Искатель, 1996 №5
Шрифт:
Официантка принесла им бутылки с пивом и стаканы, а потом подошла к полицейским и стала обслуживать их.
— Заплатите ей, — сказал Дитер.
Кренски встал из-за своего столика и подошел к Кори.
— Я заплачу, — сказал он.
Дитер побледнел. Его обескуражило появление незнакомого человека.
— Это Кренски, наш шофер, — сказал Кори.
Кренски придвинул к их столику еще один стул и сел.
— Не волнуйтесь, — сказал Кори Дитеру. — Он обо всем знает, и на него можно положиться.
Поглядывая в сторону двоих полицейских,
— Моя мать знала, что делает, — сказал Дитер. — Она, наверное, хочет, чтобы у меня возникли неприятности. Она пыталась сделать из меня нациста, когда я жил у нее. Ты только оглянись вокруг — и увидишь, какое счастье дает нам Великий Германский Рейх! Мы высшая раса! Послушать ее — все женщины в этом Рейхе будут такими же, как она. Темноволосых людей отправят в лагеря смерти и уничтожат. Она была за войну, а я — за мир.
Кори не сомневался, что полицейские стремятся установить с ним контакт за спиной у Кренски. Один из них поднял стакан, чуть заметно скосив глаза в сторону Кренски. Второй многозначительно поглядывал на улицу.
— Ваш отец тоже был за мир, — сказал Гиллель, наклоняясь в сторону Дитера. — Вот почему он пытался вырваться из России. — Гиллель заговорил так горячо, будто разногласия между Карлом Хаузером и его сыном были его, Гиллеля, личной трагедией. — Ему годами не давали увидеться с вами. Таково было наказание за то, что он принял участие в забастовке. Они не разрешали ему состоять с вами в переписке. Он просил, чтобы вам разрешили приехать к нему в Бойконур — ему ответили, что больше он никогда не увидит вас.
— Откуда вы все это знаете? И кто мне докажет, что все это правда?
— Какой смысл мне врать, обманывать вас? — спросил Гиллель — Все мы ненавидим войну.
— Странно слышать такое от американца, — сказал Дитер. — Вы хотите войны, вы сделали атомную бомбу, способную многократно уничтожить все живое на Земле. Двадцать тонн тротила на каждого жителя Земли! Когда мой отец отказался работать на вас, вы убили его. Теперь — уже мертвый — он хочет подкупить меня. От него я услышал бы то же, что и от вас!
— Эти деньги могли бы принести вам пользу, — тихо сказал Кори.
— Что он сделает тут с этими деньгами? — спросил Кренски. — Я мог бы положить их на Западе в банк на его имя. Тогда бы он на многие годы стал независимым человеком. У меня есть счет в Мюнхене, в ипотечном банке.
— Теперь мне все понятно! Моя мать хочет вернуть меня на Запад и прислала вас ко мне, чтобы вы рассказали мне всю эту историю об отце. Она не сказала, чтобы я приехал к ней вместе с Эвой?
— Об Эве ваша мать не сказала ни слова. Она знает Эву? — спросил Гиллель.
— Не только знает, а еще и ненавидит за то, что Эва — еврейка. К счастью,
— Вы говорите точно так же, как ваша мать, только вы с ней по разные стороны баррикад, — горячась, возразил Дитеру Гиллель. — Вам тоже промыли мозги. Подкуп! Скрытые мотивы, тайные происки! Вы еще жизни-то как следует не видели, а уже готовы отвечать на все вопросы. Мир — это не только то, что видно вам с вашей колокольни, мой мальчик!
Дитер встал из-за стола. В ту же минуту полицейские быстро допили пиво, позвали официантку и рассчитались с ней.
— Но мир — не то, что вы о нем думаете. Мне нравится здесь. Вам не понять, что кому-то может нравиться жить в социалистической стране. Такое просто не укладывается в ваших буржуазных головах!
Теперь Дитер говорил так громко, что привлек к себе внимание официантки и полицейских, с любопытством смотревших на него.
— Давайте уйдем отсюда, — сказал Кренски, которому стало не по себе. — Нам лучше вернуться в пансион.
Он провожал своих подопечных до выхода. Когда Кори проходил мимо полицейских, они незаметно подали ему какой-то знак.
— Оставьте меня одного, — в раздражении сказал Дитер Галлелю, — уйдите, или я позову полицейских.
— Кори, — нервничая, сказал Кренски. — Скажите доктору Мондоро, чтобы он оставил в покое этого парня. Я не хочу неприятностей. Вернемся к себе.
Кори, не реагируя на требование Кренски, оглянулся на шедших немного позади полицейских.
— Когда-то вы и ваш отец были большими друзьями, — сказал Гиллель Дитеру.
Они шли все еще бок о бок, так что их рукава соприкасались.
— Откуда вы знаете? Вы никогда не встречались с ним!
Дитер ускорил шаги. Его охватил страх, он боялся Гиляеля.
— У вас короткая память. Помните, отец купил вам лошадку, на которой можно было качаться? Не прошло и часа после вашего рождения, как он принес ее домой. Он мечтал о том, что когда его сын вырастет, у него будет настоящий конь.
— Я не помню этой лошадки, — сказал Дитер, глядя в лицо Гиллелю с возрастающим ужасом.
— Когда вам было двенадцать лет, вас привезли в Россию. Он всеми правдами и неправдами сумел добиться своего, ваш отец. В Восточную зону вас вывезли тайком, нелегально. Ваш отец отказывался работать, если ему не разрешат быть вместе с вами, его сыном. Он любил вас. Вы вместе строили садовый домик, и ваш отец сам обставил его. Вам нравился этот маленький, уютный домик. Отец купил для вас жеребенка, к которому вы были очень привязаны. Вы мечтали стать актером, и ваш отец добился, чтобы вас послали учиться этой профессии. Он говорил с вами только по-немецки, чтобы вы оставались немцем, когда Германия снова станет свободным, суверенным государством. Как случилось, что вы возненавидели отца? И когда? Он был вашим, а вы — его единственным другом. Он и жил-то только потому, что на всем белом свете у него были вы!