. Опущенная голова вздрагивает. Плечи распрямляются. Пальцы стискивают скатерть, сжимаясь в кулак. Лица людей, в счастливой эйфории порхающие вокруг, расплываются. Их образы замыливаются, теряют очертания. Шум голосов стихает. Пространство окунается в полумрак. Лишь фигура за столом остаётся в кругу света.

Каркающая стая воронья налетает из ниоткуда. Они окружают фигуру, своими крыльями скрывая медленно поднимающуюся голову. От их рваных криков содрогается воздух. Стены помещения сужаются. Давящее пространство тисками сжимает лёгкие. Вдох сопровождается разящей болью, шлейфом окутывающей тело. Вуаль перьев расступается. Фигура поворачивается к Агате.

Лица нет. Лишь белоснежный птичий череп с острым клювом и две бездонных дыры вместо глаз. У Агаты сдавливает горло. Невидимая рука сжимает шею. Сломать. Уничтожить. Убить.

— Я знаю, что ты здесь.

Дёрнувшееся помимо воли тело пропускает волну жара. Рука неосознанно отбрасывает шар в сторону. Видение пропадает, оставляя после себя гулять эхо крика по заброшенному зданию.

* * *

Опалённый

рассудок выныривает из тьмы лишь в тот момент, когда горло начинает саднить от непрерывного крика. Готовясь было замолчать, Агата замечает фигуру в проёме зала. Два желтых глаза с вертикальным зрачком заинтересованно наблюдают за девушкой. Только утихший вопль возрастает с новой силой. Навалившаяся мешанина оголенных, будто провода, эмоций помыкают оцепеневшим от ужаса разумом. Тело барахтается на столе, подобно живой рыбе на суше, им руководит лишь стремление выжить. Агате больше не до исследований. Любопытство вылетело в форточку вслед за рациональностью, стоило только страху постучать в дверь.

Передвигаясь на четвереньках, Агата приближается к краю стола. Кожу ладони царапает битый хрусталь. Ноги путаются в скомканной скатерти и оборванном с потолка гобелене. С третьей попытки Агата всё же поднимается. Шаткое равновесие кружит отуманенную голову. Решительный шаг прерывается запутавшимися в ткани ногами. Ещё через секунду Агата с грохотом падает на пол, поднимая в воздух небольшую тучку пыли.

Удар о землю приводит девушку в чувство. Крик сменяется сдавленным кашлем. Вскоре стихает и он. Выпутавшись из трикотажного плена, Агата выглядывает из-за стола. Хищные глаза в проёме никуда не делись. «Оно чего-то ждёт?», — недоумевающе думает Агата. Не до конца очнувшийся разум умоляет дать передышку. Не ввязываться в новое испытание. Перед глазами слепым пятном до сих пор маячит вороний череп с жуткими глазницами.

— Э-э-э. Добрый день? — наперекор страху протягивает из-за укрытия Агата.

Долгие несколько секунд ничего не происходит. Затем темноту сотрясает протяжный вздох и последующая фраза:

— А я было подумал, вы до скончания веков горланить будете.

Из проёма выплывает статный мужчина. Горделивая осанка. Властно вскинутая голова. Надменный взгляд. Поджатые губы. «Одной крови с Рошель, не иначе», — выдает заключение Агата. Кровь, безусловно, имелась в виду голубая, с золотым оттенком богатства, достатка и вседозволенности. Седые волосы коротко острижены и блестят от геля. Лицо с квадратными мощными скулами. На переносице встретились две сердитые мохнатые гусеницы—брови. Из—за их густоты карие глаза мужчины кажутся совсем крошечными, будто пуговки с едва заметным угрожающе—желтым тиснением.

— Это место — владение семьи Ван дер Брумов, — презрительно цедит мужчина.

Агата подмечает, что один из верхних клыков чуть больше других. Не столь отчетливый, как у Терри, но достаточно заметный, чтобы намекнуть на принадлежность к злосчастному роду.

— Ваше нахождение здесь — неприемлемое оскорбление законов собственности и землевладения.

Старческий хрип в голосе настораживает Агату. Слишком уж сильно он походит на едкий смех серокрылого ворона, так часто несшего за собой несчастья. В заблуждение вводят милейшие существа, ползающие по предполагаемому «злодею». Месячные котята девон-рекс с бараньими кудряшками. Трое дрыхнут в руках, ещё один карабкается по штанине, а самый наглый взгромоздился на плечо, откуда наблюдает за происходящим любопытными глазками. И как после этого не доверять человеку?

— Простите за вторжение.

Уверенность в безопасности собственного положения придает храбрости. При всей напускной помпезности, седой джентльмен больше походит на прислугу, чем на хозяина. Поэтому вместо того, чтобы учтиво завести беседу или хотя бы не выпускать мужчину из поля зрения, Агата принимается ползать по полу в поисках укатившегося шара.

— И как вы прикажете расценивать ваши действия? — практически сразу раздаётся брюзжащий голос.

Агата приподнимает истлевшую скатерть. Под ней ничего нет.