Искусство порока

Маркос Мишель

Тишину нарушил голос Жюстины:

— Маршалл, я счастлива слышать то, что ты только что сказал о браке. — Атина напряглась. Она бросила обеспокоенный взгляд на Жюстину, мысленно призывая ее замолчать, но Жюстина продолжала: — Потому что я должна кое-что сообщить тебе, мама.

— О?

— Я хочу твоего благословения на мой брак.

— С кем?

Нервный взгляд Жюстины блуждал между Маршаллом и Атиной.

— С Эллиотом Кином.

Аквилла вскочила со стула и встала у окна.

— Какая нелепость!

Маршалл вздохнул.

— Жюстина…

— Нелепость, —

повторила Аквилла, обернувшись к Маршаллу. — Ты понял, что ты наделал? Девушка с доходом в двадцать тысяч фунтов в год… замужем за грумом. Мой ответ — нет.

— Мы еще поговорим об этом, — решительно заявил Маршалл.

— Хватит того, что мой старший навлек позор на этот дом. Я не хочу, чтобы оба моих ребенка унижали меня.

Аквилла с силой распахнула обеими руками двустворчатую дверь, так что обе ее половины стукнулась о стенки коридора. Дворецкий, который стоял за дверью, ожидая, что его могут позвать, осторожно закрыл дверь за хозяйкой.

Атина схватила Маршалла за руку.

— Мне очень жаль.

Он поцеловал ее.

— Тебе незачем чувствовать себя виновной. Такова моя мать. Она по всякому поводу жужжит так, будто это целый рой пчел.

— Да, но это я ткнула палкой в улей.

— Я бы не стал о ней беспокоиться. Ее всегда больше волновало, что скажут люди о ее семье, а не то, что чувствуем мы. Войди я сюда после того, как лев оторвал мне руку, она сказала бы: «Посмотри, как ты испачкал свой мундир».

Атина хихикнула.

— Что касается тебя, — сказал он, повернувшись к Жюстине, — ты выбрала не самый подходящий момент, чтобы сообщить свою новость, не так ли?

Жюстина пожала плечами:

— Заварил, кашу — не жалей масла.

— Больше подошло бы «кто живет в башне из стекла…».

— Наверно, — ответила Жюстина, покраснев.

— Мне бы хотелось узнать поподробнее об этом Кине. Но успокоить маму, — это все же придется тебе.

Жюстина обошла стол и обняла Маршалла со спины:

— Спасибо тебе, Маршалл.

— Иди, пока я не передумал, — съязвил он.

Когда они остались одни, Атина сказала:

— Жюстина была права. Ты действительно изменился, я тоже это заметила.

Он покачал головой:

— Не столько изменился, сколько стал более осведомленным. У меня был хороший учитель.

Он протянул ей руку и тянул до тех пор, пока она не оказалась у него на коленях.

Если когда-либо в ее жизни был момент, когда она хотела, чтобы время остановилось, этот момент настал. Голубые глаза излучали любовь, улыбка на губах обещала чувственное удовольствие, руки прижимали ее к мощному, твердому телу. Это были не просто видения, а настоящие чувства. У него были не только деньги, титул и красота. Он обладал гораздо большим — добротой, умом, твердым характером, чувством юмора. Он был храбрым авантюристом, и это подтверждали его многочисленные шрамы. Попытайся она изобразить его на холсте, у нее бы ничего не получилось. И дело было не в ширине и длине холста, а в глубине его характера, которую нельзя было ни нарисовать, ни понять, а только принять.

— Что ты собираешься сейчас

делать?

Его взгляд остановился на ее губах.

— Парочка идей напрашиваются сами собой.

— Я имела в виду, что ты решишь по поводу свадьбы Жюстины?

Он сдвинул брови, но продолжал улыбаться.

— О свадьбе Жюстины? Я пока еще ничего не решил насчет нашей с тобой свадьбы.

— Полагаю, что ты считаешь это шуткой?

Ответа не последовало. Вместо этого он так страстно ее поцеловал, что у нее закружилась голова.

Его свежевыбритое лицо пахло туалетной водой с ароматом лайма. Все на нем было чистым, отглаженным и накрахмаленным, но ее неожиданно воспалившееся — от поцелуя — воображение рисовало его сидящим обнаженным на подиуме в художественной мастерской школы.

Это становится опасно. Этого человека она не может контролировать. Более того, когда он рядом, она почти теряет контроль над собой. Теперь он разжигает в ней эротические ощущения, которые она не в силах контролировать.

— Остановись, — сказала она, когда он наконец освободил ее губы, но только для того, чтобы переместить свои губы в ямочку под подбородком.

— Нет.

Голос был глубоким и соблазнительным. Губы скользили по шее, по груди, и Атина чувствовала, что тает в его объятиях.

— Мм. Клубника со сливками. — Его губы остановились на бугорках ее грудей, а его золотистые волосы щекотали ей лицо. Еще один поцелуй и…

— О Господи, — раздался голос от двери. Атина открыла глаза и увидела Эстер. — Я потом зайду.

— Нет, нет, — остановила ее Атина, слезая с колен Маршалла. — Входи. Мы как раз… То есть мы собирались…

— Завтракать? — пришел ей на помощь Маршалл.

— Да, — ответила она, разглаживая немного помятое платье.

— Вижу, — сказала Эстер. — И что сегодня подают на завтрак?

— Сосиски. По-моему, пахнет сосисками. Тебе положить, или ты сама?

— Сосиски, — повторила Эстер. Маршалл хихикнул, увидев, как зарделась Атина. — Нет, я, пожалуй, ограничусь ветчиной.

Атина села на свое место и приложила ладони к пылающим щекам.

— Я, наверно, последую твоему примеру.

Маршалл встал, подошел к Атине и поцеловал ее в макушку.

— Все хорошо, моя дорогая. Мы все знаем, чего ты на самом деле хочешь на завтрак.

И с этими унизительными словами он закрыл за собой дверь.

Хотя они планировали остаться до воскресенья, Атина решила, что будет лучше — принимая во внимание создавшуюся атмосферу, — если они с Эстер уедут сегодня сразу после завтрака.

Маршалл вышел их проводить и помог сесть в карету. На прощание он лишь поцеловал Атине руку. Когда карета уехала, он посмотрел на окно будуара матери. Она тут же задернула занавеску.

Он покачал головой. Он слишком хорошо знал свою мать, чтобы думать, что она согласится с его мнением. Наверное, все было бы по-другому, если бы она помнила, как влюблялась, — то есть если бы она когда-нибудь испытывала это чувство. Иногда ему казалось, что его мать уже родилась древней старухой.