Иосиф Сталин. От Второй мировой до «холодной войны», 1939–1953
Шрифт:
Готовность, с которой Сталин отказался от Греции, отражала политический курс Советского Союза. Советские политики уже летом 1943 г. рассматривали Грецию в рамках сферы влияния Великобритании в Восточном Средиземноморье. Во внутренних инструкциях, подготовленных к московскому совещанию министров иностранных дел в октябре 1943 г., особо отмечались интересы Великобритании в Греции – в том числе крепкая связь между Лондоном и греческим правительством в изгнании. С другой стороны, интересы Советского Союза заключались в расширении сферы влияния на славянские государства Балкан92. Эти вопросы затрагивал Иван Майский в записке, переданной Молотову в январе 1944 г. В записке широко освещались планы и перспективы СССР на послевоенное время, а в отношении Греции отмечалось: «СССР заинтересован в Греции гораздо меньше, чем в других балканских странах, а Англия, наоборот, в Греции чрезвычайно заинтересована. Поэтому в отношении Греции СССР следует соблюдать особенно большую осторожность. Если бы демократическая Греция, следуя примеру других балканских стран, захотела также заключить пакт взаимопомощи с СССР, мы не имели бы оснований ее обескураживать. Однако, если бы заключение такого двустороннего
Когда летом 1944 г. в возглавляемую коммунистами армию партизан была направлена советская военная миссия, ее офицеры получили указание не вмешиваться во внутренние дела Греции94. В декабре 1944 г., когда британские войска предприняли попытку разоружить ЭЛАС-ЭАМ и тем самым спровоцировали вооруженное восстание в Афинах, Сталин отказался поддержать греческих коммунистов. Димитров спросил Молотова, могут ли греческие товарищи ждать помощи, «чтобы противостоять вооруженному вторжению Англии». Молотов ответил, что «наши греческие друзья не смогут рассчитывать на активную помощь отсюда [из Москвы]»95. В январе 1945 г. Сталин сам сказал Димитрову о развитии событий в Греции: «Я советовал не начинать эту борьбу в Греции… Они взяли на себя больше, чем могут осилить. Они, очевидно, рассчитывали на то, что Красная Армия придет на Эгейские острова. Мы не можем это сделать. И мы не можем послать наши войска в Грецию. Греки поступили глупо»96.
Советское правительство при выработке политического курса исходило из положения о том, что Греция всегда была и будет оставаться в сфере влияния Великобритании. В ноябре 1944 г. Литвинов написал записку «О перспективах и возможной базе советско-британского сотрудничества», в которой предлагался план раздела послевоенной Европы на сферы влияния Англии и СССР. При этом Греция должна была отойти к сфере влияния Великобритании наряду с Голландией, Бельгией, Францией, Испанией и Португалией97. Накануне Ялтинской конференции «Большой тройки» в феврале 1945 г. посол Громыко подготовил справку о недавних событиях в Афинах, в которой говорилось, что Великобритания и Америка выступали против прихода к власти в Греции прогрессивных сил, и в особенности – коммунистов. Громыко отмечал, что в результате был поднят вопрос о вмешательстве великих держав во внутренние дела меньших государств, но рекомендовал советской делегации не брать на себя инициативу в отношении Греции – разве только для того, чтобы показать, что Советский Союз симпатизирует прогрессивным элементам98.
На Ялтинской конференции Сталин поднял вопрос о Греции во время пленарного заседания 8 февраля 1945 г. Когда союзники единодушно выступили в поддержку образования единого правительства в Югославии, Сталин спросил, что происходит в Греции, добавив, что он ни в коем случае не собирался критиковать политику Великобритании в Греции… Черчилль, перебивая… Сталина, говорит, что он очень благодарен ему за сдержанность, проявленную советской стороной во время событий в Греции… Сталин далее говорит, что он хотел бы просто попросить Черчилля проинформировать нас о том, что происходит в Греции.
Выслушав объяснение Черчилля, Сталин вежливо повторил, что он не хотел вмешиваться во внутренние дела Греции, он просто хотел знать, что происходит99.
Впоследствии Черчилль высказывал мнение, что «процентное соглашение» спасло Грецию от коммунизма100. Сталин, однако, не собирался внедрять в этой стране коммунистический строй или даже принимать участие в нацеленной на это политической кампании. Как он сказал Черчиллю на встрече 14 октября 1944 г., «Советский Союз не собирается организовывать большевистских революций в Европе»101. Это не означало, что он был против радикальных политических изменений, особенно если таковые соответствовали интересам Советского Союза. Но он понимал, что в Греции, как и в других странах Европы, такие изменения могут произойти мирным и демократичным путем. В государствах, которые Советский Союз оккупировал или на которые оказывал прямое влияние, Сталин предпринимал действия, чтобы облегчить эти перемены. В таких странах, как Греция, относящихся к сфере оккупации и влияния западных союзников СССР, он рекомендовал местным коммунистам сотрудничать с британцами и американцами, особенно в военное время; выбрать долгосрочную стратегию и стремиться к постепенной трансформации общества.
Несмотря на все последующее внимание к соглашению о разделе сфер влияния, оно было отнюдь не главной темой обсуждения во время московской встречи. Гораздо большее время у Сталина и Черчилля заняло обсуждение польского вопроса. Именно этот вопрос Черчилль поднял первым 9 октября, предложив снова пригласить в Москву Миколайчика, который в то время был в Каире. Польский лидер в результате действительно приехал в Москву, и Сталин и Черчилль встретились с ним 13 октября, однако переговоры ни к чему не привели. Сталин хотел, чтобы Миколайчик в сотрудничестве с ПКНО образовал реконструированное польское временное правительство и принял линию Керзона в качестве восточной границы Польши. Самое большее, на что готов был пойти Миколайчик, – это предложить линию Керзона без Львова, да и то только в качестве демаркационной линии до окончательного соглашения о советско-польской границе. Это было совершенно неприемлемо для Сталина, который подчеркивал, что ни при каких условиях не согласится на раздел Белоруссии и Украины102. Затем Миколайчик встретился с руководителем ПКНО Болеславом Берутом, который предложил ему четвертую часть министерских портфелей в новом польском правительстве. Сталин увеличил эту цифру до одной трети, добавив к ней должность премьер-министра103. Черчилль также встретился с Берутом и был очарован его умом, однако едва ли он поверил утверждениям Сталина о том, что Берут – не коммунист104. Нарастающее раздражение Сталина по отношению к Миколайчику выразилось в замечании Черчиллю 16 октября о том, что Миколайчик
Среди других тем, обсужденных Черчиллем и Сталиным, был турецкий вопрос и пересмотр конвенции Монтре о статусе Черноморских проливов. Этот вопрос был поднят на заседании 9 октября, и Сталин сказал Черчиллю, что «по Конвенции в Монтре Турция имеет все права на проливы, в то время как Советский Союз очень мало имеет прав… необходимо обсудить вопрос о пересмотре Конвенции в Монтре, так как она совершенно не соответствует современной обстановке». Черчилль еще раз выразил свое согласие на предоставление России доступа к тепловодным морям, однако спросил, что конкретно Сталин имеет в виду. Сталин не смог сказать, какие конкретно изменения он хотел бы внести в конвенцию Монтре, но успешно заставил Черчилля согласиться с тем, что пересмотр конвенции необходим106. Согласно британской версии записи переговоров, Сталин также сказал, что «для России совершенно невозможно оставаться в зависимости от Турции, которая может перекрыть проливы и тем самым помешать экспорту и импорту России и даже ее обороне. Что бы сделала Великобритания, если бы Испании или Египту было дано право закрыть Суэцкий канал, или что делало бы правительство Соединенных Штатов, к примеру, если бы у какой-нибудь южноамериканской республики было право перекрывать Панамский канал?»107.
Во время заключительной встречи 17 октября Черчилль и Сталин обменялись мнениями о будущем Германии108. Сталин еще раз выразил опасение по поводу восстановления мощи Германии и дал понять, что предпочитает расчленить страну. На вопрос Черчилля о том, поддерживает ли он идею образования федерации восточноевропейских государств для защиты от германской агрессии, Сталин дал интересный ответ: советское руководство считает, что первые три-четыре года после войны в Венгрии, Чехословакии и Польше будут преобладать настроения национализма. Первым желанием этих народов будет устроить по-своему свою национальную жизнь… До какой степени режим Гитлера развил национальные чувства, показывает пример Югославии, где… все хотят иметь свою автономию. В первые годы после войны над другими желаниями народов будет превалировать желание пожить полной национальной жизнью без помех. После прошлой мировой войны были созданы некоторые несостоятельные государства, и они потерпели банкротство, так как их создание было мало обосновано. Но теперь было бы опасно кинуться в другую крайность и заставлять малые народы объединяться друг с другом. Трудно представить себе, чтобы чехи и венгры, даже чехи и поляки, нашли общий язык. Поэтому сейчас невозможно думать об объединениях, хотя в будущем они не исключены.
Здесь Сталин немного покривил душой. Советское правительство всегда было настроено против объединения восточноевропейских государств в федерации или конфедерации, поскольку опасалось, что такие объединения могут носить антисоветский характер и даже принимать форму санитарного кордона, установленного Англией и Францией вокруг большевистской России после Первой мировой войны109. Слова Сталина также свидетельствовали о том, что в этот период для него все большее значение имели этнические вопросы и по возможности он всегда высказывался за этническое единство. Именно поэтому он поддержал возвращение Румынии Трансильвании, региона, населенного в основном румынами, хотя и с достаточно многочисленным венгерским меньшинством110. Что касается политики этнической целостности в контексте самого Советского Союза, именно благодаря ей в 1945 г. Сталин добился передачи СССР от Чехословакии Закарпатской Украины, малонаселенного региона, не имевшего особого экономического или стратегического значения. Как позже объяснял Сталин, русские в ХIII в. потеряли Закарпатскую Украину и с тех пор всегда мечтали ее вернуть. Благодаря нашей правильной политике нам удалось вернуть все славянские – украинские и белорусские – земли и осуществить вековые мечты русского, украинского и белорусского народов111.
По результатам визита Черчилля в Москву было подготовлено коммюнике, в котором говорилось о свободном и искреннем обмене мнениями, о значительном успехе в отношении решения польского вопроса и совместной политике в Югославии112. Результаты были не слишком впечатляющими, учитывая, что визит британского премьер-министра длился 11 дней. С другой стороны, переговоры проходили в дружественной атмосфере и отличались полным отсутствием скрытой враждебности, которой были пронизаны предыдущие встречи Сталина и Черчилля – в Москве в 1942 г. и в Тегеране в 1943 г. 19 октября, когда Черчилль уезжал из Москвы, Сталин подарил ему на память вазу, на которой было изображение с весьма уместным названием: «Охотник с луком против медведя». Сталин в течение всего пребывания Черчилля в Москве пребывал в хорошем расположении духа и согласился присутствовать на обеде в британском посольстве – он впервые был там в таком качестве113. Сталин также сопровождал Черчилля на балет в Большой театр. Именно здесь Сталина впервые увидела Кэтлин Гарриман, дочь американского посла. 16 октября она написала своей подруге Памеле Черчилль, которая в то время была замужем за сыном Уинстона Черчилля, Рэндольфом: «Сталин не был в театре с тех пор, как началась война, и еще более поразительным было то, что он пошел туда с иностранцем. В антракте мы были приглашены на банкет, за которым председательствовал Молотов… Поднимались тосты за каждого из присутствующих, и Сталин очень забавно повел себя, когда Моли [Молотов] встал и поднял тост за Сталина, произнеся короткую традиционную фразу про «нашего великого вождя». Сталин, осушив бокал, ответил: «А я думал, он скажет про меня что-нибудь новое!» Моли довольно угрюмо ответил: «Это всегда кстати», мне показалось, что это было очень забавно. Аве[релл] сказал, что Сталин был на редкость весел. У него было действительно хорошее чувство юмора и, казалось, ему нравилась роль хозяина вечера»114.