Исчезающая ведьма
Шрифт:
Её ноги так распухли, что она едва могла сделать шаг, и умерла сразу же после рождения моей младшей сестры. Моя мать была красавицей, мастер Тенни. Отец любил повторять, что она оказалась слишком изящной и хрупкой для этого мира. Он был убит горем, но время стирает и полирует память, словно скамейки в этой таверне, и с годами его боль поутихла. И тогда ведьма нанесла свой удар, откуда не ждали.
Павия была молоденькой девушкой, не намного старше моей матери, когда они с отцом впервые встретились, и очень на неё похожа. Может, это отца в ней и привлекло. Она приехала к нам в качестве компаньонки пожилой кузины отца, и, когда старуха дремала, что с ней частенько случалось, Павия уговаривала отца прогуляться с ней вдоль утёсов или прокатиться верхом. Признаюсь, я тоже был ей
Однажды отец сделал ей предложение. Поговаривали, что Павия была бедна, как церковная мышь, и даже вся её одежда была куплена отцовской кузиной. Но отец был достаточно богат и мог позволить себе жениться второй раз по любви, а не ради денег или земель. «Наш брак заключён на небесах», говаривал он. Но если бы он знал, что нас ждёт, то назвал бы это сделкой с самим дьяволом.
Павия постоянно куда-то пропадала, прихватив с собой корзинку с мясом для какой-нибудь деревенской старухи или снадобье для женщины, страдающей лихорадкой, часто уходила среди ночи, говоря, что в ней нуждаются. Отец считал, что она святая, отдающая все силы другим во благо, и потому видел в ней лишь точную копию Клер.
Много странного происходило в деревне в те дни. На утёсах зажигались костры во время древних языческих праздников, тела младенцев пропадали из свежих могил. Волнами прибило плавающий в море труп лисицы, перевязанный пучками трав Гекаты.
Приходской священник негодовал и обвинил во всех грехах недавно приехавшую в наши края женщину, живущую в одиночестве на берегу моря. Он говорил, что та переманивает деревенских женщин назад в старую языческую веру, велел мужчинам держать своих жён от неё подальше и не выпускать их по ночам из дому. Но мужчины всё сильнее побаивались жён, и вместо того, чтобы присматривать за ними, превозмогая свою ледяную ярость, предпочитали коротать вечера в гостеприимных тавернах. А тем временем костры продолжали пылать.
Я взрослел, но продолжал наблюдать за кораблями, плывущими в дальние экзотические страны, где росли специи и цвели деревья, источая фимиам. Павия часто приглашала в гости на ужин человека по имени Питер де Понт, эмиссара, что бывал помимо Англии во множестве стран, сопровождая документы, договора и ценности толстосумов, достаточно богатых, чтобы оплатить его услуги.
Отец его недолюбливал и не доверял этому человеку. Думаю, он просто ревновал Павию за оказываемые тому почести, но она поощряла де Понта рассказывать мне о море, и его истории я готов был часами слушать с открытым ртом. Благодаря ему морские путешествия казались мне самыми увлекательными приключениями в мире.
Естественно, я упрашивал отца позволить мне отправиться за море, но он всякий раз отказывал. Я был его наследником и должен оставаться дома, постепенно входя в курс дел. Но какой парень захочет сидеть в лавке на одном и том же месте безвылазно, до конца дней своих, пересчитывая монеты и впаривая корицу придирчивым хозяйкам, когда он должен находиться там — среди русалок и морских змей, открывать города, построенные из чистого золота, гигантские водовороты, способные проглотить гору, мужчин с головами собак и женщин с лицами между грудей? Меня пленили рассказы де Понта.
Я пошёл к Павии с просьбой замолвить обо мне словечко отцу. Поначалу она и слышать не хотела о моём отъезде, говоря, что полюбила меня как родного сына и будет волноваться во время моих плаваний. Но в конце концов мне удалось её убедить, и она, пустив в ход своё очарование, уговорила отца. Питер де Понт нашёл капитана, готового взять меня в команду, и уже через месяц я стоял на качающейся палубе, наблюдая, как исчезают вдали родные утёсы, слушая крики чаек, предупреждающих об опасных последствиях моего отъезда.
В ночь перед отъездом Павия устроила большое торжество по случаю моего отплытия. В центр стола поставили жареную голову борова, а вина лились рекой, перемежаясь с тостами за моё счастливое возвращение. На прощание отец подарил мне золотой перстень в форме уробороса — змея, кусающего собственный хвост, со змеиным жалом {39}
Но, к своему ужасу, проснувшись наутро с больной головой, я обнаружил, что перстень соскользнул с пальца и потерялся, буквально перед самым отплытием. Я упросил любимую мачеху поискать перстень, потому что мне не хотелось расстраивать отца. Она уверила, что отыщет его и вернёт мне сразу же по возвращении домой, так что отец даже и не узнает о потере.
39
Змеиные языки (жала) Ими называли зубы акул, выброшенные волнами на морские пляжи, их частенько можно найти на берегу и в наши дни. В Средние века люди жили в постоянном страхе перед отравлением, вероятно потому, что многие после еды испытывали боли в желудке и рвоту, всё из-за несоблюдения элементарных правил гигиены. Змеиные языки и рога единорогов (скорее всего, бивни нарвалов) считались верным средством против любого яда. Те, кто мог себе позволить, носили кольца, украшенные змеиными языками или другими противоядиями, такими как агат, змеевик или жабий камень, чтобы нейтрализовать действие яда. Кольцом, инкрустированным таким камнем, следовало незаметно прикоснуться к пище, которая может быть отравлена, таким образом, не оскорбив хозяина.
Совсем скоро я понял, что жизнь в море далека от тех приключений, которыми меня потчевали морские волки. В основном это каторжный, неблагодарный труд, мерзкая еда, скверная погода, а из зрелищ — лишь туманная линия горизонта. Впрочем, все эти недостатки мы компенсировали развлечениями в ближайших портах.
Гудвин задумчиво посмотрел вдаль, его взгляд смягчился, а губы сложились в некое подобие улыбки. Тенни решил, что тот, должно быть, вспоминает экзотическую красотку, оставленную на дальнем берегу. У каждого человека есть мечты и разочарования, но Тенни пришёл сюда не для того, чтобы выслуживать жизнеописания Гудвина, он не мог понять, какое отношение это имеет к Кэтлин. Он раздражённо пнул Гудвина ногой под столом.
— Если тебе есть что рассказать о жене моего хозяина, выкладывай. Цена морским байкам в порту — пенс за дюжину, и все они будут в сто раз увлекательнее твоей.
— Увлекательный рассказ? Это не ко мне, — обиделся Гудвин. — Я бы не назвал все те годы, что я гнил во французской тюрьме, «увлекательными». Именно там мы в итоге и очутились, попав в плен к французским пиратам. Они застали нас врасплох. Две быстроходные галеры скрывались в бухте за мысом и атаковали в сумерках, одна справа по борту, другая — слева. Мы напоролись на них не случайно, это была ловушка, словно они знали точное время и место. Простых матросов и юнг, выживших после сражения, заковали в кандалы и продали на невольничьих рынках в Святой земле, а раненых и покалеченных просто связали и бросили за борт. Тех их нас, кто принадлежал к уважаемым и состоятельным семействам, бросили в подземную темницу. Ты знаешь, что это, не так ли? Место, забытое Богом, именно так мы себя там и ощущали, по крайне мере я. Один за другим мои компаньоны возвращались домой, поскольку их семьи выплатили назначенный выкуп, лишь от моего отца не было ни слуху, ни духу. Может, до него не дошло письмо с их требованиями, или его попросту украли. Но я убеждал себя, что в конце концов оно найдёт адресата. Я был полным идиотом, продолжая в это верить. По мере того как тянулись недели, начали волноваться и французы. Они заподозрили, что я солгал о богатстве своего отца либо был шпионом. Итак, они устроили мне допрос.
Гудвин задрал рукав, продемонстрировав Тенни культю.
— Они медленно дробили мою руку под прессом, пока она не превратилась в фарш с осколками костей. Похоже, это их немало повеселило.
Зубами и левой рукой Гудвин расшнуровал ворот рубашки. Тенни поперхнулся и вздрогнул, словно ощутив все эти муки на собственной шкуре. Он смотрел на это зрелище, словно на картины, намалёванные на стенах церкви. Но узоры на теле этого человека были сделаны не краской и кистью. Грудь Гудвина была испещрена вздувшимися чёрными рубцами.