Инженер Петра Великого 5
Шрифт:
Сам Нартов, выслушав мою затею, поначалу сбледнул с лица. Но, узнав, что его роль исполнит набитый соломой тулуп, а сам он будет спать под охраной в своей комнате, лишь мрачно усмехнулся и с головой ушел в работу над настоящим, а не выдуманным двигателем.
Подготовка ловушки заняла весь день. Руководил процессом лично де ла Серда. Мы выбрали тот самый дальний сарай — старое, покосившееся строение, которое и впрямь выглядело заброшенным. Внутри, за столом, усадили «Нартова» — манекен, наскоро сбитый из пары досок и одетый в старый армяк и шапку
С наступлением темноты «Охранный полк» занял позиции. Де ла Серда разделил людей на три группы. Две, по три человека в каждой, залегли в снегу по обе стороны от сарая, создавая огневой мешок. Третья, ударная группа из четырех бойцов во главе с самим капитаном, укрылась в дровяном складе напротив, готовая отрезать пути к отступлению. Холод стоял собачий, пар изо рта замерзал на воротниках, но никто не шевелился. Этот забытый богом угол превратился в театр военных действий. Декорации были расставлены, актеры заняли свои места. Оставалось дождаться зрителей. Дичь сама шла в клетку.
Пока мои стрелки мерзли в засаде, а старый испанец, подобно пауку, сидел в центре своей невидимой паутины, я не находил себе места. Ждать — не по мне. Оставив за главного одного из сержантов, я направился в самое сердце Игнатовского, в нашу святая святых — механический цех, где кипела настоящая работа. Скрытое за двумя постами охраны и толстыми кирпичными стенами, это помещение было нашей цитаделью, куда не было доступа даже демидовским шпионам. Здесь рождалось будущее, и нужно было убедиться, что оно не остановится из-за интриг настоящего.
Внутри стояли гул и жар, пахло раскаленным металлом и машинным маслом. Воздух дрожал от мерного дыхания нашей главной оппозитной машины, крутившей приводные валы. Миновав ее, я прошел в отдельную мастерскую, оборудованную для Нартова. Здесь, вдали от посторонних глаз, он бился над главной задачей — созданием двигателя для будущего паровоза (а ведь должен был сидеть у себя в комнате, фанатик от науки).
Я застал его склонившимся над верстаком. В его движениях появилась выверенная точность — он выковывал свою месть, вкладывая ее в каждую деталь.
— Как дела, Андрей? — спросил я тихо, чтобы не отвлекать.
Он выпрямился, протер руки ветошью. Лицо его осунулось, но глаза горели упрямым огнем.
— Да вот, бьюсь, Петр Алексеич. — Он кивнул на разложенные на столе чертежи. — Машина наша оппозитная хороша, спору нет. Мощна, устойчива. Но для самодвижущегося экипажа она — якорь. Громоздкая, тяжелая. Чтобы сдвинуть ее саму, да еще и повозки с грузом, понадобится котел размером с избу. Не годится. Это гигант, а нам нужен сильный и легкий зверь, что по рельсам побежит.
Его правота была очевидна: мы уперлись в технологический тупик.
— Мы пытаемся выжать всю силу за один раз, — продолжил он, больше рассуждая вслух, чем обращаясь
Подойдя к столу, я всмотрелся в схему. Настал момент, когда нужно дать легкий толчок, подсказать направление. У меня родилась интересная мысль.
— А что, если не выбрасывать? — Я взял уголек и провел линию от выпускного клапана. — Отработанный пар, после того как толкнул поршень, просто стравливается. А ведь он все еще горячий, в нем осталась сила, осталось давление. Пусть и не такое большое, но оно есть. Мы выбрасываем половину работы на ветер.
Нартов замер, проследив за линией, проведенной моим угольком. Он нахмурился, пытаясь ухватить суть.
— И куда его девать, этот ослабевший пар? — возразил он резонно. — Пустить по второму кругу в тот же цилиндр? Так он только мешать будет свежей струе из котла. А если в другой такой же, то какая от него работа? Силы-то в нем уже кот наплакал.
Он уперся в логичную стену. Я чуть подтолкнул его.
— А если второй цилиндр будет не такой же? Если он будет… шире? Представь: давление малое, а площадь, на которую оно давит, — большая. Сила ведь не только от давления зависит, но и от размера поршня, верно?
В его глазах вспыхнуло понимание. Разрозненные мысли на моих глазах складывались в единую, стройную картину. Схватив грифель, он буквально набросился на чистый лист бумаги.
— Так… Значит, пар из первого, малого цилиндра… не в трубу, а… в другой! — бормотал он, и рука его летала по бумаге, оставляя четкие, уверенные линии. — Мы пускаем его во второй цилиндр, большего диаметра! Давление меньше, зато площадь поршня — больше! Произведение одного на другое… Господи… Петр Алексеич… да мы заставим один и тот же объем пара работать дважды!
Оторвавшись от чертежа, он посмотрел на меня. Во взгляде его смешались потрясение и восторг открытия. Он сам дошел до этого. Я лишь убрал камень с его пути.
— Да это же… это же почти вдвое больше мощи! При том же котле, при том же расходе дров! Машина станет меньше, легче! Это же… это сердце!
Я положил руку ему на плечо.
— Вот теперь, Андрей, ты на верном пути. Это и есть наш главный секрет. Пусть они охотятся за призраками в старом сарае. А мы здесь, в тишине, будем строить настоящих гигантов.
Он ничего не ответил, снова склонившись над чертежом, полностью поглощенный новой идеей. А я смотрел на него, и в голову закралась мысль: сегодня ночью, пока где-то в снегу сидят убийцы и мои солдаты, здесь, в этой жаркой мастерской, произошла настоящая революция. Мы только что изобрели компаунд-машину. Двигатель, который позволит нам построить паровоз — он даст ключ к мощным и экономичным корабельным машинам, к новому поколению станков. Вот он, наш асимметричный ответ и англичанам, и всем тем, кто хотел загнать нас в могилу. Они могли украсть чертежи, но не могли украсть мысль. А мысль, однажды родившись, уже не останавливалась.