Искатель, 2014 № 05
Шрифт:
— И они поверили? Вот так, без доказательств?
— Не знаю, как насчет «поверили», но испугались точно, хотя вида не подали. Ладно, говорят, живи пока. Как же они меня, должно быть, ненавидели… А предпринять что-то боялись.
— Боялись до такой степени, что Зарубин поддался на ваш мелкий шантаж: лишнее очко на соревнованиях, лишняя ступенька в карьерной лестнице… А потом он познакомил вас с Айлун Магометжановой в надежде, что та «окрутит» вас и увезет подальше из города…
— Хорошая была девчонка. Может, лучше было бы уехать с ней в ее Коканд, дыни выращивать…»
Допрос (Вячеслав
Суббота. Управление внутренних дел
«— За что вы убили Андрея Калинкина?
— Какого Андрея?
— Близкого друга вашей Светланы. Или будете утверждать, что не знали такого?
— Не имел чести.
— Ладно, к этому еще вернемся. А со Светланой что вас связывало?
— Когда-то я ухаживал за ее мамой, Ольгой Алексеевной, однако она предпочла другого. Когда ее муж умер, я стал помогать ей и Свете… скажем так, на правах друга дома. С Яшей Савостиковым, Светочкиным приятелем, иногда играл в шахматы. Он увлекался компьютерными играми, но я, признаться, в современной технике ни бум-бум…
Знаете, Света с Яшей иногда казались мне людьми… нет, не из другого времени — скорее, другой формации. Вы слышали что-нибудь о наступающей эре Водолея? Мы все, большинство из нас, вышли из эры Рыб — поэтому у нас в крови, в генетической памяти заложено стремление быть первым. Растолкать соперников, расквасить чужой нос, припечатать к ковру, забить гол в чужие ворота — и радоваться, видя, что соперник горюет… Так вот, в новой эпохе всего этого не станет. Люди постепенно перейдут от идеи соперничества — к идее сотрудничества. Конечно, это будет не сразу, должно пройти минимум несколько веков…
— Интересно. А как это сочетается с тем, что Светлана — мастер спорта по самбо?
— Все дело в отношении. Света видит в борьбе красоту. Как в балетной партии, симфонии Шостаковича или картине Клода Моне. Этим мне она и импонирует.
— И то, что она обучалась на специальных курсах…
— Вы имеете в виду курсы повышения боевого мастерства? Да, Светлана изучала запрещенные приемы, но она никогда не применяла свои знания на практике. Однажды даже поссорилась с одним спортивным боссом: тому очень хотелось, чтобы девочка выиграла первенство… Однако оба знали, что соперница сильнее и единственный способ вырвать победу — это незаметно провести тот самый прием. Света отказалась и проиграла… Вы бы видели, как она гордилась своим поражением — пожалуй, посильнее, чем иные гордятся победой.
— Прекрасно. И что вы мне сейчас пытаетесь доказать? Что Светлана не могла быть причастна ко всем этим убийствам?
— А что пытаетесь вы? Получить ясные ответы на ясные вопросы и вписать их в клеточки, как в тупоголовом сканворде? Могла ли Светлана убить двоих тренированных бойцов, защищая своего Яшу? Как мог воспитанник клуба айкидо, которого наставник считал честным и нравственным человеком, столкнуть под поезд молодую девушку? Почему на месте убийства на Ново-Араратской свидетель видел четырех человек в костюмах ниндзя, а руководитель клуба этих самых ниндзя даже не попал под подозрение (подумаешь, пару часов промурыжили в комнате для допросов)? Как случилось, что Андрей Калинкин не услышал своего убийцу, даже не повернул головы в его сторону? Почему капитан, с которым я познакомился в армии, обучал меня приемам школы Спиридонова, а в тюрьме меня защищал главный его противник Василий
— Любопытно. Недавно вы уверяли, что не были знакомы ни с Калининым, ни с Белых, ни с Айлун Магометжановой… Выходит, врали?
— Я сказал и могу повторить: с этими людьми я никогда не был знаком. Так же, впрочем, как никогда не встречался (просто не мог встретиться) с Ощепковым. Он скончался в тюрьме осенью 37-го. Говорят, свой последний бой он принял в подвале для допросов: сталинские палачи собрались истязать его, чтобы выбить нужные показания… Он раскидал их, как щенят, и его застрелили из револьвера. Хотя это только легенда: на самом деле он тихо умер у себя в камере от грудной жабы, так тогда называли спазм сердечной мышцы…
— Вы признаете себя виновным в убийстве Ивана Рухадзе и Никиты Потапова 11 июня сего года?
— Да, признаю. Предвидя следующий вопрос: убивал я один. Хоть я и инвалид, но обладаю соответствующими навыками, готов это продемонстрировать…
— А Савостикову, значит, велели рассказать на следствии сказочку про четырех ниндзя? Теперь ему грозит статья за лжесвидетельство…
— Ни в коем случае. Яша рассказал то, что искренне считал правдой. Он видел то, что ему показали.
— Вот оно что… Не те ли это ребята, что играли в бильярд в «Трех богатырях»? Бармен видел, как вы подходили к одному из них…
— Я же сказал, что убивал один. Те люди просто в нужный момент промелькнули перед Яшей на заднем плане, чтобы создать некую картинку, иллюзию… Фокус, если хотите. Японские ниндзя и русские пластуны, у которых Виктор Спиридонов перенял свою систему, были большие мастера по этой части… Те, о которых вы говорите, в убийстве участия не принимали и со мной никак не связаны. Не думаю, что вы их найдете.
— Ну почему же. Один следок все-таки остался: нашивка на рукаве в виде меча. Ее запомнили Яша и бармен. Если уцепиться за это, можно размотать весь клубок.
— У вас есть мое признание. Какой еще клубок вы собираетесь распутывать?
— Не скажите. В этом деле полно белых пятен… Последний вопрос, перед тем, как вы отправитесь в камеру: почему вы не убили Зарубина? Ваш трюк со «снайпером» прошел на ура — пока мы «брали» его, у вас было минимум десять минут времени. Что остановило?
— Он. Василий Ощепков. Я будто почувствовал его присутствие тогда, в кабинете. И что ему не хотелось, чтобы я брал этот грех на душу. Хотя — когда я убивал Рухадзе и Потапова, он не препятствовал. Почему? Загадка. Сами же говорили: мертвые любят загадывать загадки живым.
Осень 1937 г. Бутырская тюрьма
— Расскажите о вашей второй жене, — Порфирий Петрович мельком заглядывает в картонную папку, — э-э, Марии Григорьевне Данич. Где и когда вы познакомились?
Я вдруг чувствую укол в сердце: будто длинная толстая игла прошивает насквозь. Наверно, оттого, что кто-то извне произнес ее имя — имя, для меня священное; я и раньше, когда Машу окликали подружки или знакомые на улице, ощущал, что сердце начинало стучать чаще и сильнее, даже если она шла рядом, со мной под руку. Сейчас, в комнате для допросов, оно не стучит — его пронзает боль, игла становится сначала горячей, потом раскаленной, и я чуть ссутуливаюсь, стараясь сделать это незаметно, однако следователь замечает.