Искуситель, или Весь мир к моим ногам
Шрифт:
– В какой детдом вы отдали моего сына? – раздельно спросила я.
– Не скажу тебе.
Стиснув зубы, я размахнулась.
– Я убью тебя, гадина, и никогда об этом не пожалею. Сейчас я достану электрошокер… и прижгу тебя. Ты будешь мучиться, старая сука, пока не скажешь мне, куда ты дела моего сына… Куда? И терять, как ты понимаешь, мне уже нечего…
Я сунула руку в сумку.
Ада вытаращила глаза, посинела, открыла рот и захрипела.
Голова ее дернулась и свесилась набок.
– Мертва! – констатировал
– Т-ты уверен? – выдавила я. Мне хотелось подскочить к Аде и трясти ее за плечи. Трясти до тех пор, пока ее лживые глаза не откроются и она не скажет то, что меня интересует больше всего, – где мой сын…
– Уверен. Я столько повидал смертей, что за эту могу ручаться.
Я стояла, как в столбняке. Витя положил мне на плечо руку, и этот жест вывел меня из оцепенения.
– Пошли! – негромко сказал он. – Ты же не хочешь, чтобы сюда прибежали люди и уволокли тебя в каталажку?
Мы быстрым шагом направились к забору. Витя сцепил руки и подсадил меня наверх: я перекинула ноги через забор и спрыгнула по ту сторону.
Мы шли и молчали. Я была ошеломлена, нет, просто раздавлена случившимся. Только подумать: мой секрет все это время знала Ада! И почему я раньше не догадалась приехать в родной город и хорошенько тряхнуть ее. Более того, в моей голове ни разу не возникла мысль, что она могла быть как-то причастна к исчезновению моего сына и смерти Зябликовой. Почему я никогда не допускала такую возможность, казнила я себя. Почему?
– Не грызи себя, – догадался Витя. – Толку мало, хлопот много. Сделанного все равно уже не воротишь. Надо думать, что делать дальше.
От этих простых слов, как ни странно, мне стало легче. Может быть, подсознательно я ожидала от него именно этих слов?
Солнце постепенно клонилось к закату. Небо было ясное с легкими кучевыми облачками.
На душе была горечь, от которой – и я это хорошо понимала – мне не избавиться, пока я не найду Кирюху. Вот только как его разыскать?..
– Я хочу выпить.
– Не надо!
– Я хочу выпить, – повторила я, остановившись посреди улицы. – Если хочешь, проваливай на все четыре стороны и оставь меня в покое.
– Оля! – Витя шагнул ко мне, и через минуту я уже рыдала у него на плече злыми бессильными слезами.
Мы зашли в какое-то кафе, и там я опять выпила две рюмки водки, но опьянения не почувствовала. Мы вернулись в квартиру Витиной бабки, и там я мгновенно провалилась в тяжелый сон, а проснулась оттого, что Витя сидел в кресле и курил. Огонек сигареты едва был заметен в полной темноте.
– Не спишь? – приподнялась я на локте.
– Нет. Думаю.
– Давай думать вместе. – Я встала, прошлепала босыми ногами по полу и плюхнулась в соседнее кресло.
Он протянул мне сигарету и зажигалку. Я закурила.
– Что надумал?
– Cлушай! На самом деле тебе зацепок дали кучу. Только надо с умом ими
– Каких зацепок? – а у самой сердце захолонуло.
– Сама посуди. Во-первых, время… Ада упомянула, что они ехали часа три. Во-вторых – шли лесом. А в-третьих – река. По-моему, этого достаточно, чтобы вычислить местонахождение детдома. Взять карту и прикинуть…
– Витя! – кинулась я к нему. – Витя!
Я яростно потушила сигарету в пепельнице.
– Иди ко мне…
– Может быть, лучше…
– Да иди же…
В эту ночь мне нужно было забыться, отвлечься от всего, что свалилось на меня в этот день. И мужчина рядом – немногоcловный, готовый прийти на помощь, – как нельзя лучше подходил для этого.
Его тело, крепкое, поджарое, двигалось с моим в унисон, и я обхватывала его руками, прижималась к нему до судорог, до дрожи, я хотела, чтобы моя голова была ясной и пустой и чтобы – никаких мыслей. А завтра… завтра будет другой день. И новый кошмар, и новая надежда. И я была благодарна Вите, что он был со мной, что он помогал мне.
Потом мы лежали, отдыхая, и Витя сказал, глядя в потолок и обнимая меня одной рукой:
– Все будет хорошо, вот увидишь.
– Спасибо тебе за все…
– Да брось. – И он легонько нажал мне на кончик носа. – Главное, нос не вешать и не терять веры, даже когда хреново по самое «не могу». Видел я таких на войне: стоит струхнуть – как смерть настигает тебя. Ей-богу, какая-то мистика. Нельзя думать о плохом – оно и притягивает плохое. Ты меня слышишь?
– Слышу, – я провела пальцем по его груди. – Слышу. А там… было очень страшно?
– Погано – да. А страшно? Когда кругом страх, то и думать о страхе некогда. Он потом приходит… но сейчас говорить об этом не хочу. Ты для меня – главное.
– Никогда не думала, – улыбнулась я, – что наши пути пересекутся. Я думала: уже все – не увижу тебя.
– А я верил, что мы еще встретимся. Даже среди чеченского ада. Я вспоминал, какая ты была смешная… трогательная.
– Я – смешная? – Мне было немного странно, как будто он говорил о другом человеке – не обо мне.
– Когда я узнал, какой ты стала знаменитой, то подумал – молодец! Девчонка из провинциального города и сама без всяких пап-мам добилась всего…
– Вот уж об этом не надо, – c неудовольствием сказала я. – Оставим тему.
Мы еще поговорили немного, и Витя уснул. А я лежала без сна. Перед моими глазами вставало лицо Ады. Какой она была двадцать лет назад злой стервой! Испортила нашей семье жизнь и украла у меня сына. Мне было не жаль ее – жаль, что я сама не придушила эту гадину. И почему я раньше не поговорила с ней? И еще одна страшная мысль полоснула меня: откуда Паша Сигара узнал о Зябликовой? Эта мысль точила меня все время. Как он узнал о ней? Ведь только один человек знал о той истории. И этим человеком был мой муж Дмитрий…