Искатель, 2014 № 05
Шрифт:
— Ну, и на кой? — мрачно спросил он у «террориста», которого оперативники водрузили на какой-то пустой ящик.
— Мужики, чес-слово, я не приделах, — залопотал тот. — Подрулил какой-то, говорит: двести баксов заработать хочешь? А кто не хочет? Рубаху мне свою дал, велел тут сидеть, лопату энту изредка двигать… Сто баксов сразу вручил, остальные, говорит, получишь с тех, кто за тобой придет. Это с вас, выходит?
— Угу, — подтвердил майор. И кивнул на оперативника с внешностью Николая Валуева. — Вот с него и получишь.
Павел
— Вы что, — прошептал Алеша, — вы их…
— Нет, — отозвался дядя Слава, Вячеслав Фаттеевич Топорков, второй член «Святой Троицы». — Обычный усыпляющий состав. Полежат и очухаются.
В руках он держал нечто вроде тонкой цепочки — ее концы, перехлестнувшись, образовывали петлю на шее Юрия Георгиевича Зарубина. Лицо того было багровое, надутое и бессмысленное: чувствовалось, что он и испугаться-то был не в состоянии, поскольку испугаться означало подумать о чем-нибудь связном. Алеша даже невольно скосил глаза на его брюки: не промокли ли…
А еще он подумал, что Фаттеич отчего-то медлит: оборвать жизнь Зарубина, своего главного врага, он мог в течение доли секунды, коротким движением жилистых рук, — почему он не делает этого? Чего ждет? Или — кого?
— Он этого не стоит, дядя Слава, — глупо проговорил Алеша (послушает он, держи карман шире). — Я знаю, как вам было тяжело, вы были один против всех. И все равно: не стоит усугублять…
— Да уж куда дальше усугублять, — спокойно отозвался Вячеслав Фаттеевич. — Ты как тут оказался, журналист? Все побежали «снайпера» брать, а ты что же? Самый умный оказался?
— Не я. Один человек сказал: истинное боевое искусство никогда не сражается. Иллюзия; стремление показать то, что нужно, чтобы человек увидел; муха, бьющаяся о стекло, — начиная с блика от зеркальца и заканчивая маленьким зарядом под асфальтом на автостоянке. Где вы этому обучались? Денис Сандалов упомянул: вроде во время службы где-то на Востоке…
— Я этого Дениса… голыми руками порву, — просипел вдруг пришедший в себя Зарубин.
— Цыц, — коротко приказал дядя Слава, и оппонент послушно замолк.
— Вас ведь даже в тюрьме не смогли достать — любого бы достали, но не вас… Потому что только у вас был настоящий учитель, наставник, который был с вами постоянно, вставал рядом с вами, спина к спине, и ни одна сволочь не могла вас одолеть… Только это было не ницдзюцу, верно? Какой-то наш, отечественный аналог..
— И правда умный, — ровным голосом сказал Вячеслав Фаттеевич. — Почти все разгадал… Ну, где твои-то? Пора бы им быть…
Будто в подтверждение его слов, в коридоре послышался топот ног.
— Дядя Слава, — быстро заговорил Алеша. — Прошу, умоляю: сдайтесь сами. Этот, — он кивнул на Зарубина, — свое получит, не сомневайтесь. Денис дает показания, теперь им не отвертеться. Вспомните о Свете, о ее маме — они вас любят. Пожалуйста…
Дверь
— Он сдается!!! — завопил Алеша, широко раскрывая руки, заслоняя собственным телом… кого? И от кого? — Он сдается, Сергей Сергеевич!!!
— Ложись! — заорал майор, едва не застонав, как от зубной боли. — Ложись, журналист, мне еще твоего трупа не хватало… А ты брось оружие. И отпусти заложника. Обещаю сохранить жизнь.
— Отпускаю, — спокойно отозвался дядя Слава. — Только условие, майор. Не мордовать и рук не крутить: во-первых, я действительно сдаюсь, а во-вторых, не получится. Попытаетесь — устрою вам напоследок Куликовскую битву, мало не покажется.
— Вообще-то я переговоров с террористами не веду, — процедил Оленин. — Ладно, черт с тобой. Наручники, извини, все равно надену. И имей в виду: здесь шесть стволов. Малейшее лишнее движение — и никаких предупредительных выстрелов. Тебя просто изрешетят на месте.
Фаттеич сделал движение — и Зарубин отлетел от него, как выпущенный из пушечного жерла. Его тут же подхватили под белы руки, сунули под нос нашатырь и выволокли в коридор. Павел неловко завозился на полу, сел, недоуменно вытащил дротик из шеи и спросил:
— Что это было-то, Сергеич?
— Не знаю, — ответил тот. — Сейчас езжай в больницу, сдашь кровь на анализ. Мало ли какая тут дрянь.
— Скажи, я трус? — спросил Алеша, лежа в постели и закинув руку за голову. Недавно они с Наташей наскребли-таки денег (не без помощи родителей и с той, и с другой стороны) и обзавелись немецким натяжным потолком со встроенными лампочками-крохотульками. Накал их можно было плавно регулировать ручкой в изголовье кровати. Единственным неудобством нового приобретения было отсутствие на нем какого-либо изъяна — вроде трещинки в старом потолке, причудливостью линий напоминавшей то ли старинную фреску, то ли схему Московского метрополитена. Иногда «сыщик» устраивал медитации, глядя на эту трещинку, — и, как ни странно, это помогало находить решение в каком-то вопросе…
— Ты? — Наташа удивленно приподнялась на локте.
— Понимаешь… — Алеша запнулся. — Я чувствовал себя… ну, едва ли не героем: еще бы, корреспондент на переднем крае криминальных, мать их, событий, вместе с опергруппой выезжаю на место происшествия, участвую в настоящих расследованиях… Наши редакционные девки млели, дуры. И вдруг сообразил, что кто-то — Силин или Оленин — всегда оказывались рядом со мной, все время меня кто-то поддерживал за локоток — чтобы я случайно не расквасил нос. А сегодня я впервые оказался с убийцей один на один. Тот человек, Топорков, мог убить меня одним движением: ножом, дротиком, просто голыми руками… И я ничего не смог бы сделать. Я уговаривал его сдаться без кровопролития, я держал его сколько мог — но я ведь чувствовал: еще секунда, и…