Инженер Петра Великого 5
Шрифт:
— Прекратить стрельбу! Всем прекратить стрельбу! — закричал я, отбрасывая раскалившееся оружие.
Мои стрелки мрачно смотрели на винтовки, которые тоже были в ужасном состоянии. Магницкий схватился за голову, уже прикидывая масштаб убытков. Почти на всех стволах змеились тонкие, рваные трещины. Катастрофа.
Меншиков не злорадствовал. Подойдя, он бросил:
— Плохо дело, барон. Государь ждет оружие, а не треснувшие железки. Если к весне не управишься, не только твоя голова полетит, но и вся южная кампания под угрозой. А это не шутки.
Развернувшись, он не прощаясь
— Все, — глухо произнес Нартов, проводя пальцем по трещине на одном из стволов. Его лицо стало серым. — Сталь хрупкая.
Я подобрал одну из испорченных заготовок и в ярости ударил ее о камень. Она не погнулась — с сухим звоном разлетелась на несколько кусков. Я тупо уставился на излом: крупные, блестящие кристаллы. Перекалили. Слишком много углерода. Гомогенный, однородный материал не выдержал. Мы зашли в тупик.
Сев на край наковальни, я чувствовал себя опустошенным. Мысли неслись вскачь, но ни одна не давала ответа. Мой бесцельный взгляд блуждал по замершему полигону и зацепился за фигуру де ла Серды. Старый испанец стоял, положив руку на эфес своей шпаги. Толедский клинок. Взгляд упал на лезвие, на едва заметный, призрачный узор, который я считал украшением. Волнистые линии, переплетающиеся друг с другом. Он как-то показывал его, гордился им.
Узор. И в голове с лязгом провернулись нужные шестерни. Вскочив, я подлетел к испанцу.
— Капитан, вашу шпагу!
Он удивленно посмотрел на меня, расстегнул портупею и протянул оружие.
Я взял клинок в руки. Узор не был нарисован. Он был самой сутью металла. Не краска — структура. Видимая структура!
И тут меня пронзила мысль. Воспоминания из лекции по материаловедению. Композиты! Углепластик, стекловолокно… Принцип тот же: соединить несовместимое, чтобы получить новые свойства! Древние мастера интуитивно пришли к тому, до чего инженеры будущего дошли через науку. Они не пытались создать идеальный, однородный металл. Это было невозможно. Они брали два неидеальных — твердый, но хрупкий, и вязкий, но мягкий. И соединяли их!
Я посмотрел на Нартова, глаза которого расширились от моих непонятных ему действий.
— Андрей! Они не лили его! Они брали разное железо… и перековывали их вместе! Слой за слоем, снова и снова! Твердые слои, чтобы держали выстрел, и вязкие, чтобы не давали стволу треснуть!
Я поднял шпагу, и зимнее солнце блеснуло на ее узорчатой поверхности.
— Бросай все! Нам нужна кузница! Мы будем сталь… варить!
Глава 5
Не обращая внимания на ошарашенных мастеров, я ворвался в кузницу. За мной, едва поспевая, семенил Магницкий, а Нартов, сообразив все с полуслова, уже на ходу срывал с себя камзол. В этом аду нам предстояло либо победить, либо провалиться окончательно.
— Механический молот готовь! — рявкнул я на старшего мастера. — И два бруска! Один —
Андрей, уже хозяйничавший у горна, с профессиональной сноровкой подбрасывал уголь. Его лицо превратилось в суровую маску. Через пару минут два куска металла —тускло-серый и с рыжими прожилками — уже шипели в огне. Дойдя до нужной, слепяще-белой кондиции, они были молниеносно выхвачены щипцами Нартова и одним движением брошены на наковальню под механический молот.
— Давай! — выдохнул он.
К рычагам встал я сам. Громадная паровая машина натужно пыхнула, и многопудовая стальная баба с оглушительным грохотом обрушилась на раскаленный металл, высекая сноп искр.
Удар, еще удар. Под эти выверенные удары Нартов ловко поворачивал заготовку. Тонкая работа, требовавшая идеальной синхронизации: одно неверное движение — и драгоценный металл превратится в лепешку.
Два дня мы бились над этой задачей. Два дня грохотал молот, превратив кузню в филиал преисподней. Мы перепробовали с десяток разных способов: меняли количество слоев, температуру нагрева, силу удара, но результат удручал своей нестабильностью. Из десяти заготовок в лучшем случае одна получалась близкой к тому, что нам было нужно. Остальные либо трескались при закалке, либо оказывались слишком мягкими.
— Не то… — на исходе второго дня мрачно констатировал Нартов, разглядывая очередной испорченный брусок. На его поверхности темнели пятна непровара. — Мы не контролируем процесс. Каждый раз выходит по-разному. Для штучной сабли — сойдет, но для тысячи одинаковых стволов… это не годится. Мы разоримся на угле и железе.
Слова Магницкого, подкрепленные столбцами цифр в журнале, были приговором: девяносто процентов брака. Не просто тупик — финансовая пропасть.
Вымотанные и злые, мы вернулись в лабораторию. На столе высилась гора искореженного металла — наглядный результат наших двухдневных мучений, о который вдребезги разбилась моя гениальная догадка.
— Мы бьемся лбом о стену, — глухо сказал я, опустившись за стол. — Пытаемся решить проблему механически. А что, если… что, если проблема не в способе, а в самом материале?
Я шагнул к шкафу с образцами трофейных руд и выложил на стол несколько камней с фиолетовыми прожилками.
— Шведские стволы, которые мы захватили, не такие хрупкие. Сделаны они из данеморской руды, а в ней есть вот эти странные, фиолетовые вкрапления, которых нет в нашей. Что, если именно эта «грязь» и дает нужный эффект? Понятия не имею, что это, но оно явно меняет свойства железа.
Магницкий взял один из камней, поднес к глазам, потер пальцем фиолетовую жилку.
— Примесь… — задумчиво произнес он. — Вся наша металлургия построена на избавлении от примесей, на получении чистейшего железа. А вы, Петр Алексеич, предлагаете его намеренно… загрязнять? Это же… против всех правил! Против всего, чему вы сами учили.
— А что, если в этом есть смысл? — задумчиво протянул я. — Давайте попробуем. Не будем смешивать руду. Растолчем в пыль именно эти фиолетовые прожилки и добавим их в наш чистейший расплав. Посмотрим, что выйдет.