Инженер и Постапокалипсис
Шрифт:
— Да будет так, — ответил он, когда толпа затихла, и обратился уже к Эндрю, который вообще не замечал ничего из того, что творилось вокруг. — Сын мой. Ты совершил грех, поддавшись на увещевания этого злокозненного лжепророка, но вижу, что заблуждение твое происходит от незнания и наивности, а не от намеренного злого умысла. Всевышний милостив и учит нас прощать тех, кто оступается в неведении, Он любит нас и прощает нам грехи наши, если раскаяние наше исходит от чистого сердца. Так выйди же из этого зала и принеси покаяние.
Стал лихорадочно соображать, что можно
Почему-то вдруг мгновенно представил, как мой спутник, которого буквально уговаривал не сдаваться и идти дальше, сейчас выйдет из заготовленной ловушки, не оборачиваясь и ничего не говоря мне, а затем во всеуслышание скажет, что больше знать меня не желает. И будет стоять перед огненный маревом, восторженно наблюдая за тем, как пламя пожирает мою плоть… От этих мыслей обхватил больную голову руками, потянув себя за свалявшиеся волосы.
Но Эндрю стоял, не двигаясь и никак не реагируя на все то мракобесие, что творилось вокруг нас: его измученный разум был полностью поглощен картиной множества танцующих огоньков, которая, должно быть, казалось ему прекраснее всего, что он видел за всю свою жизнь.
— Иди! Чего ты ждешь? Он позволил тебе уйти! — безумно прокричал, хватая его за плечо одной рукой и вытирая слезы со своего лица другой.
Но он только оттолкнул меня: отвлекал его от созерцания огня, единственной вещи, которая приносила этого больному человеку радость и умиротворение.
Меня окончательно захлестнула волна отчаяния: мой замученный постоянными издевательствами, бегом и болью разум уже просто не выдерживал такого колоссального, нечеловеческого напряжения. Столько раз был на грани гибели, столько раз ощущал ледяное дыхание неминуемой смерти, столько раз прощался мысленно с теми, кого люблю, но у каждого человека есть свой предел, черта, за которой его силы заканчиваются, и начинается страшная бездна безумия. Сломать можно любого, а я и в помине не был столь сильным и выносливым, чтобы дальше противостоять этому всему. Не был солдатом, не был пилотом или спасателем, был всего лишь простым сотрудником психиатрических больниц. Не было у меня больше сил выносить это все, не было!
Неожиданно позади меня раздался оглушительный удар, за которым последовал еще один, еще громче предыдущего. Уже совсем ничего не соображая, обернулся, и из моей груди вырвался истошный вопль ужаса.
Одна из дверей, та, которая располагалась слева от ведущей в мужское отделение, теперь лежала на полу, сорванная с петель, а в проходе, страшно рыча и скалясь, стоял не кто иной, как Маклейн-монстр, неведомым образом выбравшийся из запутанного лабиринта канализации! Что-то пробормотав себе под нос, он с грозным рыком бросился прямо на нас с Эндрю, гремя цепями, но поскользнулся на бензине и растянулся на полу. Прогнившие доски под его весом угрожающе захрустели и начали медленно трескаться.
— Чер… тово… бо… л… ото!
Опомнившись и уже
Успел кое-как выбраться в коридор до того, как доски окончательно сломались, и что есть сил бросился бежать в спасительную темноту коридора, смутно вспоминая, что он оканчивался тупиком, как вдруг среди общего гвалта и воя истеричных голосов услышал один, который показался мне… другим.
Невольно обернувшись, увидел, как уже в коридоре стоит Маклейн, подняв над полом за шею истошно кричавшего в диком предсмертном ужасе Эндрю, который замешкался и не успел отбежать достаточно далеко. Пациент дергался и вырывался изо всех сил, но освободиться из стального захвата двухметрового громилы было невозможно.
Понял, он сейчас просто оторвет несчастному Эндрю голову, как отрывал ее до того всем своим предыдущим жертвам…
«Каждый за себя», — сказал мне пациент, освободивший меня из кресла в подземной лаборатории.
Каждый за себя? Нет, не «каждый за себя»! На то мы и люди, что помимо животных инстинктов нам даны еще и разум, и душа!
Ни секунды не раздумывая, подобрал с пола какую-то деревянную доску, подбежал вплотную к Маклейну, уже обхватившему лоб истошно вопившего Эндрю, замахнулся, взявшись обеими руками за свое оружие, и с разъяренным криком ударил монстра по затылку, вложив в этот удар всю оставшуюся силу и злость.
Любой другой человек от такого удара в любом случае потерял бы сознание, но Маклейн даже не пошатнулся. Недовольно зарычав, он разжал хватку, отчего Эндрю упал на пол и сразу же помчался куда-то в сторону. Потеряв к нему всякий интерес, Маклейн обернулся ко мне, и только тут до меня наконец дошло, что я натворил. Напал на него.
Напал на чертового Маклейна…
— Я те… бя… раз… дав… лю, крыс… еныш, — сипло протянул он, и снова закричал, но уже от захлестнувшего меня ужаса.
Мне оставалось бежать только вперед, поскольку поворот на лестничную клетку уже пробежал, но впереди не было ничего, кроме тупика. Уже почти не чувствовал своих ног: иногда боль редкой иглой впивалась в мои стопы, но мощный выброс гормонов приглушал ее.
Добежав до стены, вжался в нее, повернувшись к надвигавшейся на меня грузной фигуре Маклейна.
«Вот оно… Я погибну… Погибну… Умру… Сейчас он схватит меня, и за пару секунд все закончится», — пронеслось у меня в голове.