Ироническая проза ч.1

Днепровский Роман

Обычное утро, я спешу в школу - занятия начинаются в восемь утра, и я привычно марширую по бордюру - ну, что поделаешь? любил я по бордюру ходить...

– Эй, пацан!
– это меня окликнул вынырнувший из подворотни субъект, который, несмотря на ранний час, был уже, что называется, "на рогах", - в школу путь держишь?

Вопрос - идиотский: ну куда ещё может спешить десятилетний мальчишка с портфелем в руках в восьмом часу утра?

– Можешь домой идти!
– радостно продолжает дядька, - сегодня в школе уроков не будет - Лёнька скопытился!...

Повторяю:

десятое ноября 1982 года, восьмой час утра. Откуда мой утренний vis-a-vis мог узнать о смерти Брежнева в этот день и этот час - для меня остаётся загадкой до сих пор...

...А в школе было всё, как обычно: уроки, перемены, опять уроки... Никаких тебе линеек, никаких портретов в траурных рамках. День, как день.

После уроков иду в парикмахерскую - мамина подруга работала тогда парикмахером в гостинице "Ангара", в двух шагах от школы. Сижу в кресле, она меня подстригает - и я слышу эти шепотки между парикмахерами и клиентами:

– Говорят, Брежнев - того... перекинулся, - вполголоса говорит сидящий в соседнем кресле дядька.

– Да не может быть!
– возражает ему мастер.

– Ну почему не может?
– отвечает клиент, - он же старый, больной... Да вот, и по радио весь день классику наяривают...

По радио, действительно, в этот момент наяривали классическую музыку.

Дома - те же разговоры: пришедшая на обед мама убеждает дедушку, что не иначе, как Ильич - того... дуба дал. Дед не верит, берёт свой любимый радиоприёмник, пытается настроить его на какие-нибудь "вражьи голоса" - "Свободу", "ВВС", "Голос Америки" какой-нибудь... Свистят гебешные глушилки, эфир трещит и свистит - и тогда дед говорит мне:

– Ну что? Поехали, что-ли, за город?...

Мы с дедом выехали на Байкальский тракт. Где-то, километре на двадцатом или двадцать первом. дед свернул на какую-то боковую дорогу, потом - на заростающую просеку, остановил своего "москвичонка", вытащил приёмник. Едва настроился на волну - и мы услышали заветное:

– Вы слушаете "Голос Америки" из Вашингтона! Главная новость сегодняшнего дня - смерть совецкого лидера Леонида Брежнева!...

Дальше шло официальное сообщение.

– Тэк-с, - усмехнулся дед, - а что нам Лондон скажет?
– и принялся возиться с рукояткой настройки, ловить свою любимую "ВВС"...

Домой мы приехали, где-то, через час - полностью информированными людьми.

– Умер, - кратко ответил на вопросы бабушки и мамы дед, - только умоляю вас: никому не звоните сейчас, и ничего не сообщайте. Без вас сообщат, по телевизору. И ты, Роман, тоже, - повернулся ко мне дед, - сильно не распространяйся, зачем мы с тобой в лес с радиоприёмником ездим...

...Я сейчас не помню, в тот ли вечер по центральному телевидению Игорь Кириллов сообщил о "...тяжёлой, невосполнимой утрате", которую куда-то "понёс совецкий народ" - помню только, что моя маленькая сестрёнка очень расстроилась: из-за траура на телевидении отменили её любимую передачу "Спокойной ничи, малыши!" - и прерванную сказку про путешествие мальчика Нильса на диких гусях мне пришлось на ночь читать ей из книжки. Зато, я очень хорошо помню следующий день

в школе: и траурную линейку, и портрет в траурной раме, который повесили в школьном вестибюле, и "почётный караул" из пионеров-отличников, который выставили возле этого портрета. Бедняги-отличники должны были стоять там, под портретом, с поднятой в пионерском салюте рукой - а возле них постоянно вертелись наши школьные хулиганы, хлопавшие у них перед лицами самодельными бумажными хлопушками. Буду честен до конца: не смотря на свой хулиганский характер, я в этом безобразии не участвовал - наверное, потому, что ребят было, объективно, очень жаль.

Ну, а ещё помню двоих весёлых десятиклассников, которые орали на весь школьный коридор: " - Радуйтесь, жители города! Умер, умер проклятый метельщик!...". Если кто помнит детский фильм "Город мастеров", то и эту фразу без труда вспомнит.

...Ну, а потом имело со мной имело место произойти Приключение. Настоящее, серьёзное Приключение, в результате которого я, десятилетний мальчишка-школьник, оказался ни где-нибудь, а в приёмной Управления Комитета Государственной Безопасности по Иркутской области. И доставлен туда я был какими-то гебешными офицерами, да на их же гебешной "Волге".

А произошло следующее: в годы моей учёбы в младших классах школы был у меня старший друг и коллега Лёша Теряхин. Коллега - потому, что всё школьное детство и его, и меня регулярно дёргали для участия во всяческих праздничных приветствиях: во время районных партконференций и прочих подобных мероприятий мы выходили на сцену, и читали всякую торжественную стихотворную муть:

...Бей, барабан! Трубите сбор, горнисты! И пучсть знамёна алые Над залом расцветут! Любимой нашей партии, Районной конференции коммунистов - Наш пионерский Пламенный Салют!!!

– и прочую подобную фигню, которую мы заучивали наизусть. Перед этими выступлениями нас регулярно собирали на репетиции, и мы прогоняли этот стихотворный монтаж раз по двадцать - а так как с Алёшкой мы учились в одной школе, на него, как на старшего, была ещё возложена обязанность снимать меня с уроков и водить на эти репетиции. Поэтому, в школе все уже давно привыкли к тому, что посреди урока дверь класса открывалась, и вежливый Теряхин забирал меня с уроков. Ага, это называлось: "на выход, с вещами!"

Вот и в тот день, 11 ноября 1982 года Лёшкина плотная фигура возникла на пороге кабинета - и нашей математичке ничего не оставалось, как отпустить меня с урока на очередную "репетицию".

Едва я оказался в коридоре, Теряхин заговорщицким шёпотом спросил меня:

– Деньги у тебя с собой есть?

– Есть, - говорю, - рубля три с мелочью. А что?

– Отлично!
– говорит Лёшка, - у меня ещё полтора рубля, и сейчас ещё у старшего брата возьму! И - скорее в "Родник"!