Иные песни
Шрифт:
Троекратно раздался свисток сотника Хоррора. Войска были готовы. Стратегос натянул поводья белого хумия, герольд воткнул пятки в бока рыжего, Яна торжественно выругалась. В рыке бегемотов, в протяжном громе пиросидер и кераунетов, в ржании лошадей, в похрустывании углеродных доспехов Хоррора — начали последний штурм.
Аурелия взглянула направо и налево: ровная шеренга хоррорных, растянувшаяся как на учениях. Одинаково одетые, с одинаковыми движениями, даже одинакового роста — выше только их же десятники. Раз, раз, раз, объятые единой морфой, шли в нечеловечески мерном ритме — даже лунницу прошила дрожь. Здесь не шла речь об обычном штурме крепостных
Хоррор выводил свои традиции непосредственно из законов и обычаев Лакедемона. Непосредственно — означало непрерывную преемственность, которая насчитывала почти две тысячи лет. Впрочем, надлежало говорить не столько о традиции, сколько об определенном образе жизни: непрестанно изменяя Материю, из коей он состоял, Хоррор долгие века хранил единую Форму — Форму непобедимого наемного войска. На самом деле его уже не раз побеждали (в неблагоприятных обстоятельствах или в безнадежном соотношении сил), но морфа длилась. Умирали одни солдаты, появлялись другие, самых разных языков, верований и народностей, из-под антосов разнообразнейших кратистосов — но Хоррор, его текнитесы сомы и псюхэ, его стратегосы и аресы, его гегемоны и леонидасы медленно, но неумолимо вжимали всех солдат в один образ. Подробности этого образа порой менялись, ибо менялись текнэ и способы ведения войн, но стержень оставался тем же. Каждый в Хорроре, начиная с самой нижней ступени и до самых высших предводителей его, подчинялся единой Форме. В нее, кроме прочего, входила абсолютная дисциплина, лакедемонский режим диеты и тренировок и верность взятым на себя обязательствам. История сохранила случаи предательства отдельных солдат, но никогда — Хоррора как Хоррора. Воины оставались верны ему силой лакедемонского патриотизма, того, что теперь охватывал Форму, а не землю.
Хоррор принимал контракты и кратко-, и долгосрочные. По окончании Войн Кратистосов Рим, на тот момент вышедший из-под протектората любого из кратистосов, заключил так называемое Вечное Соглашение, согласно каковому Хоррору с того момента должно оставаться дополнением и противовесом политически неустойчивых Легионов; и таковым он и оставался вплоть до сегодняшнего дня. Соглашение включало в себя отдельные Колонны Хоррора — одиннадцать европейских, семь африканских, семь азиатских — никогда не соединяемых, чтобы никакое единичное поражение не могло уничтожить всю структуру. Колонны не всегда действовали на своей территории: половина Аксумейского Хоррора вот уже несколько десятков лет стояла на Британских островах. Еще у них в контрактах не всегда были параграфы, позволявшие при определенных условиях (например, при отсутствии конфликта) перейти на службу суверену, предлагающему большую цену. А даже если такое и случалось — это всегда требовало предупреждения за несколько месяцев, а то и лет.
Стратегос Бербелек нанял весь Хоррор, какой был свободен для найма. Постепенно, в ближайшие тринадцать лет, под его командованием должны оказаться несколько десятков тысяч отборного войска. Вот только этих тринадцати лет у него не было. Он с разочарованием подсчитывал каждый проходящий день.
Коленица должна была пасть сегодня.
Они прошли последние линии окопов, бегемоты прикрывали путь к воротам. Если со стороны Крипера Чужебрата это некая уловка, то именно сейчас должны бы грянуть пиросидеры города. Ничего. Шли дальше. Аурелия двигалась длинными прыжками подле бока белого хумия (за ней громко
В Коленице ударили колокола святыни. Сперва один, но сразу к нему присоединился второй и третий; вскоре били уже все, скорее всего, это спланировали заранее.
Бегемоты добрались до насыпи под воротами, двойной шеренгой гигантских тел прикрывая безопасный проход пехоты под стены. Вистульские солдаты у ворот высовывались из-за стен и руин за стенами, подавая приближающемуся галопом стратегосу какие-то знаки, что-то кричали. Понятно, что во всем этом шуме слов их было не разобрать.
В этот момент Аурелия подняла взгляд и заметила движение на стенах за четвертой башней, башней юго-восточной.
Указала туда Бербелеку рукой, огнем и движением.
— Сдаются!
Коленица вывесила белый флаг.
Вистульское войско грянуло радостным криком. Стратегос поднял правую руку, и горнист издал длинный сигнал «приготовиться!», а сотник Хоррора протяжно засвистел. Это тоже могла оказаться ловушка. Шли дальше.
Иероним Бербелек въехал в Коленицу предшествуемый двумя самыми крупными бегемотами, кои, разрушив, ко всему прочему, южные ворота города и примыкавшую к ним стену, сразу принялись стаптывать высокие уличные баррикады.
За окнами и на окрестных крышах могли укрываться сотни москвиян с кераунетами. Стратегос не сошел на землю, не укрылся за баррикадой вистульцев, любой мог спокойно его подстрелить, на белом хумии, в сияющей кирасе, с обнаженной головой и открытым лицом, под родовым знаменем, он был видим и узнаваем издали.
Не стрелял никто.
От уцелевшей после прохождения бегемотов боковой баррикады подбежал Сеок Ногач, старый сотник гэльской пехоты.
— Их нет, эстлос. Отступили несколько минут назад, все. Там стояли картечницы — а теперь ничего, забрали все с собой. Погляди, эстлос!
Слева, из глубин ближайшей поперечной улицы, выбежал верховой конь в полном снаряжении, с привязанной к луке седла белой простыней. Подкованные копыта твердо били в мостовую. Заржал, закрутился на месте, поскакал назад, простыня тянулась за ним, будто шлейф.
Стратегос сошел с хумия. Кивнул Оболу и Яне.
— Входить пехотой, квартал за кварталом. Сначала стены и башни — Сеок проводит. За мной Хоррор. Прекратить обстрел. И пусть кто-нибудь остановит тех шеолских звонарей! Вперед.
На улицах — ни души. Клубы дыма от горящих кварталов (северо-запад и запад) поднимались в ставшее безветренным небо, словно кладбищенские призраки; а они — двигались более-менее в том направлении, под покров пепла, в отблеск пожаров. Аурелия ступала на полшага впереди стратегоса. В этой пустоте и неподвижности, в тяжелых вечерних тенях, в смраде земного города — она прочитывала десятки неясных угроз, угроз очевидных и всего лишь ощущаемых, для себя и для него. Это уже была не война, это — нечто иное, нечто большее, так на войне не бывает.
Она вспомнила одно из любимых выражений отца: «Мне недостаточно одержать победу. Мои враги должны еще и проиграть».
Стратегос Бербелек шел неторопливо (за ним черные шеренги Хоррора, ощетинившиеся двойными, тройными стволами и кривыми клинками), осматриваясь по сторонам, останавливаясь на каждом перекрестке. Подзорная труба в левой руке постукивала о высокие голенища кавалерийских югров. Иероним с интересом поглядывал вглубь поперечных улиц, мимо которых проходил. Наверняка хорошо помнил эти улицы. Иронично усмехался.