Инженер и Постапокалипсис
Шрифт:
— Уже знаю, — мрачно ответил и, посмотрев в сторону двери, добавил, — пойдем. Осталось немного.
И взял своего объятого ужасом спутника под руку, двинувшись в сторону нужной двери, пока мою стопу неожиданно не обожгла внезапная режущая боль. У меня невольно вырвался негромкий возглас, и, поморщившись, отдернул ногу, но резкая боль пронзила уже и вторую, не переставая жечь первую. Попятился, не понимая, что со мной происходит, и почему вдруг мне стало так больно. Что-то продолжало нещадно жечь мои стопы, через боль почувствовал также ощущение чего влажного и, как мне показалось, липкого. Подняв напряженный от боли взгляд на
— Что с тобой? — задал вопрос пациент.
— Ноги, — только и смог ответить, пересиливая неутихающую боль и делая неуверенный шаг вперед.
Наклонившись к странной жидкости, разлитой по всему полу огромного темного зала, осторожно дотронулся до нее пальцем. Не ощутив боли, на какой-то момент испытал облегчение — первой моей мыслью стало опасение, что по полу разлили кислоту. Но когда поднес руку к лицу, и в него ударил резкий запах горючего, который в какой-то момент уже совсем перестал замечать, меня охватила новая волна ужаса.
— Это бензин, — озвучил мою леденящую кровь догадку Эндрю.
Немедленно поднялся, лихорадочно соображая, что делать. Только сейчас в слабом освещении, исходившем от окон, разглядел, что весь пол зала был залит этим бензином. Сзади был коридор, оканчивающийся тупиком, а путь обратно на первый этаж перекрыли маньяки-охранники. Оставались только две двери впереди, одна из которых вела в мужское отделение.
— Так, а ну пошли быстро, — взволнованным, почти дрожащим голосом заявил и, не медля, прямо через обжигающую боль от бензина, попавшего в раны на ногах, двинулся к нужной двери, но вмиг застыл, когда наверху вдруг начали появляться яркие огоньки.
Дрожь пробежала по моей спине ледяной волной, заставив волосы по всему телу встать дыбом. Яркие огоньки возникали снова и снова, постепенно придавая залу торжественную освещенность. Только сейчас начал понимать, что они были пламенем десятков свечей, которые держали в руках люди, стоявшие на балкончиках сверху. Все они были пациентами клиники, изуродованными, искалеченными физически и морально, несчастными и потерянными. Они прятались до того в прилегающих к балкончикам комнатках, но потом в один миг вдруг вышли из укрытий, столпившись у перил и безумно пялясь на нас, замерших внизу.
Прежде чем успел что-либо домыслить, в спину мне ударил яркий луч белого света, и обернулся, чувствуя, как оцепенение ужаса окончательно сковывает мои движения. На главном балконе, расположенном прямо над выходом из коридора, через который мы попали в зал, в окружении нескольких пациентов со свечами стоял пациент-священнослужитель, в руке которого был зажат уже знакомый мне ручной фонарь. Меня тотчас же накрыла волна неконтролируемой злости на этого больного мерзавца, который уже дважды пытался меня убить, но она мгновенно сменилась тяжелым гнетущим ужасом от осознания того, что вновь оказался в руках этого безумца…
Он привел сюда всех своих последователей: их были десятки, и все они слепо верили ему. Уже не обращая внимания на боль в ногах, в ужасе осмотрелся по сторонам, понимая, что скоро должно было начаться какое-то немыслимое в своей жестокости действо.
Пациент-священнослужитель торжественно развел руки в стороны и громко провозгласил:
—
Со всех сторон раздались оглушительные безумные крики одобрения, из которых мог разобрать только слово «Полтергейст». Происходящее казалось мне нереальными, неестественным, отчего полностью поддался захватившему меня ужасу и никак не шевелился, молча наблюдая за всем этим нарастающим мракобесием.
Пациент-священнослужитель поднял левую руку, сжимавшую фонарь, вверх, и возгласы постепенно стихли.
— Однако не все из нас оказались готовы принять любовь Всевышнего в сердце свое! — прокричал он, и по моей спине опять пробежал мороз. — Нашелся тот, кто подло отверг Его и осмелился наводить хулу на Святое Слово! Тот, кто обманом завладел сердцами и умами нашими, и кто намеренно по воле своей встал на сторону дьявола, отрекшись от Веры и предав Господа Нашего! — он сделал паузу, набрав в грудь побольше воздуха. — И этот Иуда… сейчас стоит перед вами!
Он резко указал на меня пальцем, одновременно наведя на меня свой фонарь. Со всех сторон в меня полетели гневные оскорбления и проклятья:
— ИУДА! ИУДА! ИУДА!
Каждое слово было подобно камню, брошенному в меня, но самым страшным было то, что понимал, отчего эти несчастные больные люди ведут себя таким образом. Чувствовал даже не страх, а животный ужас, но вместе с ним и непреодолимую жалость по отношению к этим больным, которые теперь были готовы по одному указанию своего пастыря разорвать меня на куски. Все понимал, потому что сам прошел через это.
Пациенты клиники, как и все люди в нашем мире, на самом деле стремились только к одному — к нормальной человеческой жизни. Чтобы как-то спастись от нескончаемых издевательств со стороны персонала, они цеплялись за то, что казалось им спасительной веревкой, способной вытянуть из этого болота: они верили священнослужителю и его псевдо-религиозным бредням о Полтергейсте и каком-то призрачном «спасении», потому что эта «вера» давала им хоть какое-то утешение в мире вечных страданий. Был уверен, многие из них и в помине не понимали смысл туманных речей священника. Да и разве мог быть смысл в этом безумии, что он называл Евангелием Песка? Но они слепо следовали за ним, потому что только эта странная извращенная религия давала им какое-то жалкое подобие надежды. И теперь, когда он говорил им о каком-то «спасении», они тоже верили, хотя не мог понять, в чем собственно это спасение заключалось. Может быть, спасением была смерть, принятая от Полтергейста. Не знал ответ.
Скосив полный ужаса взгляд на стоявшего рядом Эндрю, увидел, как он, полностью лишенный страха, не отрываясь, смотрит единственным зрячим глазом на пламя десятков свечей, мерцающее наверху. Этот его одержимый, безумный взгляд напугал меня еще больше, но одновременно и выдернул мое сознание из оцепенения.
— Что ты несешь?! — бешено прокричал, обращаясь к стоявшему наверху пациенту-священнослужителю и стараясь перекричать вопли толпы. — Зачем ты говоришь им это?! Ты станешь счастливее?!