Искусство и наука
Шрифт:
49. Я опасаюсь, что мне незачем говорить вам, что у птицы нет никакой подобной цели. Я говорю, что опасаюсь, потому что мне гораздо больше хотелось бы ввести вас в заблуждение, приписывая низшим животным слишком много, чем слишком мало, ума. Но я предполагаю, что единственная ошибка, в которую вы при современных условиях естествознания склонны впасть, состоит в предположении, что снегирь есть просто механический агломерат нервных нитей, прикрытый перьями в силу хронической накожной сыпи и побуждаемый гальваническим стимулом к собиранию ломоноса.
50. Предполагая это, вы, повторяю, впали бы в гораздо большее и более постыдное заблуждение, чем если б приписали снегирю самое
51. Тем не менее я уверен, что если б вы видели гнездо, а тем более, если б вы присутствовали при постройке гнезда, то у вас явилось бы сильное желание выразить ваше удивление архитектору; и если Вордсворт или какая-нибудь другая простая и добрая личность могла желать даже из любви к маленькому цветочку:
Чтоб этой горе ведомы были маргаритки И красота их звездоподобной тени, отбрасываемойНа гладкую поверхность этого голого камня, —
то тем более вам захотелось бы сообщить вашу симпатию блестящему маленькому строителю гнезда и пояснить ему на основании принципов искусства, какую красивую вещицу он строит.
52. Разве вам никогда не случалось не быть в состоянии разъяснить некоторым из лучших и наиболее мудрых художников, какие красивые вещицы они делают, и разве вы при этом не замечали, что самое совершенство их искусства состоит в том, что они так мало знают об этом?
Случалось ли это с вами или нет, но уверяю вас, что это так. Величайшие художники, правда, иногда снисходят до научного обоснования, работают отчасти систематически над своими произведениями, подобно обыкновенным людям, и пользуются даже преимуществом больше, чем птицы, наслаждаться своими произведениями; но редко, заметьте, тем, что оно красиво сделано, а очень часто тем чувством, которое мы можем приписать и снегирю, а именно, сознанием, что вещь, сделанная ими красиво или безобразно, не могла быть иначе сделана; что они не могли иначе сделать ее, и благодарны за то, что она вышла не хуже. И, наверное, они в своих произведениях не находят того восторга, который доставляют другим.
53. Но, оставляя специальную наивность хороших художников в стороне, позвольте спросить вас, нельзя ли пожелать, чтоб это-го рода наивность была обща всему роду человеческому и чтобы все мы делали то человеческое дело, которое казалось бы существам, выше нас стоящим, гораздо лучше, чем нам самим. Почему бы наши гнезда не казались бы ангелам такими же интересными вещами, какими гнезда снегирей кажутся нам?
Вы, вероятно, ухмыльнетесь и содрогнетесь при таком дерзком предположении. Но мне оно кажется единственно скромным. Чтоб мы способны были восхищаться делами ангелов, кажется мне дерзостью, но совсем не дерзко кажется мне предположение, что они способны восхищаться нашими делами.
54. При существующих обстоятельствах сознаюсь, что такой восторг с их стороны кажется мне довольно невероятным. Немыслимо представить себе, чтобы отдельные улицы наших мануфактурных городов или вид наших пригородных вилл были такими вещами, которые могли бы доставлять ангелам приятное зрелище, но мне кажется, что неизбежно мы логически должны прийти к тому заключению, что если мы действительно высшие животные существа, то должны обладать по крайней мере таким же инстинктивным искусством, как и низшие животные, и строить гнезда, вполне для нас подходящие; гнезда, которые,
55. «Вполне для нас подходящие». Заметьте это выражение, т. е. приличные, пристойные, удобные, удовлетворительные. Мы можем не быть в состоянии воздвигнуть что-нибудь величественное, но, во всяком случае, подобно другим телесным существам, должны быть способны устроить что-нибудь приличное, и наше человеческое преимущество состоит в том, что мы можем предполагать, что на небесах дивятся нашим намерениям.
Мне довольно трудно продолжать то, что я хотел бы высказать, потому что знаю, что вы отчасти думаете, будто я шучу с вами. Действительно, мне самому хочется отчасти улыбнуться, но не потому, что я шучу, а над тем контрастом, который существует между тем, что логически должно быть, и тем, что мы, не шутя, должны признать за действительность. И как велика, как странна та путаница понятий, которая в этом отношении существует в нашем уме! Мы постоянно говорим, что воздвигаем здания во славу Божию и, однако, не смеем открыто сказать, что мы хоть мало-мальски надеемся прославить себя ими в очах Его. И даже допуская, хотя я нисколько не склонен допустить этого, что мы в настоящее время можем прославлять Его делами, соответствующими той человеческой природе, которую Он дал нам, тем не менее сколькими делами, противными этой самой природе, мы оскорбляем Его?
56. Позвольте мне на мгновение вернуться к моей птице и ее гнезду. Даже не восхищаясь и не восторгаясь ее архитектурой, мы можем, однако, вообразить себе, что она и ее супруг, и тот хор, к которому они присоединяют свои голоса, могут только вызывать восторг и наслаждение их пением. В одной из предыдущих лекций я привел жаворонка, как образец художника в области пения, и вспоминая – чего некоторые из вас, надеюсь, не склонны легко забыть – того святого, которому посвящен вчерашний день, я позволю себе прочесть вам дивный отрывок, выражающий то естественное чувство, которое вызывает в нас такое пение.
«И тотчас же, как только настал день, мне не захотелось нежиться в постели, и я смело отправился один в ближайший лес; я шел по тропинке, пролегавшей вдоль ручья, пока не дошел до поляны, белой и зеленой. Такой дивной лужайки я никогда еще не видал. Она была вся зеленая и усеяна маргаритками. Тут сел я среди прелестных цветов и видел, как птички подымались из своих гнездышек, где покоились всю ночь, и как они радовались дневному свету и принимались воздавать хвалу маю. Они могли выполнить все это наизусть, и много можно было уловить у них приятных нот. Одни пели громко, улетая под небеса, другие подтягивали, а некоторые прославляли во все горло. И они так радовались и веселились, перепархивая с ветки на ветку всегда парочками, словно хотели излить всю свою любовь в день св. Валентина» [33] .
33
«Кукушка и соловей, или Книга Купидона» (ок. 1403). Аллегорическая поэма английского поэта Томаса Клэнвоу (? – ок. 1410), созданная под влиянием «Парламента птиц» Джеффри Чосера (ок. 1340/1345–1400). Ранее приписывалась самом Чосеру.
Вы, может быть, помните спор, который затем следует между кукушкой и соловьем, и обещание, которое прелестный певец дает Чосеру за то, что он освободил его.
«И затем подлетел ко мне соловей и сказал: друг, благодарю тебя за то, что тебе захотелось освободить меня. И теперь я сделаю одно признание любви, что буду весь май твоим певцом.
Я поблагодарил его и был вполне вознагражден. Но, заметил он, не будь смущен тем, что услышал кукушку раньше меня; если я буду жив, то исправлю свою вину в будущем мае, если ничто не спугнет меня.
Если ничто не спугнет меня».