Искупление кровью
Шрифт:
– Накануне выселения я дала им выпить снотворного, ничего не сказав…
Омерзительному рассказу прерывистое дыхание задавало ритм. Марианна проникала в ужас, вслушиваясь в этот чужой голос, который без лишних виражей вел ее прямо в ад, отвлекая от собственных страданий.
– Я тоже выпила снотворное. Хотела, чтобы мы ушли все вчетвером…
– Вчетвером?
– Я и трое… моих детей. Думала, мы встретимся там, наверху…
– Наверху? И ты веришь в эту бурду? – вскрикнула Марианна.
Эмманюэль метнула в нее взгляд, хлесткий, как пощечина.
– Вот только ты проснулась, да?
Она кивнула, задыхаясь от муки.
– Я и Тома, – наконец удалось ей проговорить.
Услышав это имя, Марианна вздрогнула.
– В больнице мне сказали, что Амандина и Сильвен умерли, а Тома впал в кому. Меня нашли как раз вовремя. Почему они не дали мне уйти? Почему?
– Ты должна была позволить, чтобы детей забрали в приют… Ты бы могла их когда-нибудь забрать.
– Нет, я знала, что если нас разлучат, то навсегда! – отчаянно защищалась Эмманюэль. – Это было невыносимо! Тебе не понять!
Она зарыдала. Марианна плотнее завернулась в одеяло. Непростое чудовище эта мадам Фантом.
– Если бы ты знала, как я сожалею! – простонала она. – Как я могла такое сотворить!.. Убить тех, кого любила больше всего на свете! Ради кого жила.
Рыдания становились все неистовей. Марианна пожалела, что подтолкнула ее к таким ужасным откровениям. Будто открыла затвор шлюза и потоки грязной воды хлынули в камеру. Но рано или поздно это все равно бы вышло наружу. Слушая, как она плачет, Марианна погрузилась в собственную боль. Аспирин принес облегчение, но сейчас опять болело все тело. Да и ломка спешила присоединиться к банкету. С каждым вздохом становилось все тяжелее.
Скоро станет невозможно терпеть. Надо подумать о чем-то другом.
– А… Тома? – спросила она.
Эмманюэль вытерла слезы тыльной стороной ладони.
– Все еще в больнице… Судья говорил, что он выживет. Я даже не могу пойти навестить его! Я больше никогда его не увижу!
– Да увидишь, увидишь! Он сможет прийти к тебе на свидание. Когда поправится. Сколько ему лет?
– Четырнадцать. Он и говорить со мной не захочет после того, что было!
Марианна смотрела, как Эмманюэль ломает руки, как наливаются кровью ее глаза. Ясно представляла себе, как ее сердце вот-вот расколется, даст трещину под грузом вины. Но сочувствовать не могла. Просто попыталась найти какое-то утешение.
– Откуда ты знаешь… Может быть, он придет тебя навестить, и ты объяснишь, зачем это сделала…
Эмманюэль отрицательно покачала головой:
– Я хотела умереть! Я и сейчас хочу умереть!
– Ты нужна Тома… Ты не можешь так с ним поступить! Не имеешь права!
Марианна поражалась самой себе. Что на меня нашло с этой хреновой моралью? Раз она хочет умереть… Так ли, иначе, все вдребезги. Сын станет ее ненавидеть, и с каждым днем все сильнее. Жизнь ее пошла насмарку. Стало быть…
А моя? Разве моя не пошла насмарку? В конце концов, что мне за дело до
Эмманюэль высморкалась в туалетную бумагу.
– А ты? Ты здесь за что? – продолжала она, закинув в рот анксиолитик, словно мятную конфетку.
– Не хочу об этом говорить.
Такой отказ задел Эмманюэль, она-то ведь излила душу полностью, без оглядки.
– Тебя судили? – спросила она после долгого молчания.
– Да.
– И сколько тебе осталось сидеть?
– Столько, сколько осталось жить.
– Мой бог!..
– Нет никакого бога! – вскричала Марианна в ярости. – Это все фигня! Трюк, чтобы люди не испытывали боли! Ты что, вообще не врубаешься?!
Она вдруг отчаянно заметалась. Что оживило недуг: трагическое признание, которое она только что вынесла, или приступ гнева? Все тело ее напряглось самым ужасным образом. Спазмы сотрясали ее, спина выгибалась, руки непроизвольно стискивались. Будто на нее нападали со всех сторон, кололи множеством невидимых кинжалов. Она расслаблялась на несколько секунд, закрывала глаза. Потом наступал следующий кризис. Эмманюэль беспомощно смотрела, как она бьется в припадке.
– Пусть придет начальник! – простонала Марианна.
– Начальник?.. Но как это устроить?
Марианна резко отбросила одеяла, попыталась встать и сразу рухнула на пол. Эмманюэль тут же бросилась к двери, забарабанила своими хрупкими кулачками.
– На помощь! – кричала она. – Сюда, скорее!
Она неустанно повторяла эту литанию, то и дело оглядываясь на сокамерницу, свернувшуюся клубком на полу. Через пять минут глазок наконец открылся. Моника заглянула в сто девятнадцатую, но осталась в коридоре.
– Что случилось?
– Пожалуйста! Скорее! Марианне плохо!
– Успокойтесь! – велела Дельбек. – Что с ней такое?
– Не знаю! Ей нездоровилось, ее трясло, а потом… Она хотела встать, упала…
– Хорошо, я позову офицера.
– Но поторопитесь, бога ради!
– Спокойно, мадам Оберже. В такой поздний час у меня нет ключей от камер. Только начальник может открыть дверь. Мы вернемся через несколько минут.
С тяжелым вздохом Моника направилась в кабинет. Вечер явно не задался… У младшенького температура, у самой жжение в желудке… Еще и голод одолевает. Черт бы побрал эти диеты! Ко всему прочему Даниэль дежурит всю ночь. Тут не выспишься… Теперь еще и заключенная заболела. Да не абы какая заключенная!
В камере Эмманюэль присела на корточки рядом с Марианной. Положила дрожащую руку ей на плечо, не зная, что делать дальше.
– Это пройдет, – повторяла она вполголоса. – Все пройдет. Потерпи…
Как будто Марианна могла услышать. Ей всего лишь хотелось, чтобы Эмманюэль убрала руку, но не было сил попросить. Тем более отодвинуться.
Через десять нескончаемых минут Моника явилась в компании Даниэля. Осторожно приблизилась к Марианне. Что, если это очередной ее фокус?
– Мадемуазель де Гревиль!