Ipso jure. /лат. «В силу закона.»
Шрифт:
— Идемте…
Флаги на многочисленных флагштоках были приспущены; многие были окрашены в траурные, черные цвета. Народ, что проходил мимо них, тоже приоделся в темные цвета скорби и боли. Многие из них держали цветы, нечетное количество*. Студенты из Франции держались обособленно, группами, одетые в черные, шелковые мантии; девушки надели на руки кружевные черные перчатки и были в черных траурных шляпках с вуалями, только подтверждая статус самой элегантной европейской страны. Везде слышался только шепот и негромкие голоса. Иногда кто-то всхлипывал и рыдал.
Крупная их директриса, чье имя репортеры
Вячеслав ждал ее у входа в Большой зал. Он подчеркнуто стоял без мантии, в черном, с короткими рукавами, бадлоне с горлом, что не скрывал его рук в шрамах и синяках. Ладони рук были в грубых, кожаных беспальцовках. На ногах — черные кеды и брюки чуть «в облипку». Казалось, он снова вытянулся в росте, сильно похудел. Но то, что у него теперь изменился взгляд — он стал более холодным, пронизывающим, словно бы скинул ту юношескую веселость и невинность, что была ранее, напомнил Рогозиной ее собственный, в народе именуемый не иначе как «стальным». Свалившиеся беды и события закаляют не только разум и характер, но и тело…
Рядом с ним стояла Полумна. Одета она была в совсем простое черное платье, что было длиной до лодыжек. Она тоже, как и француженки, была в шляпке с вуалью, но не в широкополой как они, а больше похожей на шляпки стюардесс. Светлые волосы, как и самой Рогозиной, тоже были закручены в прическу «ракушка». На ногах — черные туфли на шпильках. На шее — подвеска Вячеслава и правой руке — подаренный им же браслет. Три алые розы в ее руке были единственным ярким пятном в ее облике. Она казалась гораздо взрослее и серьезнее, чем обычно.
— Здравствуйте, Галина Николаевна, — тихо поздоровалась с ней девушка.
— Здравствуй, Луна…
Они с сыном поздоровались только глазами: Рогозина поняла, что он очень вымотан, поэтому не стала что-либо лишнего говорить ему или как попугай спрашивать о самочувствии. И так было ясно, что ему не совсем хорошо… «Устал», — вот что говорили глаза ее сына, — «устал и очень хочу отдохнуть… хочу домой…»
— Уже скоро, — негромко проговорила женщина, — еще чуть-чуть продержаться тебе — и все…
Вячеслав как-то криво улыбнулся. Но тут же, оборвав сам себя, сделал шаг навстречу — навстречу им шли новые маги, пара: Гермиона с Виктором. Они с ним, после всего произошедшего, еще не виделись…
— Виктор…
— Вячеслав, — и парни горячо пожали друг друг руки и обнялись, похлопав друг друга по плечам.
— Как ты, Виктор? Как рана? Это моя мама, Рогозина Галина Николаевна… — представил свою мать болгарину Слава.
— Все нормально. Пройду курс восстановления в Болгарии — и дело пойдет на лад… Очень приятно познакомиться с вами, — наиграно весело проговорил болгарин, кивая в сторону женщины. — А как Седрик?
Рогозин-младший тяжело вздохнул:
— Мне ничего не известно, кроме того, как-то, что его психика повреждена очень серьезно… Вмешательство было… топорным… Лечат…
— Парни, — мягко оборвала их Боунс, терпеливо ожидавшая конец их разговора, — нам пора…
— Да, — гриффиндорец от этих слов будто бы встряхнулся, — пойдемте в зал… Простите…
— Ничего, — кивнула им начальник департамента.
Когда они вошли в зал, то
Родители Флер и шармбатонцы сидели за полупустым столом Слизерина. Сестренка Флер, Габриэль, очень похожая на Флер внешне, беззвучно плакала, сглатывая слезы и давясь рыданиями. Мать Флер, красавица-блондинка, как и усопшая дочь, держалась, и не плакала. Лишь иногда искажавшееся в судороге лицо выдавало истинные ее чувства. Дурмстрангцы, все, кроме Виктора, заняли места за когтевранским столом.
Вся компания, кроме Боунс, которая пошла к учительскому столу — к директору, опустилась за стол колледжа Гриффиндор. Рогозина моментально (у стен) заметила репортеров, газетчиков и журналистов. Те явно ждали горячих сенсаций… Невилл очень тихо поздоровался с женщиной — он сидел рядом с ней, по соседству. Виктор и Вячеслав сели вместе; по правую руку от Виктора заняла Гермиона, а по левую руку от Вячеслава — Полумна. Джинни быстро улыбнулась полковнику с противоположной стороны стола.
Думы Рогозиной прервал профессор Дамблдор, который поднялся со своего места. В Большом зале и до того было совсем не так шумно, как бывало раньше, а теперь и подавно повисла тишина. Он, под перекрестным взглядами всех, прошагал к своей кафедре. Резной филин на тумбе привычно развернул крылья, показывая, что сейчас будет произносится речь.
— Закончился, — произнес Дамблдор, оглядев присутствующих, — еще один учебный год… Многое я хотел бы сказать вам сегодня вечером, — продолжил он, — но прежде всего я должен признаться, что мы потеряли красивую и умную девушку, которая должна была сидеть здесь и радоваться окончанию Турнира. Я хотел бы, чтобы все сейчас встали и подняли стаканы в честь Флер Делакур, представительницы из Франции, школы Шармбатон…
И они это сделали. Заскрипели отодвигаемые скамьи, и все присутствующие встали, подняли кубки и по залу прокатилось: «За Флер Делакур». Ее сестра в этот миг просто едва ли не рыдала в голос. Мать на автомате гладила ее по голове, пытаясь успокоить, но ее глаза, лишенные жизни, выдавали ее.
— Смерть ее подействовала на всех вас, независимо от того, знали вы ее или нет. Поэтому я думаю, вы имеете право узнать, как это случилось…
Рогозина вздрогнула и перевела свой растерянный взгляд на мадам Боунс. Та, чуть видно, кивнула, и открыто посмотрела в спину директору. Значит, она разрешила ему рассказать…
— Флер Делакур убил вернувшийся лорд Волан-де-Морт.
По залу пронесся взволнованный шепот. Рогозина впервые видела такую бурю самых разных эмоций на лицах — от откровенного испуга до кончая недоверием и бравадой. Директор спокойно дождался пока шум голосов и шепота стихнет.
— В Министерстве магии не хотят, чтобы я сообщал вам это, — продолжил он. Боунс позади мрачно улыбнулась, подтверждая его слова. — Возможно, некоторые из ваших родителей будут в ужасе от того, что я сделал. Либо потому, что они не верят в возвращение Волан-де-Морта, либо потому что считают вас слишком маленькими, чтобы говорить об этом. Но я уверен в одном: правда в любом случае предпочтительнее лжи, а пытаться представить смерть Флер несчастным случаем или заявить, что она сама в этом виновата, было бы оскорблением ее памяти…