Искры на воде (сборник)

Архипов Вячеслав

И ходил младший Дронов от хозяина к хозяину, пока не приметил его Хрустов и не взял к себе. За работу требовал серьёзно, но и при расчёте платил то, что было обещано. Так и задержался у него Маркел. Зимой готовил лес, летом работал по хозяйству. И вот последние два года на лето уезжал мыть золото. Первый раз приехал, деньги жгли руки, хорошо, что матушка вытащила у пьяного из карманов большую часть, оставила немного, чтобы не заподозрил, а остальное припрятала. В этот раз он уже не стал транжирить деньги, сразу отдал матери большую часть и только тогда узнал, что есть и ещё деньги,

прошлогодние.

— Маманя, ты возьми себе на обновки, не жалей денег, а остальные прибереги, может, жениться надумаю, тогда и сгодятся.

Говорил, будто шутил. Мать подивилась таким разумным речам сына, размышляя: серьёзные это слова или бахвальство одно. Маркел тщательно умылся, причесался и отправился на вечёрку, проходившую в горнице одинокой Макарихи.

Муж Макарихи, Сенька, и два сына утонули в один день на рыбалке. Поплыли поздней осенью за рыбой. Ловили на закосках (на прибрежных припайках первого осеннего льда), в темноте налетели на топляк, лодка опрокинулась. Хоть и умели все плавать, но зимняя одежда потянула ко дну. Осталась Макариха одна в большом доме, построенном для большой семьи, закрыла две комнаты и осталась жить в одной, поближе к печке. Так бы и жила тихо, да с некоторых пор облюбовала молодёжь её просторы. Молодёжи негде было собираться зимой, чтобы повеселиться, потанцевать, послушать гармошку, себя показать и на других посмотреть. А с ними бабке было веселее. Сидела она на русской печке и наблюдала за всеми, радуясь молодым, вспоминала своё время. Девчонки сами белили, чистили и мыли. Помогали старухе и по хозяйству. Приносили кто молока, кто сала кусочек. Старухе много и не требовалось. Парни дров готовили на зиму, просить не надо было никого.

Маркел вошёл в помещение в клубах пара, даже пламя в лампе мигнуло. Осмотревшись, сказал:

— Привет, мужики!

— Здравствуйте, барышни! — ещё раз отчётливо произнёс Маркел. — А чего так тихо? Ванька, давай играй чего-нибудь весёлое, а то забыл уже, как гармонь поёт.

Ванька Хохлов, лучший гармонист на селе, развернул меха голосистой трёхрядке и пробежал пальцами по кнопочкам с прищёлком. Потом, выдохнув, выдал «подгорную», потянувшую в круг несколько плясунов и плясуний. Тут же понеслись частушки, поначалу в адрес гармониста, затем перешли на милашку, на дролю, и вскоре казалось, что и сам дом отплясывает со всеми.

— Вот это дело, — сказал довольный Маркел, выискивая глазами ту, ради кого в карманах полушубка в кульках лежали конфеты. Настасья сидела недалеко от гармониста и делала вид, что совсем не замечает парня.

— И ладно, — решил Маркел.

Достал кулёк и, раскрыв его, крикнул:

— Лапушки, налетайте, сегодня бесплатно, а завтра за поцелуй!

Девчонки подскочили и, словно воробьи, растащили конфеты. Довольный Маркел расхохотался.

— Давай ещё!

— Нам не хватило!

— Не жадничай!

Маркел только громче смеялся, а сам поглядывал на Настасью, но она никак не отвечала на его взгляды.

Тогда парень сел рядом с ней и спросил:

— А ты чего, не любишь конфеты?

— Люблю.

— А чего ж тогда не взяла?

— Ждала, что отдельно принесёшь.

— Ишь ты!

—

Что я? — с вызовом ответила девушка.

— А вот возьму сейчас да поцелую. — Он склонился было к девушке, но получил звонкую оплеуху сначала по одной щеке, потом по другой.

Сразу наступила тишина. Никто не пытался смеяться, знали нрав Маркела. Девушка взглянула на парня, словно ножом полоснула, накинула шубейку, шаль и, не застёгиваясь, выскочила на улицу. Растерянный парень через некоторое время вышел следом. Девушка уходила по пустынной улице.

— Настя, ты чего? — крикнул Маркел. — Ты что подумала? Погоди! Настя, постой, я пошутил.

Девушка остановилась, но не обернулась. Когда парень подошёл, она совершенно спокойным голосом сказала:

— Все ладошки отбила, огнём горят.

Вдруг она повернулась к нему и спросила:

— Поцелуешь, говоришь? Целуй! — сделала к нему шаг.

Он отшатнулся:

— Ты чего?

— Так ты только что героем был, а сейчас струсил?

— Чего это я струсил?

— Целовать, значит, боишься, а на руках можешь носить?

— Чего тебя носить, невелика тяжесть.

— Неси до дома.

— Смеёшься, что ль?

— Нисколько.

— А и снесу! — Маркел подхватил девушку на руки и пошёл по середине улицы на край деревни, где жила Настя.

Девушка сначала смотрела прямо в глаза Маркелу и понимала, что он теперь до самого дома не опустит её на снег. Она обняла его за шею, чтобы ему было полегче. Возле дома Настя спросила:

— Тяжело?

— Нет, — сказал Маркел, — носил бы да носил.

— Умаешься.

— Ничего, справлюсь. Насть, это тебе. — Парень протянул ей конфеты.

Она взяла, положила в карман и, привстав, чмокнула его прямо в губы, засмеявшись, убежала домой, хлопнув калиткой.

Маркел долго стоял и смотрел вслед, не понимая, что вот эта девчушка ещё за один вечер взяла, да и приворожила к себе крепко-накрепко. Приручила его, как добрый конюх приручает норовистого молодого коня, запрягая его в сани и гоняя по глубокому снегу, стараясь вымотать все его силы.

Несколько недель до того, как ехать на заготовку леса, Маркел ходил на вечёрки, вёл себя, как и прежде, даже успел подраться несколько раз, но только до тех пор, пока не приходило время провожать Настасью домой. Тут он менялся совсем, словно телок, шёл за девушкой и слушал весёлую девичью болтовню, радуясь её голосу, смеху и просто её присутствию. Она не выговаривала ему за драки, за другие проделки: пусть живёт как знает. Не муж ещё. И если парни не дерутся меж собой, на кого они становятся похожи, если не на стариков.

— Настя, я в лес поеду скоро, а потом весной в верховье Бирюсы, а когда вернусь, давай поженимся. Дом построим, хозяйство заведём, заживём, как люди.

— Ждать, значит?

— Ну, подожди, время скоро пролетит.

— А как обманешь? Я буду ждать, а ты возьмёшь и женишься на другой. Что тогда?

— Христом Богом клянусь!

— Это ты? Когда в церкви был последний раз?

— Был, вот.

— Когда?

— Дай вспомнить. Недавно. На Пасху.

Настя захохотала:

— Осень на дворе! Нас и венчать не будут.