Инженер и Постапокалипсис
Шрифт:
Мы оказались в небольшом продолговатом туннеле, по стенам которого повсюду проходили старые ржавые трубы. С другой стороны продвинуться дальше можно было, лишь протиснувшись между ними. Единственным источником света в этом малоприятном месте являлась тусклая мигающая лампочка, которая была готова перегореть в любой момент.
Не успел пройти и пары метров, как Эндрю, ничего не говоря, опустился вниз, положив голову на грязный, покрытый чем-то омерзительным пол. Взгляд его глаз стал совсем бездумным, отчего мое сердце от волнения забилось чаще.
— Что такое? Ты плохо чувствуешь себя? — склоняясь над ним, с тревогой в голосе спросил.
— Это все нереально… все нереально… Я хочу спать, — едва различимо проговорил
«Что же я, идиот, наделал? — подумал в страхе, нервно озираясь по сторонам. — Ведь было же очевидно, что он не выдержит этого напряжения! Зачем потащил его за собой в эту канализацию? Нужно было оставаться в медицинском блоке и искать доступ в административный, а теперь что? Мы заблудились, спустились, невесть куда, чуть ли не в саму преисподнюю, у пациента эмоциональный коллапс, повязки на ногах вымокли, волдыри от ожогов содрал…»
— Встань. Встань, пожалуйста, нам нужно идти, — сказал, но Эндрю отчаянно замотал головой.
— Устал. Замерз. Не чувствую ног. Не слышу Полтергейста. Спать. Спать, — отозвался он.
Хуже этого уже и представить ничего нельзя было. Огляделся, не зная, что делать. Мое внимание привлекли несколько выставленных в ряд возле стены металлических ящиков: их ширины было вполне достаточно для того, чтобы сверху мог поместиться взрослый человек. Подойдя к ним, потрогал ледяную поверхность металла, отметив, что лежащего на них может здорово протянуть холодом, но это все равно было лучше, чем лежать практически в заполненном сточными водами желобе, что и делал Эндрю. Вернувшись к нему, замершему в неподвижности, присел рядом.
— Давай ты ляжешь туда, посмотри: там сухо и относительно светло, — негромко обратился к нему, помогая подняться.
Ничего не отвечая мне, Эндрю на полусогнутых ногах проковылял к ящикам и улегся сверху, свернувшись в позе эмбриона. Нельзя было не заметить, как его трясет от холода и сырости, в таком состоянии он и вправду не мог дальше никуда идти. Меня и самого давно уже бил озноб, но еще как-то старался держать себя в руках, а бедный пациент совсем сдался. Приметил свисавший с одной из проходивших под потолком труб брезентовый мешок — должно быть, раньше этот туннель был полностью затоплен водой, и его смыло откуда-то сверху, а теперь, когда воду спустили, он так и остался висеть на трубе, за которую зацепился. Вода сошла уже давно, и теперь ткань полностью высохла. Снял мешок с трубы и вернулся вместе с ним к сжавшемуся от холода Эндрю.
— Вот, возьми и укройся этим, — произнес, с трудом разрывая еще довольно прочную ткань, — завернись в него, чтобы не касаться холодного металла.
Накрывая тканью оголенные ноги застывшего пациента, дотронулся до них и с ужасом отметил, что они были похожи на лед. Плохой знак.
«Неважно, в каком состоянии мы выберемся, главное, чтоб вообще выбрались», — промелькнуло в моей голове — отчаяние и бессилие Эндрю начинали передаваться и мне, хотя изо всех сил пытался отгонять их.
Укрыв полностью продрогшего пациента, сам медленно опустился рядом, прислонившись спиной к отсыревшему кирпичу. Умом понимал, останавливаться нельзя было ни в коем случае, потому что руководство компании непременно отправит в ближайшем будущем на зачистку клиники от разбушевавшихся пациентов новые группы оперативников. Хорошо, если в тот момент мы будем где-то далеко, а если нет? Полтергейста рядом может и не оказаться… А даже если окажется, кто даст гарантию того, что Блэкмор вспомнит меня? Ведь мы виделись с ним всего только несколько минут. Но дать измученному телу и разуму какой-то отдых было необходимо. Валился с ног, а Эндрю уже вообще сломался.
— Дэвид.
— Я здесь.
В ответ раздалось лишь молчание. Мы молчали оба, истощенные и вымученные навалившимися нечеловеческими испытаниями. Холод ощущался очень остро: казалось, от стены тянет могильным тленом, который запускает свои когти в мою спину. Ноги сводило от боли, которая от переохлаждения становилась только сильнее.
Как же мы дошли до такого?
Не было никакой надежды, никакого просвета, только холод сырой могилы, одиночество и боль… И усталость. Непередаваемая усталость, измождение, от которого хочется забыться и исчезнуть. И еще мерный звук капель, ударяющихся о водную гладь. Тьма. Пустота. Безмолвие. Спать. Спать.
— Мы правда выберемся?
— Конечно, — тихо отозвался, пытаясь убедить себя в том, что действительно так думаю, — полностью в этом уверен. Просто сейчас нужно взять себя в руки, как бы ни было тяжело. Потом уже можно будет расслабиться. Когда попадем на улицу. Слово врача…
И опять повисло напряженное молчание; мне казалось, что оно отдается неведомым звоном в ушах. Челюсть сводило от холода. Присутствие рядом другого человека, даже психически больного, придавало мне сил, но и они утекали, как вода через крошечное отверстие — незаметно для глаза, но неумолимо.
— Сейчас отдохнем немного и пойдем дальше, да? — цепенея от холода, негромко проговорил, вслушиваясь в тихое капание воды где-то вдали. — Здесь уже безопасно: Маклейн сюда не протиснется никак, а больше в канализации никого нет. Потому закрой глаза и поспи немного. Буду тут рядом и разбужу тебя, если что-то случится.
Пусть отдохнет. Ему было тяжелее, чем мне… Только бы не было кошмаров — сон давно уже перестал быть спасением для пациентов лечебницы.
— Расскажи мне, как будет в других клиниках, — едва слышно прошептал Эндрю, натягивая брезентовую ткань почти до самого носа.
— В других клиниках все будет совершенно иначе, — закрывая уставшие глаза и прислоняя голову затылком к стене, негромко протянул, — ты будешь жить в просторном светлом отделении, где все будет направлено на то, чтобы тебе было комфортно и уютно. На окнах будут висеть красивые шторы, пропускающие свет, стены будут украшены картинами в мягких пастельных тонах. Ты будешь жить в небольшой комнатке один или, если захочешь, с соседом, с которым у вас наверняка сложатся дружеские, доверительные отношения. У тебя будет своя кровать с мягким и чистым постельным бельем, обязательно будет одеяло, которым ты укроешься от холода. Будет свой шкафчик, принадлежащий только тебе, куда ты сможешь складывать свои личные вещи и одежду. В отделении будут приятные, отзывчивые доктора-психиатры, всегда готовые выслушать тебя и помочь тебе делом и советом. С тобой будут работать грамотные психотерапевты и психологи: ты будешь посещать различные кружки по интересам, проходить увлекательные психологические тесты, рисовать, играть на музыкальных инструментах, петь. Будешь заниматься спортом, играть в команде с другими пациентами. В отделении будут привлекательные, веселые медсестры, всегда готовые пошутить и поговорить с тобой. Санитары будут о тебе заботиться, помогать с тем, что ты не сможешь сделать сам. Ты будешь выходить на прогулку каждый день, сможешь свободно ходить по отделению, даже спускаться во внутренний двор клиники, чтобы подышать воздухом и пообщаться с другими людьми. У тебя будут различные книги, газеты, доступ в интернет… А потом, того и гляди, ты и сам не заметишь, как твоя тревога пройдет, настроение станет лучше, начнешь крепко спать. У тебя появятся какие-то стремления, планы на будущее. И тебя выпишут из клиники… Вернешься в свой дом, устроишься на какую-нибудь работу, начнешь зарабатывать деньги… Встретишь девушку. И мы с тобой будем ходить по вечерам в паб, смотреть бейсбол. Может быть, даже будем болеть за одну и ту же команду. А на выходных будем выбираться на природу, разбивать палатки, купаться в реке… Будем петь песни под гитару… И все это забудется, не будет больше никаких страхов, кошмаров, боли… Все будет тихо, спокойно, размеренно, как и должно быть… будет хорошо… хорошо…