Искатели. Свидетели. Творцы
Шрифт:
Нога у Лены сильно болела, воспалилась, однако немецкий доктор, осмотрев рану, все равно сказал: «Гут!». Рану засыпали каким-то порошком, видимо, стрептоцидом, и нога в самом деле зажила прямо в дороге.
Парней и девчат везли в товарняке, изредка выгоняя где-нибудь в степи или на полустанках – «в туалет». Одна из девушек, Мария, все подбивала бежать. Но бежать было страшно, ведь даже по нужде ходили под дулами автоматов.
В немецкой столице работать определили на завод «Alkett», выпускавший танки и самоходки. Свой берлинский барак Елена Ерастовна помнит до сих пор. Да его и захочешь – не забудешь. Нары с матрацами,
А вот через дорогу от русских бараков был лагерь для итальянцев. Их жизнь была значительно легче. Итальянским рабочим даже посылки с родины приходили. У русских ребят и девчонок слюнки текли от запаха спагетти.
Впрочем, и нашим иногда везло: девушек брали на выходные жены немецких мастеров – потаскать уголь, убрать дом. Повезло и Елене. Белокурую девушку брала к себе одна фрау. И как ни странно, работой не нагружала – жалела. Накормит, что-нибудь даст из одежды. Лена кое-как уже говорить по-немецки умела, а где слов не хватало, там шли в ход жесты. И как-то раз она спросила добрую женщину, в чем причина такого ее отношения к русской девчонке. Немка объяснила: сын на фронте. Он там голодает, может, и ему кто-то поможет в трудную минуту. Фрау расспрашивала, как у русских налажен быт. А нашим все тогда было в диковинку, даже типичный берлинский многоквартирный дом. Внизу в нем устроена была прачечная – со стоками, огромными котлами, в которых вываривалось и крахмалилось белье. Лена не хотела ударить в грязь лицом перед немкой и говорила: да, у нас тоже так…
На заводе приходилось от звонка до звонка вытачивать какие-то детали. Некоторые немецкие рабочие не были лишены чувства сострадания. Бригадир, немолодой хромой немец, потихоньку подкладывал русским в рабочую тумбочку бутерброды.
Разговаривать на заводе с остарбайтерами немцы избегали, боялись гестапо. Но по их поведению можно было догадаться, как там дела на фронте. Однажды в огромном цеху собралась толпа немцев, бурно что-то обсуждая. Из их разговора стало понятно: в Сталинграде сдался фельдмаршал Паулюс. После того случая немецкие рабочие немного осмелели и даже показывали русским свои газеты со словами: «Гитлер капут!».
Но в положении узников события на далеком фронте ничего не меняли. Как-то раз несколько ребят ночью переправились через речку неподалеку от бараков собрать в поле чего-нибудь съестного. Их обнаружили и расстреляли прямо на месте. Тела убитых долго еще лежали у реки.
Наладив таким образом дисциплину, охрана стала иногда отпускать русских рабочих за пределы лагеря. Так повидали наши девчонки и Александер-плац, и Унтер-ден-Линден. Даже фотографировались там. Некоторые из этих снимков сохранились у Елены Ерастовны, хотя многое, возвращаясь в СССР, пришлось уничтожить: запросто можно было немецкий лагерь сменить на Колыму или Караганду.
22 апреля 1945 года началась страшная бомбежка. Советские войска штурмовали Берлин. Немцам было уже не до остарбайтеров, бараки никто не охранял. Первые советские солдаты, прорвавшиеся на окраину Берлина, сказали девчонкам: бегите из города куда-нибудь подальше, сейчас здесь будет кромешный ад!
– И мы с маленькими узелочками подались по дороге, – рассказывает Елена Ерастовна. – Из немецких фланелевых штор для светомаскировки мы сшили себе шаровары и были очень похожи друг на друга и приметны: русские, но не по-русски одеты. А
Когда бои стихли, вчерашних узников не спешили отправить домой. Им снова пришлось оказаться на тех же заводах. Только теперь – демонтировать оборудование и складывать в огромные ящики. Станки, машины, целые заводы отправляли в Советский Союз.
– Меня назначили бригадиром, – продолжает Елена Ерастовна. – А еще я собирала и разносила почту. Все ждала какую-нибудь весточку из дома. Всем пишут, а мне – нет. Я уж думала, погибли все. И вдруг радость: письмо от папы пришло, он дома, ждет меня! Только нас все не отпускали.
В советской зоне Берлина была особая жизнь. Все, что можно было, отправляли в Россию. Немцы смотрели на это с отчаянием. Помню одного по танковому заводу, у него было свое маленькое дело. И вот когда стали забирать его оборудование, он сопротивлялся, сопротивлялся, а потом взял – и повесился.
Нашему комсоставу разрешили везти домой немецкое добро. Вагоны забивали мебелью, посудой – всем, что под руку попадалось в брошенных домах. И не в брошенных тоже. А мы рады были хоть как-то одеться, ведь голые да босые все. У Бранденбургских ворот образовался рынок, там можно было что-нибудь выменять.
Наконец, бывшим остарбайтерам разрешили вернуться. Но… в Мариуполе их ждал фильтрационный лагерь. Отношение соответствующее, как к немецким пособникам. Стали гонять на работы, морить голодом. Лене удалось вырваться: папа приехал, с кем-то из начальства договориться сумел. А вот подруге Галке не повезло. Тогда вышел приказ: беременных отпускать. Галка и подложила под одежду подушку… ее разоблачили и отдали под суд. Больше Лена о судьбе ее ничего не слышала.
Теперь, по прошествии стольких лет, былых малолетних узников признали невинными жертвами фашизма. Германия выплатила им компенсации. Больше не нужно рвать берлинские фотографии и прятать поглубже память. Елена Ерастовна говорит, что интересно было бы сегодня побывать у Бранденбургских ворот, на станции Тегель… Сумела бы найти следы завода, бараков, скромного фотоателье? Да только годы и здоровье уже не те. А денег на поездку даже и в собственную столицу не каждый пенсионер отложить в состоянии…
Искатели
Истории о людях беспокойных, ищущих и совершающих открытия – будь то под водой, под землей, в горах и лесах, а главное – в душе человека.
Вечерний Новороссийск, 18.07.2000
Последний немец, оставшийся на Малой земле
Автор: Людмила Курова
Пару лет назад Александра Кампера назвали «Пикассо в детстве». За эти годы Александр вырос и стал вполне самим собой. Как он сам себя в шутку назвал – последним немцем на Малой земле. Немцем – по фамилии, но русским – по рождению, по менталитету русского интеллигента, поставившего его однажды поперек бульдозера, кромсавшего древнегреческое поселение, спящее в земле Мысхако. Задача перед бульдозеристом, правда, стояла вполне мирная и очень важная – проложить трубопровод к зданию детской больницы. Но вправе ли одна гуманная цель достигаться за счет другой?
Конец ознакомительного фрагмента.