Искатель. 1980. Выпуск №4

Гарднер Эрл Стенли

— Сотня? — переспросил Андрей, попеременно глядя то на дозорного, то на Дороша. — Маловато что-то. Такая грамота и одна сотня охраны.

— А зачем больше? — спросил Дорош. — Главное для них — скрытность, а в таких делах чем меньше людей, тем лучше. Не на свои сабли, а на быстрых коней рассчитывают они.

— Идут каждый о двуконь, — продолжал дозорный. — Днем спят, скачут только ночью. Опередили мы их не больше чем на два перехода.

— Где ждать их? — нетерпеливо спросил сотник.

— От Гнилого ручья на

Литву две дороги. Когда станет ясно, какую они выберут, наши еще гонца пришлют. Они сейчас за степняками по следу идут.

— Не упустим?

— Никто лучше нас не знает этих мест, — улыбнулся Дорош. — Мы здесь хозяева. Так что готовь своих кольчужников. Но радость атамана была преждевременной. Около полуночи перед ним стоял еще один дозорный.

— Атаман, в одном переходе от тебя конники Ягайлы, — еле переведя дух и не соскочив даже с коня, залпом выпалил он. — Пятьсот мечей, держат путь в степь, ведут их три проводника-крымца.

Дорош нахмурился, зло дернул свой длинный ус.

— Что скажете, други? — спросил он, глядя на сотников. — Зачем пожаловали литовцы в наши края, что им здесь понадобилось?

— Неужели идут по нашему следу? — предположил Григорий.

— Мне сдается, что не из-за вас Ягайло погнал в степь своих латников, — задумчиво проговорил атаман. — И будь я проклят, если эта полутысяча не идет навстречу нашему гонцу из Орды.

— Сколько бы ни было литовцев и степняков, а грамоту мы должны добыть, — проговорил Андрей. — Не тебе объяснять, что она для Руси значит.

— Есть у меня думка, как оставить их в дураках, — усмехнулся Дорош.

Он подозвал к себе одного из ватажников, приказал сейчас же разыскать и привести к нему сотника Ярему. Через минуту сотник в полном снаряжении стоял перед Дорошем.

— Знаю, Ярема, что хитер ты как ведьмак, а потому умри, разорвись, а задержи литовцев хотя бы на день. Дразни их, не давай ночью отдыха, выматывай их коней, но задержи. Не подведешь, друже?

Скуластое, с плутоватыми глазками лицо сотника расплылось в улыбке.

— Ярема может черта за хвост поймать, а Ягайловых кобыл с галопа сбить ему все одно что по ветру плюнуть.

— Выступишь с рассветом, а сейчас отдыхай.

Когда сотник ушел, Дорош повернулся к Андрею и Григорию.

— И вам, други, советую то же, что и Яреме. Идите и ложитесь, потому что с солнцем поскачем и мы с вами. Пока Ярема будет морочить голову латникам, мы должны отбить грамоту…

5

Когда первые лучи солнца коснулись земли, степной курган был уже пуст. Лишь сиротливо торчала на его вершине одинокая сторожевая вышка да едва дымился потушенный наскоро костер…

Оба сотника скакали рядом с Дорошем, за ними растянулись ватажники атамана и дружинники Андрея. Они не проскакали и половины пути, как высланный вперед дозор вернулся обратно.

Вместе с дозорными были и два неизвестных всадника. Один из них подъехал сразу к Дорошу, и они запросто похлопали друг друга по плечам, обнялись.

— Чем порадуешь, сотник? — спросил у него Дорош.

— Не знаю, атаман, порадую тебя или опечалю, да только залегли басурманы в спячку, как медведи. То скакали как угорелые, а вот уже день и две ночи сидят возле одного болотца и носа оттуда не показывают. Ждут, видать.

— Говоришь, в спячку ударились? — усмехнулся Дорош и весело подмигнул Андрею. — Пускай отдыхают, нам не жалко. Навалимся все разом — ни один не уйдет. И сделаем это в самую жару, когда всякую тварь в сон клонит…

В полдень они бесшумно сняли татарский секрет, ползком подобрались к ордынскому лагерю и по команде Дороша выпустили тучу стрел.

Андрей первым ворвался в единственный небольшой шатер, стоявший на берегу, принял на щит удар сабли прыгнувшей на него из полутьмы фигуры в полосатом халате, нанес удар мечом сам. И тотчас шатер затрещал под дружным напором снаружи, в него с разбега влетели Дорош и Григорий, на входе с копьем в руках встал сотник, встретивший их в пути.

— Их мурза, — кивнул он на лежавшую в шатре неподвижную фигуру в халате. — Для него одного и шатер везли, он в нем на всех привалах один от солнца прятался. Видать, важная птица.

— Да, птица важная, гонец самого золотоордынского хана, — сказал Дорош, выпрямляясь над трупом и держа в руках пергаментный свиток. — На грамоте печать самого Мамая.

Он протянул грамоту Григорию, сконфуженно улыбнулся.

— Держи, сотник. А то я три десятка годов за спиной оставил, а в грамоте ни черта не смыслю.

Григорий бросил меч в ножны, принял от Дороша грамоту. Сорвав с нее печать, он развернул свиток. Какое-то время молча смотрел на пергамент, затем нахмурился, зло заскрипел зубами.

— Тайнопись, одна цифирь. Без ключа ничего не поймешь.

Через его плечо в свиток заглянул Андрей, недоуменно передернул плечами.

— Читаю по-русски и литовски, понимаю письмо фряжское и татарское, а такого еще не видывал. Ни одного слова, ни одной буквы, одна арифметика.

— Тайнопись это, — повторил Григорий, сворачивая пергамент. — Каждая цифирь — это буква, а вот какая — для этого ключ знать надобно.

— Боярин Боброк все знает, — уверенно сказал Дорош. — Князь Данило не разговорил, что Дмитрий Волынец всем хитростям обучен и все науки превзошел. А раз так, то грамоту быстрей к нему надо…

Но атаман переоценил способности Боброка. Получив грамоту и оставшись наедине с князем Данилой, Боброк долго смотрел на столбцы цифр, затем отложил пергамент в сторону.

— Что, боярин, зря охотились мы за этой писулькой? — спросил князь, кивнув на грамоту.