Иные песни
Шрифт:
Там завтракал король Казимир IV.
— Кириос.
— Встань, Аурелия, встань. — Стратегос Бербелек сидел одесную от короля.
Король не носил никаких регалий, был в простой белой рубахе, но она знала, что это Казимир, знала его лицо по гравюрам вистульских и готских газет; и знала монаршью морфу.
— С Луны, да? — пробормотал король, откладывая вилку.
— Подойди, подойди, — махал ей стратегос.
— Кириос.
Девушка моргала, все еще заспанная, наполовину погруженная в пламенный сон — на самом деле ведь еще продолжалась ночь. Какой разговор она прервала?
Король смотрел на Аурелию внимательно, сложив руки на груди и выпятив полные губы.
— Мне говорили, что вы там живете подобно саламандрам. Может, ты умеешь выдыхать огонь?
Бюрократ склонился к Казимиру.
— Эстлос…
— Что? — рявкнул король. — Хотел бы увидеть, ради чего подставляю шею. Тот капитан, как там его, Полянски, если писал правду в рапортах — значит, Иллея послала ее сюда не без цели, люди уже шепчутся, еще не знают, но уже шепчутся — о Полуденнице и Пепельной Деве, дескать, от одного ее выдоха сгорело пол-Коленицы и все такое, — так что, если Иллея может сбросить сюда армию таких — как их там?
— Гиппирои.
— Гиппирои. — Казимир вынул из рукава платок и высморкался. — А может? Скажи мне — как тебя?
— Риттер Аурелия Оскра, кириос.
— А то Иероним мне рассказывает тут всякие дикие сказки, но пока под боком у меня Чернокнижник, а Иллея — в небе.
— Небо он тоже отравил, — пробормотал Антидектес, досыпая себе маковницы.
Аурелия взглянула на стратегоса. Эстлос Бербелек пожал плечами.
— Если бы она хотела, вы давно бы лежали у ее стоп, — сказала она и, склонив голову, добавила: — Кириос.
Король и бюрократ обменялись парой фраз по-вистульски; вмешался стратегос. И Казимир уже миг спустя лупил кулаком по столу, аж подскакивала серебряная посуда. Слуги отступили под стены. Даже софистес перестал есть. Впрочем, стратегос засмеялся и положил руку на плечо королю. Аурелия задержала дыхание. Король обернулся к Бербелеку и начал что-то тихо ему втолковывать. Эстлос Бербелек кивал. Аурелия отступала к дверям. Король снова высморкался. Стратегос рассыпал соль по дубовому столу и принялся что-то рисовать по ней кончиком ножа. Казимир IV поглядывал на это с лицом настолько же хмурым, как и у дворцового бюрократа. Аурелия вышла, босые ноги бесшумно ступали по старому паркету.
В коридоре ее догнала Яна.
— Ты чего туда полезла? — шипела она, волоча Аурелию под локоть — и снова к западному крылу.
Аурелия только сейчас заметила солдат в королевских цветах, стоявших у ступеней и в сенях; виднелись они и во дворе. Графитовая чернь хоррорных мелькнула всего раз или два; стратегос взял с собой на «Ломитучу» лишь десяток Гасера Обола. Прошли мимо ряда внутренних бойниц. На подворье, в тени руин крепостных стен, стояли высокие фургоны королевской свиты.
— И что ты из себя строила? Значит, приняли тебя за бог весть кого, коль вообще впустили. Ты ведь должна была дрыхнуть, нет? Даже сейчас почти дрыхнешь.
— А где тут кухня?
— Погоди,
— Да что там я испорчу?
По залитому солнцем двору меж фургонами шныряли псы, породистые и беспородные, шавки подлой морфы, с вывешенными языками, целые стаи, поднимая тучи пыли и что ни миг взрываясь неистовым лаем, — но это было единственное движение снаружи. Улегшиеся в тени солдаты спали или делали вид, что спят. В безветрии деревья стояли неподвижно, опустив ветви. Лишь слабое движение в небе — Аурелия подняла голову — над барбаканом кружил аист.
Они уселись за каменный стол под раскидистым дубом. Служанка, пойманная Яной по дороге, принесла кувшин молока и меда, буханку хлеба, тарелку копченостей, вторую — с горячим гуляшом и третью — с ухой.
— Что там испортишь, что там испортишь, — брюзжала Яна, размашисто кромсая хлеб. — Лучшее доказательство, что ты даже и сама не отдаешь отчета. Эй, ты вообще в себе?
— Прости, глаза закрываются.
— Мой бог, ты ведь сущее дитя…
Аурелия фыркнула сухим дымом. Сажа упала на как раз принесенные сыр и яйца. Яна-из-Гнезна неторопливо смахнула ее хлопья большим пальцем, затем отерла его о рукав блузки, раз, два, три — горизонтальные черные полосы.
— Дитя, дитя, дитя. Не знаю уж, какую роль он тебе предназначил, но своим невежством ты можешь испортить многое, потому — ешь, отчего ты не ешь — потому, по крайней мере, остерегу тебя на будущее.
— М-м, перед чем? Откуда он здесь вообще взялся? Король Вистулии. Я не знала, что мы летим в Острог на встречу с ним; эстлос Бербелек собирался навестить дом. У стратегоса здесь еще осталась какая-то семья, правда?
— Думаешь, зачем ему была победа под Коленицей?
— Убедить Казимира. Тот даст ему войско, они пойдут с Тором на Чернокнижника. Нет? Ну ведь поэтому.
— А попытайся подумать как стратегос. Попытайся подумать как кратистос.
— Зачем? Я — не они.
— Тогда поверь мне на слово: ты могла все испортить.
— Король согласился.
— Что?
— Казимир согласился на все. По крайней мере согласится. Уж точно. Подай мне это вон — спасибо. Согласится, эстлос Бербелек его уже настропалил.
— Ах. Ага. Настропалил. Ну конечно.
— Ты сомневалась? Стратегос победит Чернокнижника, победит адинатосов.
Яна начала ржать, качая и встряхивая головой так, что седая коса завернулась вокруг шеи.
Аурелия доела уху и ослабила тесемки гердонского платья.
— Смеешься.
— Ты и вправду полагаешь, что таковы планы Иеронима?
— Но ведь он собирает армию и союзников, организует наступление, подговаривает кратистосов против адинатосов, я сама была свидетелем.
— Подумай, глупышка: из этого растет его сила, такая морфа открылась перед ним — даже Иллея наперед оплачивает ему то войско, какое он только пожелает набрать. Иероним был бы идиотом, если бы не принял этого; и был бы законченным идиотом, когда бы сразу после всего от этого отказался.