Ирано-таджикская поэзия

Рудаки Абульхасан

* * *

Когда из глины и воды творец меня лепил, Я пламенем любви к тебе уже охвачен был. О, если б мне досталась нить, связующая нас, Разорванное на куски я б это сердце сшил! Хотя и милости твоей я начисто лишен, Я знаю: чистотой любви тебе я буду мил. Когда послание конца писал суровый рок, Смерть от жестокости твоей он мне определил. Не склонен к радости Джами — в тот изначальный час На горе, крови и слезах мой прах замешан был.

* * *

Своенравна, остроглаза, с гневным, дерзким языком Та,

что на меня ни разу не взглянула и тайком. Проливаю в граде муки горьких слез кровавый град С той поры, как я — в разлуке и с надеждой незнаком. Пламя грудь мою сжигает. Если меч в нее вонзишь,— Станет сталь водой живою, освежающим глотком. Глазом, полным восхищенья, будь мой каждый волосок, — Разве на волос бы меньше к милой был бы я влеком?! Возле дома луноликой я брожу из года в год, Почему не спросит: «Что с ним, с безутешным бедняком?» Восхищаться красотою я привык с давнишних пор. Не поможет мне советчик при обычае таком! Нет, не вырвешь сердце силой из ее силков, Джами, Если ты привязан к милой каждым тонким волоском!

* * *

Суфий, все, что есть в молельне, заложи, купи вина! Что упущено измладу, возместить спеши сполна! Опьянен любовным хмелем, в честь пурпурных лалов — губ. Я напитком цвета лала напиваюсь допьяна. Страстью к юным похваляться седовласому — грешно: Седину вином окрасишь, — станет розой седина! Я стяжал дурную славу, опозорен, изгнан я. Сторонись меня, святоша, коль молва тебе страшна! Сын мой, что нам совершенство! У влюбленных расспроси, В совершенстве ли — блаженство, какова ему цена?! Жизни смысл — един от века, форм ее вовек не счесть, Изменяет облик пена, неизменна глубина. О Джами, твори молитву, обернувшись к кабаку: Счастье даст тебе не Мекка, а другая сторона.

* * *

Все, что в сердце моем наболело — пойми! Почему я в слезах то и дело — пойми! Муки долгой разлуки, терпения боль, Все, что скрыто в душе моей, — смело пойми! Прах земной отряхну я… Откуда пыльца На одежде твоей снежно-белой, — пойми! Принесет чье-то мертвое тело поток. Чье оно, это бренное тело, — пойми! Ищешь красок любви?.. Погляди — у Джами Слезы алы, лицо пожелтело… Пойми!

* * *

Поглощенный тобой, на других я взираю сурово. Мысль, мечта о тебе не дороже ли счастья земного?! Ревность гложет меня… Если б мог я другим запретить Даже в помыслах тайных к тебе обращать свое слово! Почему благосклонно соперников слушаешь ты? Что тебе в их речах?.. Пожалела бы тяжко больного! Я целую твой след, я глотаю дорожную пыль, Я, который не пил у других и воды родниковой! Всех других я изгнал из укромных покоев души: Шаха тайный покой недоступен для взора чужого! Другу сердца письмо я вручаю удоду… Как жаль, Что на крыльях его не домчусь я до милого крова! Как несчастен Джами! О, пойми!.. Но безжалостна ты, Чтоб меня уязвить, ты другим улыбаться готова.

* * *

Меня убить грозишься! Ну, и что ж! Не сладко ли, что ты меня убьешь? Чему учиться этой своевольной, Не знал учитель и вручил ей нож. Как тонок стая твой — не постигнет разум. Как нежен ротик — разом не поймешь. С шести сторон я окружен любовью. Семь

климатов меня бросают в дрожь. Сулит ли счастье лик луноподобный? Как знать?.. Обычный календарь не гож. Ты платы хочешь?.. Серебром-слезами Всю землю я берусь осыпать сплошь! «Джами подобен сору», — ты сказала, Но в ссору ты меня не вовлечешь!

* * *

Дупту от этих душных одежд освободи скорей, Смело кулах заломи набекрень, растопчи короны царей! Черный терновник на улице друга лучше цветущих роз. Черным терновником, добрый друг, могилу мою усей. С горя, как волос, я исхудал, в добычу тебе не гожусь. Свей для охоты своей торока из жил и кожи моей. Печень моя тоской сожжена, стенаю я и кричу. Печень мою ножом распори или уста мне зашей. Над изголовьем моим склонись, как друг, в мой последний миг Жгучие слезы мои осуши и горе мое развей. Людям без сердца немилость твоя безразлична и милость твоя. Пусть я один все муки приму, что ты несешь для людей! Коль потрясенного духом Джами смертью казнить решено, Счастье дарящим в последний миг взглядом его убей!

* * *

Взгляд мой, видящий мир земной, — от тебя. Мир цветущий, как сад весной, — от тебя. Пусть не светит мне серп молодой луны. Дом мой полон яркой луной — от тебя. Так ты мечешь аркан, что хотели бы все Перенять бросок роковой — от тебя. Кто увидел тебя, не укроется тот Ни щитом, ни стеной крепостной — от тебя. Роза хвасталась: я, мол, одежда ее. Но ведь амбровый дух иной — от тебя. И должна разорваться одежда твоя, Чтоб упасть, отделиться кабой — от тебя. Говоришь ты: «Что хочет Джами от меня?» Я хочу лишь тебя самой — от тебя.

* * *

Что видел в мире этот шейх, укрывшийся в своем дому, Отрекшийся от нужд людских, себе лишь нужный самому? Он сам живую с миром связь, как пуповину, перегрыз, И словно шелковичный червь, ушел в свой кокон — чужд всему. Зачем, живой среди живых, бежит он от людских тревог? От всех избавясь, от себя куда уйти? В какую тьму? Он в зрелости, исполнен сил, достойных дел не совершил. Ты, как неверному, ему не доверяйся потому… Ведь он верблюжьих бубенцов не слышал средь степных песков. Ты, внемля проповедь его, не верь и слову одному. Влюбленный в ложный внешний блеск, он груду раковин купил, Бесценный жемчуг свой за них отдав неведомо кому. Джами, не спрашивай его о чаше истинной любви,— Из чаши той не довелось и полглотка отпить ему.

* * *

Мне чуждой стала мадраса, и ханака мне не нужна, Обителью молитв моих отныне стала майхана. В круженье зикра голоса дервишей не влекут меня, Спешу под сень, где най звучит, где песня пьяная слышна. Что спрашиваешь ты меня о шейхах и о их делах? Тут глотка зычная, мой друг, и стоязычная нужна. Где кравчий, рушащий обет и попирающий запрет? Мы благочестье продадим за пиалу иль две вина. Ты о любви мне расскажи! Я лучше сказок не слыхал Под куполом страны чудес, что сказок исстари полна! Сожги крыла, как мотылек, пади у ног своей свечи, Чтобы сердца воспламенять, она всевышним зажжена. Но ты, Джами, чуждайся тех, кто внешним блеском увлечен! Не в каждой раковине, друг, жемчужина заключена.