Искры гаснущих жил

Демина Карина

Сон, навеянный лекарством, не будет долгим.

Но Дитар было жаль и этих немногих потерянных минут…

Дита уснула, и Брокк оборвал чтение на середине фразы. Несколько секунд он разглядывал плотный лист с вензелем пансиона Шан-о-тер. Сложив письмо, он вернул его в стопку, а стопку — в шкатулку.

Дыхание Диты выровнялось, а с лица исчезла гримаса боли. И запах болезни стал слабее.

— Спи, — Брокк коснулся влажной ладони, которую покрывала тонкая сеть морщин. Губы Диты дрогнули, словно

она собиралась сказать что-то, но передумала.

Удивительная женщина.

— Спи, Дита… — повторил он и, откинувшись в кресле, смежил веки. Мысли были невеселыми.

Бомбу спрятали под сиденье экипажа.

Самодельная.

С химическим запалом и толикой истинного пламени внутри стеклянной колбы. Брокк держал хрупкий сосуд, любуясь алыми отблесками заточенного в нем огня. Малейшая трещина, нарушение силовой сетки, вплетенной в стенки и…

Повезло.

Всю неделю шли дожди. И кто бы ни создал это устройство, он не сумел защитить свое творение от сырости. Запал не сработал. Зато запах химикалий, едва заметный, но все же чуждый привычным ароматам конюшни, привлек внимание Брокка.

Он сам снял бомбу.

Не так и сложно.

Ослабить винты на крышке деревянной шкатулки. И кожух стащить, медленно, по доли дюйма в минуту. Каждый удар сердца отзывается в руках. Живая дрожит, а в железной появляется знакомая ноющая боль. Рассмотреть переплетение патрубков. И перерезать тот, что ведет от запала к заряду. И колбу, закрепленную в стальной сети, извлечь.

Пламя, почувствовав Брокка, рвануло, прильнуло к стеклу, размазалось дрожащим рыжим светом, который желал одного — выбраться из плена. А Брокк испытал горячее желание помочь. Это просто — сжать руку, пусть хрустнет стекло и воздух соприкоснется с живым огнем.

Он видел, что случается после.

Взрыв. И рыжий шар, в сотые доли мгновенья разрастается до невероятных размеров, сжирая все, до чего дотянется. Чудовищная сила его, выплеснувшись вовне, сомнет Брокка, искорежит и экипаж, эхом ударит по дому, вышибая стекла. А когда схлынет огненная волна, на заднем дворе останется яма, выжженная земля и оплавленный камень.

Колбу Брокк держал в руках до прибытия Королевской разведки. И сам уложил в колыбель металлического короба, толстые стенки которого способны были пригасить взрыв.

— Вам не следовало рисковать, — следователь был старым знакомым.

Он благоразумно держался поодаль до тех пор, пока ящик не закрыли. Короб, погрузив в железный сейфовый экипаж, из тех, что банки используют для перевозки наличности, увезли.

Отправят на полигон, где и выпустят пламя на свободу.

Поехать за ними?

Еще раз полюбоваться на огненный цветок, что распускается над землей? И услышать прощальный стон умирающего огня?

А вечером напиться от нахлынувшей тоски… не выйдет.

И следователь, Кейрен из рода Мягкого Олова, чувствуя настроение Брокка, по-дружески протянул ему флягу с холодным чаем.

— Не возражаете,

если мои люди с экипажем поработают? Да и… осмотрятся тут? — Кейрен из рода Мягкого Олова был вызывающе молод, и это раздражало многих.

Высокий и сухощавый, Кейрен испытывал глубочайшую привязанность к светлым костюмам, которые лишь подчеркивали необычайную его бледность. Его ботинки всегда сияли. А рубашки были белоснежны. И серый мешковатый плащ с россыпью черных пятен по подолу и оттопыренными карманами смотрелся чуждо. Но плащ этот, как успел заметить Брокк, был столь же неотъемлемой частью Кейрена, как и родовой перстень.

— Делайте, что хотите.

Брокк устал.

От писем, которых не становилось меньше. Подброшенных записок. Камней, что время от времени летели в двери его экипажа. И ожидания, когда будет пересечена та черта, что отделяет угрозы от действия.

Вот, дождался.

— Почему вы не боитесь? — Кейрен сам прошелся по двору, заглянул в конюшни и долго принюхивался, пытаясь среди обычных запахов лошадей, навоза, сена и преющей соломы, выловить тот, чуждый, что выведет на след.

Но кто бы ни поставил бомбу, действовал он осторожно. Даже металл пропах лавандовым маслом, дешевым и оттого куда как вонючим.

Свой?

Или чужак, воспользовавшийся отсутствием хозяина? Брокк ныне редко появлялся в городе… и тогда получается, что его лишь пугали? Сработай запал и пострадала бы конюшня, лошади… конюхи и мальчишка-рабочий. Возможно, дом бы задело… пожар опять же…

Кейрен повернулся к Брокку и повторил вопрос:

— Так почему вы не боитесь?

— Какое это имеет значение?

— Никакого, — признался следователь, сбивая соринку с рукава. — Интересно. Мне, знаете ли, случалось работать по… аналогичным делам. До бомб, правда, не доходило.

Он слегка ослабил узел галстука. Узлы Кейрен вязал совершенные.

— Обычно ограничивалось письмами… иногда стреляли… еще похищение как-то… так вот, как правило мои… подопечные, — Кейрен наклонился и поднял с земли мятую бумажку. Из необъятного кармана появился белоснежный платок с монограммой. — Мои подопечные чуть более нервно реагируют на угрозу их жизни. После третьего-четвертого письма начинают требовать охрану… или сами ее нанимают.

Положив находку на платок, Кейрен поворачивал ладонь влево и вправо, разглядывая этот клок бумаги с преувеличенным вниманием.

— Вы же получили сотню писем…

— Думаю, что и полторы, — первые Брокк отправлял в камин. И отправлял бы дальше, если бы угрожали только ему.

— Полторы, — задумчиво повторил Кейрен и поднес бумажку к носу. Он втягивал воздух медленно, и точеные ноздри раздувались. — Полторы сотни и одна бомба, которая чудом не взорвалась… и вы мало того, что не требуете охраны, так еще и лезете ее снимать.

Завуалированный упрек цели не достиг: Брокк не испытывал угрызений совести.

— Она ведь и взорваться могла…