Искусство и его жертвы
Шрифт:
А пока суд да дело, дядя Пушкин поехал развеяться — совершил путешествие в Европу. Взяв с собой камердинера Игнатия и кухарку Груню, он отчалил из Петербурга 22 апреля 1803 года и проследовал по маршруту Рига — Гданьск — Берлин — Париж. По Парижу его водил Карамзин, и они даже побывали на аудиенции у тогдашнего Первого консула Французской республики Наполеона Буонапарте. На вопросы, последовавшие дяде в дальнейшем на Родине, как ему показался Наполеон, дядя отвечал с кислой миной: "Ничего особенного. Слишком уж позер. Он, как я, брал уроки актерского мастерства у великого трагика Тальма".
После
Тут и дело о разводе подошло к исходу: 22 августа 1806 года появился указ Священного синода — брак расторгнуть по причине прелюбодейства супруга. Мужа неверного покарать семилетней церковной епитимьей с отправлением оной в монастыре в течение полугода, а затем — под приглядом духовника. Ну и главная кара за неверность: простодушному Василию Львовичу запрещалось отныне венчаться до конца жизни.
Надо сказать, что вначале он отнесся к этим невзгодам легкомысленно, по обычной русской традиции: где наша не пропадала, ничего, мол, переживем! Но когда старший Пушкин по-настоящему влюбился, незавидное его положение проявилось со всей очевидностью.
А влюбился он так, как и подобает истинному поэту: с первого взгляда и до потери пульса. Заглянув однажды в лавку Ворожейкина на Пятницкой (у купца была торговля шелком), чтобы выбрать себе материал на новые галстуки, дядя вдруг узрел через приоткрытые двери конторы юную особу в шелковом же платье. Это была богиня во плоти — тонкая талия, ослепительно-белая улыбка и огромные синие глаза. Обомлев, Пушкин-старший обратился к купцу Ворожейкину, явно запинаясь:
— Александр Николаевич, дорогой, кто сия сильфида у вас в конторе?
Рассмеявшись, купец ответил:
— Да сестренка моя младшая, Нюшка. Хороша, да?
— Ах, мой друг, я буквально ею ослеплен.
— Впрямь красавицей сделалась. Вроде раньше ничего такого, а к шашнадцати годкам стала загляденье. После смерти родителев наших я ей за отца буду.
Дядя произнес:
— Александр Николаевич, сделайте, дружок, одолжение: познакомьте нас.
Тут купец уже посерьезнел:
— Да зачем вам это, уважаемый Василий Львович? Вы человек степенный, в годах, звания дворянского и не нам чета. Посему ни за что не женитесь. А для баловства и всяких там игрищ Нюшку не отдам. Девушка она чистая, непорочная и найдет свою судьбу с кем-нибудь ей под стать.
Но Василий Львович загорелся уже вовсю и такое сокровище уступать непонятному третьему лицу ни за что не хотел. Он проговорил:
— Вы напрасно мне не доверяете, Александр Николаевич. Я как человек благородный и возвышенный думаю только о возвышенных чувствах. Поиграть бедной девушкой, опозорить и бросить — не в моих правилах. Коли Анна Николаевна согласится на знакомство со мною, обещаю никак ей не навредить. Пусть сама решает: примет мою протянутую дружескую руку — буду счастлив, а не примет — навсегда исчезну из ея жизни.
Ворожейкин посопел и ответил сдержанно:
— Хорошо, сударь, потолкую с сестренкой на сей предмет.
— Я приду завтра за ответом, — резюмировал Пушкин и откланялся.
На
— Токмо никакого приданого ей не дам.
Дядя, оживившись, отрицательно мотнул головой:
— Никакого приданого мне за ней и не надобно.
— И на полное ваше содержание.
— Разумеется.
— И покроете мне убытки, кои неминуемо понесу, так как вынужден буду взять работника вместо нея.
Не моргнув глазом, тот спросил:
— Сколько?
Ворожейкин почесал в бороде, прежде чем назвать требуемую сумму, — опасаясь прогадать, но, с другой стороны, и боясь перегнуть палку. Наконец выдохнул:
— Ну, не менее полтыщи серебром.
— По рукам!
"Надо было тыщу попросить", — пронеслось в голове у Александра Николаевича, но накручивать цену он уже не решился.
Наконец состоялось знакомство Анны Николаевны и Василия Львовича. Девушка смотрела на него без стеснения, даже с любопытством, и в глазах ее мелькали игривые искорки. По-простому осведомилась:
— Значит, приглянулась я вам, ваша милость?
Он воскликнул:
— "Приглянулась" — не то слово! Я сражен, я убит наповал вашей красотою!
Ворожейкина рассмеялась:
— Нешто нет среди светских дам, образованных и воспитанных, не таких, как я, покрасивше и полюбезней?
— Полноте, сударыня, разве дело в воспитании и образовании? Годик-другой у меня в дому — и научитесь нужным политесам; почитаете книжки — и постигнете многие премудрости. Дело наживное. А зато душа ваша — чистая, открытая, доброта и отзывчивость в лице, молодость и женственность дорогого стоят. В светских дамах редко такое сыщешь. Сплошь манерницы да жеманницы, слова не скажут в простоте. Я устал от них.
— Я и по-французски совсем не знаю, — повздыхала она.
— Это даже лучше. Русские должны общаться по-русски.
— А родные, близкие и знакомые ваши уж не станут ли презрительно ко мне относиться? Надсмехаться и зубоскалить? Мол, купчиха пошла на содержание к благородному…
Но Василий Львович даже рассердился:
— Перестаньте, Анна Николаевна, о пустом тревожиться. Никому до нас с вами дела нет. Заживете у меня в доме в качестве жены и подруги, стану вас любить и лелеять, развлекать, смешить, вывозить в деревню, угощать, ублажать и заботиться. А про светских зубоскалов забудьте. Пусть перемывают нам косточки. Если мы с вами будем счастливы, остальное не имеет значения. Верно говорю.
Ворожейкина покусала губки, отчего показалась ему еще миловиднее, бросила на Пушкина добрый взгляд.
— Что ж, Василий Львович, будь по-вашему. Я согласна. Как написано в одной умной книжке, лучше сожалеть о том, что сделано, нежели грустить о том, что не задалося.
Дядя улыбнулся:
— Несомненно, так. Сколько времени нужно вам на сборы, голубушка?
Девушка пожала плечами:
— Да немного, наверное. Завтра к утречку буду уж готова.
— Значит, до утра! — И, склонившись, поцеловал ее невесомые пальчики.