Искатель, 1996 №5
Шрифт:
— Теперь им не найти этого барахла, пока озеро не обмелеет как следует, а это случится не раньше следующего лета, — сказал Бэк, вернувшись в машину, которая снова выехала на автостраду. Потом Бэк обернулся к Кори и Гиллелю. — У меня есть паспорта для вас. Вы теперь Фрэнк Ворсинггон, — он протянул паспорт Кори, — а вы — Сесиль Тэйлор. Вам надо наизусть заучить ваши данные: год рождения и так далее. На всякий случай.
Кори раскрыл свой паспорт. С фотографии на него смотрел он сам, только снятый лет пять назад.
— Ворсинггон, Тэйлор!
Потом Кори раскрыл
— Американские паспорта, — сказал Кори.
— Ничего лучшего предложить не можем, — сказал Бэк и расхохотался.
Сорсен покосился в зеркало заднего вида, и их машина поехала быстрее.
— Они сзади, — встревожился Сорсен.
Кори оглянулся. В полумиле позади них катила целая кавалькада машин, настигая их «вольво». Фары идущих сзади машин далеко высвечивали автостраду.
— «Мерседес-300», — сказал Бэк. — Нам не уйти от них.
— Сверни в сторону, на боковую дорогу, — предложил Сорсен.
— Поздно. Они все равно догонят нас.
— Четыре машины, — сосчитал Сорсен.
В голосе Сорсена слышалась обреченность. Как, впрочем, и в голосе Бэка.
Кори полагал, что они готовы к своему возможному провалу и аресту.
— Зачем им четыре машины? — спросил Бэк. — Дали бы радиограмму — и дело с концом.
Колонна машин между тем почти догнала их.
— Было бы лучше, если бы я рассказал вам о работах Хаузера, — сказал Гиллель, бросив на Кори взволнованный взгляд. — Вам придется провести оставшуюся жизнь на Бойконуре. Они никогда не поверят, что я ничего не сказал вам о секретах Хаузера.
— Возможно, — сказал Кори. — Их логика отличается от той, к которой привыкли мы с вами.
Колонна почти поравнялась с ними. С головной машины раздался воющий звук сирены. Устрашающим казалось мигание красного огонька на крыше этой машины. Сорсен прижался к правой обочине и остановился. Но колонна промчалась мимо, не сбавляя хода.
Несколько минут четверо ошеломленных мужчин сидели, приходя в себя.
— Я чуть не помер со страху, — сказал Сорсен, снова заводя машину и трогаясь в путь.
— Не каркай, — хрипло отозвался Бэк — Еще успеешь помереть.
— Какие-то важные персоны, — сказал Сорсен. — Может, даже их самый главный во всей зоне.
— Не называй это зоной. Тебя здесь за это повесят. Они не зона, они верят, что представляют независимое государство, подлинную Германию. А вот Западная Германия для них — Американская колония. Вы согласны, доктор? — ироническим тоном спросил Бэк, к которому уже вернулось прежнее самообладание.
— Хотел бы я, чтобы так оно и было, чтобы весь мир был американским, тогда бы нам нечего было бояться, что нас пристрелят на Восточно-Германском автобане, — сказал Сорсен.
И Сорсен с Бэком захохотали, как люди, чудом избежавшие неминуемого расстрела.
— Давайте приклеимся к этой кавалькаде, — предложил Сорсен. — Может, пограничники поверят, что мы сопровождаем их. Или как-нибудь еще проскочим под их прикрытием.
— Не
— В Праге все будет нормально, — сказал Сорсен, — но вы должны будете держать язык за зубами. Там сплошное доносительство. Сами чехи многого не решаются говорить вслух, даже у себя дома.
— Тень Сталина. Там все за всеми следят, но уже забыли, для чего. А нужна ли эта слежка? Возьмите любую шведскую, английскую или американскую газету и сразу узнаете, что делается в мире. Но они не пропускают в свою страну иностранных газет и журналов, кроме, конечно, некоторых русских, которых никто у них не читает. Так что старайтесь поменьше говорить.
— Личности там не нужны, индивидуальность не в чести.
Оба — Сорсен и Бэк — снова засмеялись, так, словно радовались неожиданной отсрочке смертного приговора. Они как будто уже приготовились к смерти, но она прошла мимо, и теперь они не могли сдержать своего ликования.
Впереди показался щит с надписью «Оттендорф Окрилла».
— Еще десять минут — и мы будем в Дрездене. Кажется, успеваем, — сказал Сорсен.
— Американцы бомбили Прагу. Они летели на Дрезден, увидели внизу реку и мосты и давай сбрасывать бомбы. Прага пострадала по недоразумению. Я был в Дрездене после налета. Шесть тысяч тяжелых бомбардировщиков! Семьдесят тысяч трупов осталось на Старой рыночной площади. Это все равно, что атомная бомба, только без радиации, — сказал Бэк.
Узкие дома тянулись рядами параллельно автобану.
— Лучше бы они построили автобан вокруг города, — сказал Сорсен, — а то ехать через Дрезден приходится очень долго. Полно светофоров, больше стоишь, чем едешь. Им нравится наблюдать за теми, кто едет через город. Ни дать ни взять — редиски! Снаружи красные, внутри белые. Нацисты, подкрашенные красной краской, эти саксонцы!
Чем ближе к городу, тем больше становились дома. Ряды недавно построенных жилых домов, похожих на казармы и ничем не отличающихся один от другого, тянулись на целые мили. В просветах между домами за деревянными оградами высились груды щебня и кирпичей.
— Вы только послушайте, как у них называются улицы: «Сквер Солидарности»! — сказал Сорсен. — «Улица Освобождения»! А вот улицы Семнадцатого июня у них нет. В тот день восточные немцы восстали против своего правительства. Это единственный случай, когда немцы показали свой характер. У них никогда не было настоящей революции. Чуть только им становится похуже да поголодней, как уже где-то в кулуарах сходятся какие-то люди и тайно решают избрать нового лидера. Победитель получает все.
— Гитлер, — не то подтвердил, не то спросил Бэк.