Иные песни

Дукай Яцек

Он оглянулся на башню — никто не смотрит, Хиратия исчезла уже миг назад. Старик побыстрее привел в движение меканизм помоста, защелкивая на зубчатых колесах большую перпетуа мобилиа. В скрежете перекладин, маховых колес и цепей начал спускаться к насыпи кратера. Акер натянул на лицо маску аэромата и, стискивая в потной руке древнюю монету, вступил на помост. Даже не стал ждать, пока тот остановится.

То, что не было ни тучей пыли, ни туманом, ни песчаной бурей, ни стадом анайресов, то Заключенное, от которого он не мог уже оторвать взгляда — ощутило ли его приближение? — теперь раздулось, словно вдохнув полной грудью воздух пиросовой атмосферы Луны, и принялось двигаться к шлаковому холмику, по склону коего съезжал Акер Нумизмат.

Песнь адинатоса сделалась сильнее и явственней.

— Иду,

кириос, — сипел софистес. — Уже иду.

Сухая, сожженная почва Луны хрустела под его стопами. Со стороны башни он услышал голоса — еще не крики, но кто-то точно вышел на террасу, сейчас заметит опущенный помост, взглянет сквозь Пытовню. Софистес не оглядывался.

Стена Субстанции хаоса надвигалась на него все быстрее. Он же закрыл глаза, остановился, ожидая в неподвижности. Не хотел обмануться эффектной какоморфией, слишком верным свидетельством людских глаз, — впрочем, ими ему больше не придется пользоваться. Дышал медленно, в ритме оборотов воздушных лопастей аэромата; те еще работали. Подумал, распознает ли момент, когда господин Бербелек заключит его в свои объятия, поприветствует арретесовым поцелуем. Почувствует ли он. Ведь если тот, кто чувствует, и то, что чувствуется, подлежит одновременному изменению…

Ну уже, думал он нетерпеливо, уже суличилось, уже должно суличиться, не шишу их круков, а и аэромат уже не шумнит, сейчас, а я дыдшу? Воздух, велчет, вчелет, чевлит — айх, не болят ноги, не болит говлова, чейчас, моя говлова, нужно сокнуться, нононон как — чечас, чечас, задубу, худел возхуднуть, но нерд алэра, алэра! Чобы повязвать, это я, это возу Блебелека, не гому жуть бес вохдоза — гапардин Белбеблеле, блеблеблеблеблелблелебелелелбелеелеле!.. Икат, коночился! Найвир чусвует забои, и в лепичикле, в жажной корбите, как кроится, обилт, хириё, хириё, гомбыб клинится, ереб млял лени, млеею ли я йейейейейеще. Вон мню вжинраед, никаду нейду, гимза гимом, жеду в белбелебелелелелелеле — аккоре мню яма! Аккоре мню яма! Мье бызывать! Ононононо мьяма уш базываю, во вшехишизных ревменах, трепех и вшехиза. Иллитовиджу, иллитосышлу, иллитошую, нейт. Нейт тупудей забрежих, опатных, мье таше базвуду, во квёсдах отлажны, во шалом козмозесе, шалом лисе: трепре! Икьюж мыболко шон, облаз, обьяз, умавшев, нашевда возём: гападинбелбеблеблелелелелелелелелелелелелелелелелелелелелелелелелелелелелелелелелееелелелеелелелелелееелеелелелллелелелелелелллелелелелелеллеллелееееелеллелелллелелелллллелеелеелелеллллллелелелелелелеллеллеллеее

Ohm

Господин Бербелек

Господин Бербелек облачается в эфирный доспех. Не нашлось достаточно большого, лунным демиургосам ураниоса пришлось его отковать и специально настраивать под размеры господина Бербелека. На спине, над лопатками, на межэфирных костях прикреплены бутоны икаросов; он почти сгибается под их тяжестью. Между бутонами слуги закрепили кольчугу со Сколиоксифосом, при каждом движении гарда касается разогнанных фланцев доспеха. Еще вихревицы, кругошлем, господин Бербелек движениями бровей и губ поправляет под ним белую маску аэромата; два шага по эластичному язычищу, вываленному из распахнутой настежь пасти мотылька, и он ступает на край звездной бездны.

Перед ним, под ним, над ним, куда только не достает на темном звездосклоне взгляд — пылает битва. Седьмой час резни в небесных сферах, от непрестанного грохота сотрясается даже «Мамерута», уши у всех залеплены воском, общаются жестами, раздирающая череп какофония несется сквозь эфир, и, кажется, сотрясается даже сфера неподвижных звезд. «Мамерута» идет отвесным курсом сквозь огонь битвы, горят порванные крылья, скрежещет и стонет вьющаяся конструкция, трудно удержать равновесие на гладком язычище. Астролог Лабиринта в последний раз указывает азимутные звезды, господин Бербелек поднимает руку, дулосы дергают за боковые пиросети, по язычищу проходит вибрация, волна жара от близкого пиросника нарушает обороты мотылька, кто-то выпадает из его пасти, панический крик тонет в шуме битвы… Господин Бербелек прыгает в бездну.

Падает. Напрягает морфочувствительные икаросовые кости, ураниосовые микромакины изменяют орбиты связок, и крылья тотчас начинают разворачиваться — раз, два,

четыре, восемь, шестнадцать, тридцать два, плоскости ажурной тени раскрываются позади него из мастерски сложенных бутонов, с каждой секундой все быстрее. Двадцать секунд спустя они распростерлись уже почти на половину стадия; падение к центру мира, к невидимой Земле, остановлено. Легким напряжением морфы он теперь будет управлять углом наклона крыльев, выхватывая ураниос лишь из тех эпициклов, что вознесут его к выбранной цели.

Цель — он не спускает с нее глаз. Несколькими минутами раньше туда ушли два эннеона Герохариса, расчищая путь для господина Бербелека — по крайней мере, ту его часть, что смогли бы расчистить; вместе с ними, под знаменем внука Госпожи, пошла в бой Аурелия Оскра. Икаросы не суть однотонно темные: если хорошенько присмотреться, можно заметить легчайшие узоры, вытравленные в крыльях, симметричные петли вен аэрогесовой алкимии — разные для разных отрядов Наездников Огня. Господин Бербелек высматривает риттеров Герохариса. Туда. Он проверяет положение созвездий, означивающих дорогу к просчитанному астрологами сердцу Искривления. Туда. Напрягает икаросы. Изменение направления полета означает изменение высоты и силы звука, с каким космический эфир сталкивается с эфиром доспеха, — самые лучшие навигаторы правят кораблями с закрытыми глазами, вслушиваясь только в музыку небесных сфер.

Слева, над плечом у господина Бербелека, — горящий Юпитер. Планета размером с половину Луны, а с этого расстояния — размером с африканское солнце горит уже пять часов. В нее попал рикошетом исключительно сильный пиросник, от этого на ее поверхности взорвались алкимические трансмутации, постепенно охватывая короной пурпурного огня весь Юпитер, от полюса до полюса. Этого астромеканики Госпожи не предвидели; Юпитер — узел сплетений цефер эфиро-гидоровых и эфиро-гесных, никто не предполагал, что сие возгорится. Теперь за ним тянется кривой хвост огня длиной в тысячи стадиев. Скорее всего, астромеканики Лабиринта только что открыли происхождение комет. Жар от Юпитера бежит сквозь эфир быстрыми волнами, от которых морщатся и скручиваются икаросы. В этих сферах и так немного архэ аэра, маленький аэромат веет в ноздри господина Бербелека едкой смесью бедных Воздухом цефер.

Битва идет на пространстве сотен стадиев, здесь не видна смерть отдельных солдат и гибель каждого корабля, не видны сами схватки — лишь их опосредованные результаты. Когда сквозь эфир бьет пиросник, на миг выворачиваются наизнанку цвета по всему звездосклону, и горячая белизна поражает зеницы. После налетает громыхание и дыхание сухого пироса, сбивающее гиппирои с их эпициклов и ломающее скелеты икаросов. Астромеканики ведут обстрел вдоль границ аур кратистосов, извне — внутрь закрывшегося Цветка. Но порой математики неба ошибаются в своих расчетах, или же адинатосы искривляют в своей морфе траекторию Огня, и звездная молния прошивает битву навылет, разя людей, напирающих с другой стороны. Перед самым его уходом с «Мамеруты» до господина Бербелека дошла весть, что именно так была поражена ладья, несущая Святовида, вся армада кратистоса пала жертвой адинатосов — господин Бербелек на миг переводит взгляд на созвездие Быка — туда, на место Святовида, должны были сойти соседние Силы, Король Бурь и К’Азура. Кто бы ни полагал, что удачное закрытие Цветка уже означает викторию, ошибался: если арретесовый кратистос не погибнет, такое глубокое погружение человеческих кратистосов в его морфу может превратить Лунный Флот во Второй Арретесовый Флот.

Тем временем Цветок закрыт уже столь плотно, что короны кратистосов сцепляются, переплетаются. Некоторые отступают, чтобы не сражаться друг с другом. Курс «Мамеруты» был рассчитан так, чтобы господин Бербелек влетел в самый центр Арретесового Флота под антосом Госпожи.

Цветок закрыт столь плотно, что господин Бербелек невооруженным глазом может различить флот адинатосов — тот уже не кажется лишь волокнистым клубком теней на фоне звезд. С момента, когда вспыхнул Юпитер, пространство битвы омывается шершавым, ржаво-кровавым сиянием, у каждого объекта две формы: подъюпитерная, в которой они переливаются всеми оттенками красного, и отъюпитерная, в которой они растекаются темными силуэтами без четких границ.