Инженер и Постапокалипсис
Шрифт:
Словно глист он проскользнул по пищеводу растения, крича во всё горло от боли. Его кожа плавилась прямо на глазах, разъедаемая соком растения по своим свойствам неотличимым от сильнейшей кислоты.
Страдания военного инженера можно было считать приемлемой ценой, ведь следом на не успевший сомкнуть свои лепестки цветок упал раскаленный до невероятных температур остов вертолёта.
Сила удара была страшна, вертолёт пробил в зелёном ковре бритвенно-острой травы яму на дне которой оказался верещащий от боли Ломагин. Помимо кислоты, его многострадальную тушку обожгло горячим паром идущих
— Будь ты проклят, слящявый пэдик, – следом за вполне узнаваемыми словами последовала неразборчивая речь на японском языке.
— Опять узкоглазые, – прошептали покрывшиеся коркой губы Ломагина.
Глава восьмая. Доктор и психушка.
(!) Второе и последнее по счету сюжетное ответвление от основной истории (арка с Буббу и эта). Является одной большой отсылкой на хоррор-игру, но, несмотря на вышесказанное, здешний главный герой ещё сыграют свою роль в следующих книгах серии, но не скоро. Приятного чтения... дорогая.
За неизвестное количество дней до крушения вертолета инженера…
Я подопытный.
Как описать словами мою боль, мое страдание? Да и разве есть в человеческом языке слова, способные передать это невыносимое мучение, эту безысходность и обреченность? Я больше не принадлежу себе. Моя жизнь перестала называться жизнью: теперь это существование, состоящее исключительно из страха перед моими мучителями и ожидания новых истязаний. Таков итог моего пути.
Я, Дэвид Аннапурна, в прошлом врач мужского отделения клиники, теперь всего лишь один из сотен ее пациентов, забытых и обреченных до конца своих недолгих дней выносить побои и унижения, оскорбления и насмешки. Был ли психически больным? Нет. Меня поместили сюда в назидание остальным, чтобы никто более не осмелился проявлять человечность в этом бесчеловечном мире. Моим единственным преступлением явилось сострадание и желание помочь тем несчастным, кого жестокая судьба обрекла на существование в этом аду. Делал ли это осознанно? Да. Но безжалостность руководства компании оказалась куда хуже, чем мог предположить. Слишком поздно раскрыл глаза.
Теперь я здесь, и больше никогда не увижу белого света, не пройдусь по земле и не вдохну свежий воздух. У меня не осталось ничего, кроме моего сознания, которое тоже вскоре отберут. Мой новый мир — это крохотная камера, где нет ничего, кроме металлической койки с жестким матрасом, к которой прикован цепями. Даже это они превратили в пытку. Стремясь ухудшить мои страдания, они приковывают одну руку мне на уровне головы, а другую — на уровне бедер, приковывают так жестко, что любое, даже самое незначительное движение сопровождается болью в вывернутых суставах. И вынужден лежать часами, не двигаясь и чувствуя, как жидкий огонь растекается по моему телу, превращаясь в жгучую боль, которую невозможно преодолеть. Кричу и молю их ослабить замки, дать мне хотя бы пару мгновений без боли, но они не слышат меня. Не хотят слышать.
Да
Когда одни уходили, приходили другие, одетые в лабораторные халаты и костюмы химзащиты. Они обращались со мной, не как с человеком, равным себе, но как с неодушевленной вещью, оставляя подолгу смотреть жуткие непередаваемые образы, после просмотра которых меня била мелкая дрожь нечеловеческого ужаса. Закрывал глаза и продолжал видеть эти отвратительные кошмары, самые мерзкие вещи, какие могли родиться в затуманенном сознании. Кричал от ужаса, пытался отвернуться, но это было за гранью моих возможностей. Морфогенетический двигатель всегда был сильнее меня.
Приходивший на смену измождению сон тоже превращался в ужасную пытку. Стоило только мне сбежать из этого мира кошмаров, как попадал в другой, где меня похоронили заживо, сжигали и освежевывали. Просыпался в ледяном поту, порой крича, на глаза мне против воли наворачивались слезы. Не знал, сколько не видел солнца, не знал, когда прекратятся мои страдания. Знал лишь, что сбегу от них только после смерти. И много раз, обращая обреченный взгляд к давившему на меня потолку, молил бога забрать меня отсюда или хотя бы лишить чувств, дабы эти нечеловеческие мучения закончились, но молил и сохранить мне рассудок, потому что только он не давал мне забыть, кто таков и по чьей вине страдаю.
Мертвецы существуют! Существуют! Самолично застал восставшего из могилы нежить с красными глазами! Это правда! Клянусь вам! Клянусь!
Так и тянулось для меня это безмерное ужасное время. Но в этот раз… В этот раз все пошло иначе…
«…»
В этот раз все пошло по-другому.
Зачем вы привели меня сюда? Что вы собрались делать?
Чувствуя, как разум заволакивает пелена страха, испуганно оглядел процедурный кабинет, в который меня завели два человека, одетых в лабораторные костюмы. В кабинете было слишком много мелких деталей, чтобы охваченное ужасом сознание могло воспринять их, но мое внимание сразу привлекло расположенное в центре хирургическое кресло, снабженное широкими кожаными ремнями. Спустя несколько мгновений оказался в нем, а приведшие меня люди уже профессионально стягивали мои запястья и лодыжки.
— Что вы будете делать? — повторил вопрос, озираясь по сторонам, но еще сохраняя остатки самообладания.
Мои руки затряслись от непонимания происходящего, начал бросать взгляд на аппаратуру, установленную возле кресла, пытаясь понять, для чего она может быть предназначена, но мысли путались в голове от предчувствия нового страдания. Это — рентген-аппарат? Тогда зачем рядом заготовлена стереотаксическая рамка? Меня начало мутить.
— Объясните мне хотя бы что-то! Пожалуйста! — поочередно переводя взгляд на лица моих конвоиров, в ужасе проговорил.