Исмаил
Шрифт:
— Какие новости у Али-Индуса? Мне уже несколько лет не доводилось там бывать.
— Я тоже давно о них ничего не слышал.
— Как же? Ты переехал?
— Нет, не переехал. Но я не хожу в кофейню.
— Женился, наверное, дети есть?
— Нет, друг мой, ничего подобного, времени на это нет.
Сабах удивился.
— Тогда ты, значит, очень занятой человек. Так чем ты занимаешься?
— Потом расскажу. Я пришел по другому делу. Оно связано с музыкой.
Сабах нашел здесь повод рассмеяться.
— Свадьба, да? На свою свадьбу приглашаешь?!
— Нет,
От удивления с Сабаха слетела всякая сонливость.
— Что? Прийти в мечеть?! И кому ты это говоришь! Мне? Ты шутишь, Исмаил-синеглаз!
— Нет, какие шутки, я говорю, что приглашаю тебя в мечеть поработать с хором над пением. Это тоже вроде работы, но, в отличие от других твоих работ, это не за деньги, это для служения Аллаху.
Сабах вдруг заерзал, стул сильно заскрипел под ним.
— Вот ты меня видишь, я от волос до кончиков ногтей нечист, весь в грехах, и ты меня приглашаешь в дом Божий. Да я к мечети близко не подхожу, меня молнией убьет. Убьет на месте!
— Я таких слов не понимаю. Я хочу привести тебя в мечеть, чтобы ты молодому поколению основательно и профессионально преподал пение. И много времени не потребуется. Двух занятий в неделю достаточно.
— О Аллах Всевышний, вот так попали на зубок к Пророку! Вообще, Исмаил-красавчик, ты откуда после стольких лет появился?
— Слушай, я ведь не для себя и не от себя самого пришел, я от имени мечети и молодого поколения, поэтому прямо и честно скажи мне: да или нет?
— Я бы совершил ошибку, если бы сказал «нет». Разве я осмелюсь? Как я ни смотрю на дело, так или иначе сталкиваюсь с мечетью и имамами. Выхода нет, я сделаю все, что хотите, но, клянусь памятью об Али-Индусе, даже не думай меня сделать мусульманином! Если захочешь, чтобы я намаз читал или молиться начал, тогда уйду сразу и не оглянусь. Я могу прийти, заняться музыкой и уйти, и все на этом!
— Ты приходи и делай все, что хочешь, никого твои отношения с Богом не касаются, это для тебя самого важно. Я тебя очень прошу преподать ребятам пение.
— Ну тогда разреши мне обдумать твое предложение.
— Нет проблем. Когда дашь ответ?
— Завтра в это же время.
На следующий день Сабах дал свое согласие.
Как и всегда в месяц Рамазан, мечети по ночам были открыты. В столице редкая мечеть не устраивала дополнительных выступлений проповедников, которых горячо встречали. И мечеть Исмаила тоже была среди активных.
Дни и ночи месяца рамазан закончились, и пришел праздник разговения. С утра народ собрался в мечети и в ее дворе и ждал хадж-агу — предстоятеля, который начнет праздничный намаз. По многолетнему обычаю, хадж-ага этим утром ходил в баню, и многие молящиеся со знаменами и хоругвями, с приветствиями наготове и с молитвами шли к бане, чтобы оттуда сопровождать его в мечеть. Эти праведные купания хаджи были источником радости для правоверных и шуток и смеха для молодежи. После праздничного намаза настал черед открытия библиотеки. Люди собрались в новом зале. Джавад приветствовал пришедших,
Затем наступила очередь Сабаха и его хора. За это время он отобрал ребят в хор и отрепетировал с ними песни. Ребята, как и он сам, были одеты в одинаковую одежду, выделяясь из общей массы. Сразу несколько человек, которые видели Сабаха по телевидению, с удивлением начали указывать на него друг другу — для них было необычно, что один из телевизионных певцов пришел в мечеть.
Когда, по знаку Исмаила, Сабах понял, что должен начинать, он вышел вперед. Сначала он поздравил всех с праздником разговения, потом извинился за то, что должен будет повернуться к присутствующим спиной. На столе стоял большой электрический орган. Сабах сел за орган лицом к хору и, искусно перебирая пальцами по клавишам, знаком руки, головы и бровей дал сигнал хору начинать. Звуки органа заполнили помещение. Видеть и слышать этот инструмент в мечети было неожиданно для многих. Это было для них — как есть сэндвичи и запивать их подозрительным западным напитком в ресторане. Сабах и хор, исполнив несколько песен, сошли со сцены. Исмаил с улыбкой спросил хадж-агу — предстоятеля:
— Как вам понравилось, хаджи?
— Это что было такое? На чем играл этот господин?
— Это орган, хаджи.
— Не видел раньше.
— Это новая вещь. Ваше мнение для нас очень важно, дайте, пожалуйста, вашу оценку. Как вы смотрите на это выступление?
— Как я смотрю? Господа и вы с ними трудились и проявили свой вкус. И этот господин весьма умело играл на инструменте, и праздничные стихи были отлично спеты. Честно и откровенно говоря, мне понравилось.
Исмаил, рассмеявшись, сказал:
— Хадж-ага, я помню, как несколько лет назад встретил вас перед кофейней Али-Индуса, вы проходили мимо и, услышав музыку, закрыли уши подолом абы и быстро ушли прочь.
— Конечно, так я и сейчас поступил бы, потому что музыка эта — от вожделения и от шайтана и полностью запретна, но здесь люди служили Аллаху. У меня нет возражений.
— Можем мы иногда это и в зале мечети исполнять?
— Будьте тактичны. Старым мужчинам и женщинам, давним прихожанам мечети, может не понравиться это. Вообще же — продолжайте делать все, что делаете, но только мне не испортите дело!
Исмаил улыбнулся, и несколько других, которые слышали разговор, тоже рассмеялись. Джавад сказал:
— Не бойтесь, хаджи, мы тысячу молодых приведем в мечеть, будут читать намаз с нами!
— Премного вам благодарен. Оставьте мне этих старичков и старушек, слушающих проповеди и рассказы о мучениях имамов, а молодежь вся — в вашем распоряжении!
Глава 18
Однажды вечером, придя домой, Исмаил увидел перед дверью пару женских туфель. Против его матери сидела какая-то женщина, которая при его появлении невольно взялась за платок, чтобы прикрыть голову. Это была Махин-ханум. Волосы ее были обрезаны вровень с плечами и свободно рассыпались по ним. Узнав Исмаила, она встала.