Искусство невозможного (в 3-х томах)
Шрифт:
— note 408 Вы считаете, что возможно формирование сильной политической власти?
— Я не считаю, что в обществе нет сегодня авторитетов. Есть яркие политические фигуры. Они как раз являются авторитетами.
— Ну, вы говорили — Лужков, Лебедь?
— Наиболее яркие — это безусловно две. Это Лебедь и Лужков. Это яркие политические авторитеты. Есть яркий политический лидер, лидер левой оппозиции. Это Зюганов. Безусловно, он сильно спро– грессировал за последнее время. Хотя я еще раз повторяю: ничего реального, это демагогия, но красивая демагогия, а самое главное — сегодня поддерживаемая уже обществом, потому что общество разочаровалось в надеждах на новый путь. Но тем не менее не он является лидером. Лидеров сегодня два. Это Лебедь и Лужков.
— Но насколько возможно формирование вот такой вот самостоятельной политической силы в присутствии президента?
— Безусловно,
об этом сожалеет. Глубочайшим образом об этом сожалеет. И вот эта чехарда — Черномырдин-Кириенко, Кириенко-Черномырдин — это по существу метание президента, который осознает свою ошибку в этом плане. И я думаю, именно поэтому он готов сегодня пойти, наконец, на правильный шаг и рядом с собой обозначить сильную политическую фигуру.
— Хорошо, следующий вопрос. Черномырдин. Каковы, по-вашему, шансы, что он все-таки пройдет на каком-то этапе голосования в Думе?
— Я считаю, что ровно настолько шансы его высоки, насколько сознательно и последовательно власть отстаивает свои позиции. Я считаю, что власть в этом смысле абсолютно непоследовательна на сегодняшний день, абсолютно испугана и с таким подходом, конечно, шансов никаких нет. Я не понимаю эти переговоры по поводу этого соглашения знаменитого, которым как бы был достигнут компромисс. Невозможно достигнуть компромисса в этом плане. Я имею в виду с левой оппозицией. Вот компромисс в другом точно возможен. Я категорически против коалиционного правительства. Только за профессиональное правительство, которое последовательно будет продолжать курс реформ. А вот в связи с политическим кризисом, в связи с экономическим кризисом, безусловно, возможна коалиция политическая, основанная только на одном — если ее не будет, будет разрушена Россия. Пострадают все. Я уже говорил, я рассказывал Зюганову, Селезневу, они ясно осознают, что захлестнет все, и их в том числе. Никогда не отделят в этом смысле Зюганова от Черномырдина. note 409
Главная проблема для России сегодня — это сохранить федеративное устройство в процессе сложнейшего перехода от одной политической системы и одной экономической системы к другой политической и экономической. Это вопрос вопросов. К сожалению, и сегодня Россия не осознала масштабы проблем, с которой столкнулась. И этот масштаб абсолютно для России планетарный. Россия, к сожалению, не смогла впитать в себя опыт США, которые реально превратились в империю, то есть доминирующую в миру страну. Россия никогда не была империей и, к сожалению, и в той системе, в прежней, до 17-го года, и при советской власти так империей не стала. Это только большая страна с большой территорией. note 410
Я глубоко убежден, что те вопросы, которые реально будоражат общество, необходимо гласно, открыто ставить. И в этом смысле я против того, чтобы демонизировать проблемы, когда иногда пытаются демонизировать меня. Я за то, чтобы открыто говорить о том,
что я думаю. Так я ощущаю этот мир, и вообще специально Господь создал всех людей различными, чтобы они имели право на ошибку и другие видели эти ошибки и уже их не повторяли. note 411
Теперь что касается возможного распада России. Я глубоко убежден, что у нас колоссальный потенциал, который мы в состоянии использовать для того, чтобы не просто сохранить Россию как федеративное государство, но для того, чтобы Россия реально занимала то континентальное место, которое она по географическим признакам имеет в мире.
3 декабря 1998 г. Общая газета, Москва
САМАЯ НАДЕЖНАЯ СИСТЕМА – ЭТО Я
БЕРЕЗОВСКИЙ: note 412 Россия никогда не была империей в масштабах планеты — только в масштабах северной Евразии. Ибо Россия так и не смогла взять национальный барьер. Вспомним, при царе — вероисповедание в паспорте, черта оседлости для цыган, евреев, кавказцев, еще кого-то, наместники и так далее. При советской власти
— черта оседлости уже для всех без исключения в виде прописки. Графа «национальность»
— Очень хороший вопрос. Всегда можешь определить одним словом чужую страну. США — это свобода. Англия — консерватизм. Франция
— шарм. Италия — это Рим. Германия — порядок. При этом я никогда не задумывался над словом, которым можно определить Россию. Ну понятно, что Россия для всех, кто родился в этой стране, — это родина. Как ее еще идентифицировать? Однажды мой приятель, который родился в Киеве, потом уехал с родителями в Канаду и про-
жил там тридцать лет, а потом опять вернулся сюда в качестве сотрудника крупной финансовой компании и прожил пять лет уже в России, вдруг задал мне этот вопрос: «Как одним словом охарактеризовать Россию?» Понятно, он прожил тридцать лет с той стороны и может смотреть как бы снаружи. И вот он говорит: «Россия — это максимализм». Посмотрите на нашу историю, даже самую ближайшую. Если плановая экономика, так она уж до конца плановая. Если рыночная экономика, так уж до предела. И так во всем. Я вспоминаю слова Квасневского, президента Польши. Как-то при встрече он мне говорит: «Послушай, почему поляки и русские — славяне, а такие разные. Мы, поляки, бьемся до первой капли крови, а русские — до последней! » Абсолютно точно. И что ужасает в том, куда мы сейчас скатываемся? То, что перед русским нацизмом немецкий покажется цветочками. Если мы в него скатимся, это будет до самого предела. Весь мир содрогнется!
6 апреля 1999 г. Мосновские новости, Москва
БОРИС БЕРЕЗОВСКИЙ: ПРИМАКОВ ЗАБЛУЖДАЕТСЯ
БОЛЬШЕ, ЧЕМ КОММУНИСТЫ
БЕРЕЗОВСКИЙ: note 413 Прежнее поколение не было ответственным за себя. Они эту ответственность переложили на государство, абстрактное государство. Государство нас защитит, государство нам даст кусок хлеба, государство нам даст работу, государство нам даст бутылку водки, государство позаботится о наших детях в детском саду и т. д. Это общество безответственных людей. Это психология безответственных людей. Совершенно иное сейчас. Появилась огромная масса людей, которые надеются только на себя. Другое дело, что это другая крайность. Но Россия, как вы знаете, и об этом Бердяев сказал, что русские
— максималисты. Россия — такая уж страна крайностей. И после системы полной безответственности, во времена абстрактного государства, которое должно было заботиться о людях, мы вдруг оказались в совершенно другой системе, когда вообще никакой заботы о людях государство не проявляет. И каждый вынужден пробиваться самостоятельно. Это, конечно, ужасно, это трагедия. Но именно эта трагедия заставила многих людей принципиально изменить образ жизни и научиться отвечать за себя, за свои силы. Это основа новой психологии. Психологии, как оказалось, более прогрессивной, чем иная. Конечно же, это психология свободного человека. Потому я считаю, что ситуация в России тяжелая, но не безнадежная. Корр.: Считаете ли вы, что основная угроза снова красная?
— Нет, на самом деле сейчас основная угроза, конечно же, не красная. После 1996 года возврат в коммунизм невозможен. Хребет мы
им сломали тогда основательно. Возврат может быть в имперскую идеологию, которая может базироваться на русском нацизме. Но не к коммунизму. Коммунизм — это законченная тема, исчерпанная. Я не согласен с оценкой большинства аналитиков, считающих, что левые укрепят свои позиции в парламенте. Я считаю, что левые, наоборот, потеряют свои позиции в парламенте.
Сегодня, в 1999 году, огромная часть бизнеса осознала свою политическую ответственность, и региональный прежде всего. Этот бизнес будет активно участвовать в выборах. Активно поддерживать не коммунистическую, не империалистическую идею, потому что это невыгодно бизнесу. А будет поддерживать либеральные реформы в России и тех людей, которые эти реформы смогут проводить. Поэтому результат будет совершенно отличный от 1995 года. И коммунисты, левые потеряют свои позиции в парламенте.