Искатель, 1998 №10

Перумов Ник

Я не стала говорить, что он больше всех нас нуждается в свежем воздухе и солнце, зная, что Эйнар не станет думать о своем здоровье, покуда не закончит свою статью «Влияние Сконе на управление Стокгольмом в тринадцатом веке» и получит (или не получит) вакантную должность профессора на кафедре истории средних веков. Поэтому я лишь пробормотала:

— Мету эта поездка вряд ли обрадует.

Карие глаза Эйнара слегка помрачнели.

— Твоя правда. Однако нам будет спокойнее, если мы отправим фрекен Маргарету в Руслаген на почтительное расстояние от Гренана^[1].

Когда Эйнар называл фрекен Мету Маргаретой, я понимала, что мне надо выступить на ее защиту.

— Она очень славная девушка. Лучшей няни для Малявки

я бы не желала.

— Не спорю, она симпатяга, — мрачно ответил Эйнар, — веселая и задорная, и к Малявке добра. Но у ее отца строгие принципы, и он позволил ей попрактиковаться у нас лишь потому, что мы старые друзья, и потому, что я обещал ему позаботиться о ней и стеречь ее здесь, в Стокгольме.

При слове «стеречь» я подумала о веселой и бедовой Мете, улыбнулась про себя и сказала:

— Девочка окончила гимназию. Она вовсе не беспомощная и может постоять за себя.

Эйнар вздохнул.

— Я был бы спокойнее, если бы город не кишмя кишел штатскими и военными парнями. Вчера звонили трое. А в кухне сидел моряк, ждал ее целый вечер. А она ходила на танцы с фюриром^[2].

Эйнар поцеловал меня и несколько угрюмо посмотрел на весело размахивающую ручонками Малявку.

— Да, хорошо, что ей не скоро… не скоро стукнет семнадцать.

Тут он ушел, предоставив мне самой сообщить Мете о наших новых планах. Как и ожидалось, она приняла известие о том, что ей предстоит лишиться стокгольмских развлечений и поселиться в упландской^[3] деревне, с глубоким отвращением.

— Этого только не хватало! Я только что познакомилась с мировым фюриром!

Маленькая, светловолосая, загорелая Мета в ярко-красной юбке и белой блузке выглядела прехорошенькой. Ее большие светло-карие глаза, обычно сияющие жаждой жизни, смотрели на меня с упреком.

— Чья это задумка?

— Тети Отти.

Мета хорошо воспитана, в доме горного инженера в Скуге ругаться не принято, но по ее тону я поняла, что ей в эту минуту хотелось выругаться.

— А кто… эта тетя Отти?

Это было долго объяснять, однако я объяснила, что моя мама умерла, когда мне было двенадцать лет, и с тех пор у нас жила экономка Эмилия Юртсберг, которую я очень любила. А у тети Эмилии, теперь уже покойной, есть сестра, тетя Отти.

— Она работала телефонисткой в Упсале и на все свои сбережения купила домик в Ронсте. Он достаточно вместительный, удобный и уютный. Участок вокруг него очень живописный, с роскошными елями. И соседи очень симпатичные, сама увидишь, тебе там понравится.

Но во втором письме тети Отти, которое пришло неделю спустя, был не только ключ от дома и практические указания, но и какие-то странные, неясные намеки, вовсе не подтверждающие прежние высказывания о добрых и милых соседях.

«Ронста, 4 августа 1956 г.

Милая Фея!

Как и обещала, посылаю тебе ключ от дома. Второй ключ оставляю себе. Не могу высказать, как я рада, что вы с Малявкой поживете у меня во время моего отъезда. Надеюсь, вам будет здесь хорошо. Правда, топить печь хлопотно, но у меня есть электроплитка, хотя, если будете приглашать большую компанию, придется разжигать печь. Я уезжаю рано утром во вторник. Уже освободила тебе один шкаф и несколько ящиков комода. Кушайте все, что есть в холодильнике. В погребе найдете картошку, в угловом синем шкафу стоит непочатая бутылка черносмородинной настойки, распейте ее с Эйнаром и подумайте о том, как я пью вино в Гренаде! Когда вернусь, встретимся, расскажу о своем путешествии, а ты поведаешь мне обо всем, что видела и слышала в нашей маленькой Ронсте. Знаю, что глаза у тебя зоркие, что ты разгадываешь загадки и решаешь ребусы. Думается, дела обстоят хуже, чем мне сперва показалось, хотя я не вполне уверена в этом. Странные вещи здесь творятся. Быть может,

я просто глупа и склонна все преувеличивать, однако, судя по разговору, который я случайно услышала, мне кажется, что по вине ОДНОГО ЧЕЛОВЕКА тут может произойти страшная, катастрофа, хотя эта несчастная дуреха о том не догадывается. Я всегда говорила, что большие деньги не доведут до добра. ЗНАЮ, не будь она столь богата, не было бы у нее такой власти над людьми. Худо, когда от воли одного человека зависит жизнь других. По правде говоря, она вовсе не злая, просто очень одинокая. Мне очень интересно узнать, что ты об этом думаешь. Хотелось бы, чтобы это было правдой. Тогда все бы обошлось. А вдруг это не так? Что же тогда делать? Возьми с собой простыни, утюгу меня есть, тостер тоже. Будь осторожнее в купальне, доски там прогнили. По другую сторону камыша дно хорошее. Если хочешь, поливай цветы, вот, пожалуй, и все.

Сердечно обнимаю

любящая всех вас

тетя Отти.

P. S. Если цинерарию будет есть тля, ВСЕ РАВНО выброси ее».

Эйнар не привык к пунктуации и изложению мыслей тети Отти. Читая письмо, он хмурил брови. Но, к моему удивлению, он не высказался иронически о женской фантазии и склонности паниковать. Скорее, он принял письмо всерьез.

— Не нравится мне это. Если ты поедешь в Ронсту, то впутаешься в какую-то историю. Стоит ли ввязываться в какую-то заварушку? — И с истинно мужской откровенностью добавил: — Другое дело, если бы я был с вами все время. Но при сложившихся обстоятельствах…

— Дорогой, уж не думаешь ли ты, что мы должны отказаться от трех прекрасных и дешевых недель на даче оттого, что тетя Отти высказала какие-то невразумительные и сумбурные мысли о своих соседях?

— Не-ет, — промямлил Эйнар, — думаю, ты права. Однако я все же позвоню тете Отти и потолкую с ней. Быть может, все это кажется таким загадочным потому, что она не излагает факты, а говорит намеками.

В течение дня он несколько раз пытался дозвониться до тети Отти, но никто не отвечал. Вечером нас пригласили в гости, и мы вернулись домой поздно. Лишь к вечеру во вторник, когда тетя Отти уже уехала в Испанию, Мета вспомнила, что тетя сама звонила нам в восемь утра в понедельник.

— И ты говоришь нам об этом только сейчас? И что она сказала?

— Она просила, чтобы ты или Эйнар позвонили ей, когда вернетесь домой. Но вы вернулись в два часа ночи. А кто же звонит в такую поздноту? Она несла что-то несусветное, мол, если с нами что-нибудь случится, бутылка стоит в синем шкафу. Ты можешь понять, что это значит?

Как бы там ни было, письмо тети Отти насторожило меня, и я с нетерпением ожидала встречи с ее соседями.

В среду мы отправились в Ронсту. Мета с Малявкой расположились на заднем сиденье, весь «Опель» был забит пакетами, купальными принадлежностями и консервами. Солнце палило так сильно, что одежда прилипала к телу, и, когда я час спустя припарковала машину в тени раскидистой сливы возле дома тети Отти, все мы вздохнули с облегчением. Мета сдалась не сразу, но потом милостиво признала, что большая усадьба с тенистым садом перед домом и лугом на задворках, за которым начинался лес, вполне подходит для отдыха. А когда я отперла входную дверь и впустила ее в просторную гостиную, она, как и все, кто приходил к тете Отти, воскликнула:

— Как здесь уютно!

Она тут же распаковала чемодан и, надев майку и красные шорты, принялась осматривать дом.

В нем были три комнаты — гостиная с открытым очагом и голубыми лоскутными ковриками на полу, столовая с золотистожелтыми обоями и маленькая спальня с белой мебелью. Кухня была светлая и современная, ее окно выходило на лес.

— Я открою окна! — воскликнула Мета. — По-моему воздух здесь затхлый. В холодильнике есть масло, сливки и сыр, здорово! Послушай-ка, а туалет здесь в доме или во дворе?