Ирано-таджикская поэзия, Рудаки Абульхасан

Ирано-таджикская поэзия

на обложку

Рудаки Абульхасан

Шрифт:

КАСЫДЫ, ФРАГМЕНТЫ, АФОРИ3МЫ

О РАЗУМЕ И ПРОСВЕЩЕНИИ

Для коня красноречия круг беговой - Это внутренний твой кругозор бытия. Кто же всадник? – Душа. Разум сделай уздой, Мысль – привычным седлом, и победа твоя. Но позор, если круг беговой не широк,- Пред судом ездоков не срами скакуна. Не годится по узкой арене скакать, Что не только коням – жеребятам тесна. Знай, в поэзии лучших наездников нет, Чем арабы, а Греции древней сыны Медицину избрали ареной своей, В чародействе индусские люди сильны. Математика, музыка – римлян удел, Власть Китая в искусстве рисунка тверда, Но искусней художников свет не видал, Чем багдадские мастера, никогда. Так, по складу характера, ищет один Содержание скрытое видимых тел, А другой – безусловную ценность вещей, Дорогого, дешевого точный раздел. И на каждой из названных мною дорог Превосходные, право, наездники есть, И немало испытанных в деле мужей Охраняют высокого опыта честь. Кто открыл, что Юпитер, и Марс, и Луна У горящего Солнца заимствуют свет. Что моря, и пустыни, и горы Земли Держит воздух – иного фундамента нет. Или горьким растением «мироболан» Огневицу кому врачевать удалось. Где – в Китае – ревень, или в Риме самом Против рези желудочной средство нашлось. Кто был первым, кто римскую краску добыл, С желтой серой дрожащую ртуть сочетав. Кто сказал,что спасенье для гаснущих глаз Исфаханского горного камня состав. Кем назначено, что бадахшанский рубин Йеменского сердолика ценней. Разве менее красен, чем лал, сердолик. Так откуда ж неравенство этих камней… В

суть явлений глазами ума загляни: Лишь для них проницаема жизни кора. Ты глаза свои много лечил, человек,- Очи разума разве лечить не пора? То, что скрыто от наших телесных очей, Открывается ясному взору ума. Разум – яхонт, а сердце живое – руда, Рудником же душа да послужит сама. Только разум все лучшие блага души Философскому камню подобно творит: Он – исток справедливости и доброты, Милосердию учит и счастье дарит. Страж бескрылого, темного тела – душа: Благородная – тело она бережет, Но не разум ли душу спасает твою Из мирского зиндана – темницы забот. Разум – тайный посланец к тебе, человек: Неспроста поселился он в сердце твоем… Как разведчик – о множестве тайных вещей Вопрошает, оставшись с тобою вдвоем. Это схоже, мол, с тем, а не схоже с другим - Почему? А вот это похоже на то… Строй вселенной был в первое время какой? И за гранью вселенной крутящейся что? Если скажешь: вселенной крутящейся вне Лишь пустая, бездонная есть глубина,- Объясни: относительно к той глубине, Где вселенная? Движется ли она? Предположим, доподлинно знает о том Бог вертящейся нашей вселенной один, Разрушающий и созидающий бог, Всех развалин и добрых начал господин. Предположим, он миру поставил ислам, Почему же он так оборудовал мир, Если знал, что в познании смысла вещей Мусульманина будет превыше кафир. Не хочу я в твои аргументы вникать, Что «пророк и учитель такой-то изрек». Ведь в науках другие народы сильны, Разве ты – не рожденный с умом человек. Изучай, познавай, не пугаясь преград: Познающему – трудное станет легко; Доказательства сделай кольчугой своей, Аргументы, как щит, подними высоко! Мягким словом осилишь невежду – врага: Дождь долбил полегонечку каменный склон. Речь премудрых должна быть метка, недолга Стал «Сахбоном» отец лаконизма Сахбон. В сто ман весом – ты разве не видел – броню Острый камешек боя пронзает насквозь. Ты познанием разум острей отточи, Так Лукману напутствовать сына пришлось…

ЧЕМ ЛОТОС ГОЛУБОЙ ВИНОВЕН…

Чем лотос голубой виновен,- чем небосвод лазурный плох. Ты, обвинитель, голословен,- упрямец к разуму оглох! Нет, небосвод тобой не занят! Ему земное не под стать… Познавший истину не станет незнающего упрекать. Скинь со спины поклажу долга, по чести действовать учась. Зачем откладывать надолго? Срок правосудию – сейчас! Как счастья выпросишь у неба и счет предъявишь бытию, Когда во мрак уводишь слепо звезду счастливую свою. О человек! Ты разве ликом подобен ангелу? – Отнюдь! В благотворении великом подобен ангелу пребудь. В новруза день благоуханный в степи ты видишь неспроста, Как распускаются тюльпаны, и каждый – яркая звезда! Тюльпан блистающий, ликуя, звезде подобен почему?
– Он принял форму не другую, а ту, что надобна ему. А ты, разумный, почему же не подражаешь тем, кто прав, И образы берешь похуже, высокоправных не признав? Нарцисса золото червонно и серебро его бело,- Как Искандарова корона, земли созданье расцвело! И померанец благовонный подобен царскому венцу,- Плодами, цветом, пышной кроной он славе цезарской к лицу. По гордый тополь жаждал славы и свысока на мир глядел,- Он прогадал – сереброглавый: ему – бесплодия удел. А ты,- когда венцом господства твоя прельстилась голова,- Ищи с достойнейшими сходства, пойди в учение сперва! Дерев бесплодных древесину сожгут, и кончено для них. И в том бесплодие повинно,- судеб не может быть иных. Но если знание завяжет плоды на дереве твоем, Тебе и небо честь окажет: в плодах мы солнце познаем. Не ошибись, о брат, считая труд стихотворца баловством! Затея, думаешь, простая писать о сложном и простом. Ремесла праведные эти благой указывают путь: Тебе на том – не здешнем – свете за них причтется что-нибудь Занятия почтенны эти, благоразумен книжный труд: За них на том – не здешнем – свете подарки сладостные ждут. Но если, добрый мастер слова, ты стихотворцем вздумал стать, Ты не завидуй, что другому – быть музыкантом благодать! Где восседать певцу в обычай, тебе не место ни на миг, Не похваляйся глоткой бычьей, укороти-ка свой язык!… Но есть опасность и другая… Доколе будешь ты опять, Тысячекратно повторяя, «тюльпан» и «пальму» восхвалять. «Явитесь, розовые щеки и стан красавицы, скорей! Луноподобный лик жестокий и амбра черная кудрей!» Так льешь потоки славословий на мир невежества и зла - На тех, кто всюду наготове творить бесчинства без числа! Нам всем их прихоти знакомы,- так для чего тебе, скажи, Стихами прославлять законы корыстолюбия и лжи. Обманов бездну не измеря, ты, очевидно, слишком прост! Ложь – достояние безверья, бесчестьем пущенное в рост. Невежд учение излечит. А я… Я – тот, благодари, Кто перед свиньями не мечет свой жемчуг, о язык «дари»!

ШАТЕР НЕБЕС

О, доколе кружиться тебе надо мной Днем и ночью, высокий шатер голубой? Мчась, как бешеный конь, ты полвека меня Обещаньем надежды влечешь за собой. Мать ты многих и многих. Но дети твои В униженья повергнуты, в горе тобой. Беспредельны твои вероломство и зло. Устыдись своей лживой природы кривой! Мать какая и где еще, кроме тебя, Для детей своих участи хочет худой? Осыпаешь ты сахаром яд. Тростником Накрываешь глубокую яму с водой. Вот каков этот мир!! Лишь дорогой добра Невредимо пройдешь над его западней. В Зенд Авесте написано: гибели злых Все их злые деяния будут виной. Так бывает: кто яму копает другим, В эту яму и сам попадает порой. Если б я злодеяния не совершил, Я бы не был в оковах, в темнице глухой. Но доколе же своду тюрьмы тяготеть Над твоей благородной и мудрой душой? Поступай, как тебя наставляет худжат, О мудрец, берегись этой бездны мирской. Этот мир – безрассудный, бессмысленный див, Ты один на один с этой силой слепой. Если хочешь безумного ты укротить, Знаний крепкий аркан ты имей под рукой. Удались от злодеев, чтоб не возмутить Мир душевный раскаяньем, черной тоской! Что тебе не но нраву, того и другим Не желай ты – чья жизнь бушевала рекой. Ты иголку искал, а кетмень потерял, Для смятенных исход неизбежен такой. Завтра руки наследников жадных твоих Достоянье растащат твое меж собой… Сон тяжелый неведения отгони, Солнцу знанья навстречу зеницы открой! Если сам топором ты поранил себя, Сам своим врачевателем будь, о больной!

* * *

Утром рать испарений над морем взошла, Горы перлов из моря с собою взяла. Рассмеялись зеленые лики полей, Когда туча над ними рыдать начала. Роза, шапочку яхонтовую надев, С благовонной одежды росу отрясла. Верба, жалуясь на притесненья зимы, Воротник на груди своей разорвала. От наветов и сплетен холодных ветров Роза робкая взгляд от ручья отвела. Разве ты не видал: на горах по утрам Покрывалом собольим наброшена мгла? Ветер просит прощенья за резкость свою У тюльпанов, которыми степь расцвела. Умывает он поле прохладной росой, Где весна свое знамя с зарей подняла. И одежды сверкающие цветникам, Бирюзою осыпанные, соткала. Чайной розе она подарила наряд, В чашу красным тюльпанам вина налила. Принесла она лилии белый венец, А шиповнику серьги его припасла. И короной царя в месяц Урдибихишт Молодому нарциссу главу облекла. Изумляйся деяньям вселенной вокруг, Поучайся, смотря на земные дела. Вот ликует земля, увидав, что над ней Туча темная трауром высь облегла. Посмотри па тюльпан и на тучу: огонь Создал тучу, а туча огонь родила. Тем, кто бедствовал долгой зимою, весна В утешение свой ветерок подняла. Если в мыслях твоих вожделенье

к вину, Если сердце красавица песней зажгла, Ты без муки не освободишься от них, Крепки путы у страсти, тверды удила. В плен попав, не уйдешь ни из царских дворцов, Ни от страха перед старшиною села. Не уйдешь, если страсть, как веревка с кольцом, В нос верблюду продетым, тебя повела. Не таков человеческий подлинный путь. Ты подумай, покамест пора не прошла. Хочешь славы и чести, а сам говоришь: «Я слуга властелина, носитель жезла!» Ты добычею стал, на добычу идя, Как лиса попадается в когти орла. Знай,- пока ты пытался навьючить меня, На тебя чья-то грузная ноша легла. Ты, на взгляд мой, животное вьючное; спесь У тебя беспредельна, а честь – умерла. Ни на чем не основанной спеси твоей Ты стыдился бы, если бы совесть была. Ты животного хуже. Ты спину свою Сам под ношу подставил, что так тяжела… Ты лишен человечности лучших плодов, Ты высок, но бесплоден душой, как ветла. Хоть ветла никогда не приносит плодов, Пусть бы знания плод твоя жизнь принесла! Да, напрасно тебе – негодяю – судьба Стан высокий, стройней кипариса дала. О, когда б ты опомнился, ива твоя Плодоносного стала бы, амброй текла! Ну, а если останешься прежним, как див, С сердцем полным невежества, скверны и зла, От тебя будет нечего ждать, как в саду От гнилого, лишенного сучьев ствола. Человеческий образ ты носишь: так что ж Добровольно себя превращаешь в осла? Ты прекрасен лицом: но на стенах дворцов, В банях наших – прекрасных картин без числа. Помни: выше невежды в глазах мудреца И змея, что на солнце из тьмы приползла.

РАЗМЫШЛЕНИЕ В ЮМГАНЕ

Друг отшатнулся от меня вчера, Увидев, что прошла моя пора. Любимая дорогу позабыла Сюда, ко входу моего шатра. Неужто потому, что исхудал я - Стал тоньше соколиного пера, Ты не узнал меня, мой собеседник, Со мною проводивший вечера? Мой стан, как ручка посоха, согнулся… Когда дохнули зимние ветра, Увял мой цвет, и лик румяный бледен Стал, как зола угасшего костра… Но против гнета времени слепого Есть в сердце сила у меня одна - Моя опора и моя защита,- Величие духовное она. Над разумом моим и над душою Власть небесами диву не дана. Хоть все, что сделать мог со мной, он сделал: Гляди, как плоть моя измождена. И побелела борода, что прежде Была, как амбра свежая, черна. Но эта плоть жемчужнице подобна, И в ней жемчужина заключена. Стремиться буду к действенному знанью, Пока стена Юмгана мне верна. Я страха перед временем не знаю, Я независим, жизнь моя вольна. Покамест на меня не взглянет время, Мысль от него моя отвращена. Судьбы-верблюда моего веревка Не будет в руки шаху отдана. Стремлением к презренному величью Моя одежда не загрязнена. И никогда, пока владею телом, Душа врагу не будет предана. Вовек не будет милость недостойных Как оскорбленье мне нанесена. По степи знаний и высоких споров Крылатого гоню я скакуна. В пыли его копыт тропа кривая Противников теряется, темна. Эй, Носиби, невежда, враг Алия, Что так мила тебе со мной война? Ты, как змея, шипишь и угрожаешь, Но мне твоя угроза не страшна. Злорадствуешь, что жизнь моя в Юмгане Любви и состраданья лишена? Как в недрах гор скрываются алмазы, Так мысль моя – в горах блестит она.

* * *

Вышел волк голодный, видит полн ягнят простор степной. Медленно проходит стадо мирной пастьбою ночной. Режет волк овец. А овцы щиплют сочную траву. Волк и овцы наполняют с жадностью желудок свой. Волк траве – ягненок мирный, а для волка он – трава. Помни это! Редко встретишь меткий оборот такой. Помни это выраженье, зорче в жизнь свою вглядись: Волком быть или ягненком, бойся участи любой! Ты в погоне за ягненком? Но, глупец, не забывай: На тебя, как на ягненка, смотрит кто-нибудь другой. Ты не волк и не ягненок? Почему же при дворе Состоишь? Без оговорок дашь ли мне ответ прямой? Не гордись, что хлеб пшеничный и ягненка ешь, а друг Черствый хлеб, отсевков полный, ест с холодною водой. Одинаково придется как тебе, так и ему Вечность пролежать недвижно без обеда под землей. Разве ты услышишь это, разве сердцем ты поймешь, Если уши внемлют пенью, если взгляд пленен игрой? Удивительного хочешь. Чуда в жизни ищешь ты. Что ж в окно через решетку смотришь ты на мир земной? Нет, гляди и удивляйся на себя, что скован ты Цепью крепкою под этой высью вольной голубой. Что в неведении жалком чистая твоя душа, Как сова, живет в руинах, в сумрачной степи глухой! Что тебе от этих пышных цветников, садов, дворцов? Плоть твоя – чертог прекрасный, панорама – разум твой. Спишь ты сладко. Над тобою днем и ночью небосвод Колыбельным пеньем веет, а не громом, не грозой. Если жизнь провесть ты хочешь, как осел, в еде и сне, Ты душой увязнешь в муках, как в грязи осел зимой. Чтоб с лицом, покрытым прахом, не предстать пред судией, Чистою водою знанья лик души своей омой! Баня, мускус и бальзамы старости не победят; Старые стирать одежды и утюжить – труд пустой. Ведь они не обновятся… наставления прими, Хоть совет полезный горек, как целительный настой. Сохрани же от худжата хорасанского навек Слово доброго совета, слово мудрости живой!

* * *

В горьких раздумьях моих вся истомилась душа. Тщетно я людям внимал, мудрых возжаждав речей. Лгал мне и тот и другой, лгали глупец и слепец, Стал у пророка искать я указанья путей,- Но про Корана стихи тщетно я спрашивал всех, Молвить кому бы я смог: душу мне знаньем согрей! Дом я покинул тогда; бросил, в скитанья спеша, Сад, где пестрели цветы, тканей узорных пестрей. Лгал мне и тюрк, и араб, некто из Синда, индус, Старый румиец, и лгал так же мне сын твой, о Рей! Спрошен был мною в пути тот, кем не чтится творец, И манихей, и сабей, спрошен был мною еврей. Часто, на камин ложась, из облаков свой шатер Я мастерил и в глуши спал наподобие зверей. Я по горам проходил выше высокой луны, Спутником рыб по волнам несся я ветра быстрей. То я блуждал по пескам жарче горячей золы, То по стране, где зимой мрамора тверже ручей. То между осыпей шел, то вдоль потоков седых, То в бездорожье, в горах старого мира старей. То пред верблюдами брел, тяжко веревку влача, То, словно вьючная тварь, с ношею – мимо дверей, В город из города шел, всюду людей вопрошал, К берегу дальних земель плыл я по шири морей.

* * *

В тени чинары тыква подросла, Плетей раскинула на воле без числа, Чинару оплела и через двадцать дней Сама, представь себе, возвысилась над ней. «Который день тебе? И старше кто из нас?» - Стал овощ дерево испытывать тотчас. Чинара скромно молвила в ответ: «Мне – двести… но не дней, а лет!» Смех тыкву разобрал: «Хоть мне двадцатый день, Я – выше!… А тебе расти, как видно, лень?…» «О тыква! – дерево ответило,- с тобой Сегодня рано мне тягаться, но постой, Вот ветер осени нагонит холода,- Кто низок, кто высок, узнаем мы тогда!»