Иоанна Хмелевская (Избранное)
Шрифт:
Дама с легкой укоризной посмотрела на меня и посоветовала обратиться к военному пресс-атташе в Министерство культуры. Я пошла, почему бы и нет?
Пресс-атташе, услышав мою фамилию, порылся в памяти и выдал:
— A-а, так это были ваши заявления насчет машины? Ну и хватит, ничего больше писать не надо…
Не знаю, как повлияло мое заявление на машину на оформление документов, но я пообещала не предавать Польшу, вернуться и не принимать участия в деятельности, направленной против отчизны. Паспорт я должна была получить в Польском гастрольно-концертном
Мы с Ивоной вылетели в Алжир второго ноября. На месте я прежде всего познакомилась с дорогой через Кемис-Мелиану. Это подвиг. Теперь можно спокойно взять в руки книгу «Сокровища» и узнать о впечатлениях Яночки и Павлика, хотя, разумеется, это мои собственные воспоминания.
«Сокровища» всех настоятельно прошу прочитать — абсолютно достоверное повествование. Алжир у меня там получился как надо, и потому, видимо, я эту книгу и люблю. Правда, каменоломню никто не взрывал, однако такое можно сотворить без труда.
Дети мои тогда жили в Махдии. До этого, по очереди, в Оране и Тлемсене, и все эти города я объездила. Я оказалась там в ноябре, то есть в осенне-зимний период. Моросил дождик. Где-то он, должно быть, лил куда солиднее, потому что, направляясь в Алжир, мы въехали в форменное наводнение. По шоссе текла река выше колес, на обочинах стояли арабские дети и показывали, где кончается асфальт. Невозможно было остановиться. На пригорке рос виноградник, с него лила густая струя светло-коричневой жидкости, в которой больше было глины, чем воды.
— Слушай, дитятко, почему они не осушат территорию? — брюзгливо спросила я Ежи. — Почему тут нет нормальной мелиорации?
— А зачем, мамуля? — саркастически ответило дитятко. — Ведь такие наводнения случаются всего два раза в год, в остальное время сушь. Зачем же силы тратить? А виноградники и так скоро исчезнут — пустыня наступает, песок всё засыплет.
Наверное, сын был прав. В той поездке я видела у шоссе поля проса. А когда той же дорогой ехала через полтора года, никаких полей уже и в помине не наблюдалось. Поля засыпал песок, длинными языками подбираясь к асфальту. Не знаю, что там сейчас, может, и шоссе уже засыпало…
В жратве, вообще-то, можно было купаться, зато из еды промышленного производства в Алжире есть только макароны, правда, очень вкусные. Всё остальное в ничтожной мере — государственный импорт, а в остальном — частная контрабанда. Цены на базарах, которые крепко напоминают наш довоенный базар Ружицкого,[17] бывали такие, что для покупки, скажем, полотенец выгоднее было бы сгонять в Соединенные Штаты и уж точно — во Францию.
Землетрясение случилось вечером. Я сидела на кушетке с детьми в гостиной, Ежи стоял рядом, Ивона пошла к соседям этажом ниже, Каролина спала. Мы с сыном разговаривали. Мимо дома по шоссе со скрежетом и ревом пронесся большой грузовик — всё заходило ходуном: грузовик проехал, но все продолжало трястись, в том числе и кушетка подо мной. Я решила, что это какое-то исключительное чудовище
— Ну и что это такое, дитятко? — возмутилась я.
— Землетрясение, мамуся, — скорбно ответило дитятко.
— Ты меня разыгрываешь?
— Ничего подобного! Это и в самом деле землетрясение. Не знаю, что делать: бежать за Ивоной или вынести Каролину в машину? На всякий случай обуюсь.
И он обулся, хотя трясти перестало.
Кстати, насчет «дитятка». Так я всю жизнь обращалась к своим сыновьям, и никакими законами это не запрещено, но Каролина в первый момент подняла страшенный рев.
— Он не твое дитятко! — верещала она, заливаясь горькими слезами. — Он мой папочка!
С огромным трудом удалось ей объяснить, что одно другого не исключает, что ее папочка — дитятко своей мамуси, и никакие законы природы мы не нарушили. Дня через три она примирилась с ситуацией.
Всё это время мы постоянно ждали вестей от Роберта, потому что Зося, его вторая жена, с минуты на минуту должна была родить. Телефонная связь в Алжире отнюдь не процветает, обмен информацией возможен только в письменном виде. Да и этот способ связи был ненадежен из-за весьма оригинального поведения почтальонов.
К примеру, был такой, который все письма запихивал в один, никому не доступный ящик, ибо владелец дома был в отъезде. Это поняли, когда наши родные, несколько месяцев нетерпеливо ожидавшие весточки с родины, взломали ящик.
Другой всю корреспонденцию многоэтажного дома приносил жене одного поляка, которая вызывала в нем неописуемый восторг. Толстая блондинка — апофигей красоты! Познав на своем опыте особенности работы местной почты, все поляки, работавшие по контракту, стали пересылать письма только с оказией: каждый, кто отправлялся в Алжир или возвращался на родину, вез внушительную сумку с письмами.
В конце концов от Роберта пришла телеграмма — родилась моя вторая внучка, Моника. Одновременно, уже в письме, Роберт с отчаянием умолял прислать стиральный порошок для младенцев, что меня доконало. Непонятно, почему я никогда не могла запомнить, как будет по-французски «стиральный порошок»? До сих пор не знаю, потому что в моем старом польско-французском словаре такого словосочетания нет.
Возвращаться я решила кружным путем, потому что у меня были дела во Франции и в ФРГ, и я решила по пути ими заняться.
Парижские дела были связаны с филателией. Я намеревалась купить свежие каталоги, которых в Польше не могла достать ни за какие деньги, и, по возможности, пополнить свою коллекцию марок. А в ФРГ нужно было получить деньги.
ФРГ тогда была единственной страной, обменивавшей все иностранные валюты, в том числе и марки ГДР, которых у меня скопилось немало от всяческих гонораров. Конечно, потратить их можно было и в ГДР, но, во-первых, не на что тратить, а во-вторых, я не любила ГДР и ехать туда не хотела.