Испанские и португальские поэты - жертвы инквизиции
Шрифт:
Небезынтересно отметить, что камоэнсовские «Луизиады» — около 9000 стихов — вышли из печати в 1572 году, именно в тот год, когда во Франции, в Варфоломеевскую ночь [47] , католики резали, топили и жгли протестантов-гугенотов [48] . Название этой ночи стало нарицательным на многих языках, а изображение ее сохранилось в первоклассных « Трагических поэмах» французского поэта-гугенота Агриппы д’Обинье, современника этих событий. Девять тысяч александрийских стихов д’Обинье являются своего рода хроникой религиозных войн во Франции и образцом противоинквизиционной поэзии для всех стран. Как известно, во Франции инквизиция официально не существовала в эту эпоху Возрождения, как ни стремились установить ее крайние элементы, объединившись в Лигу с кардиналом де Гизом во главе. [49] Однако еретиков, — не марранов и морисков, как в Испании, а гугенотов, — истребляли во Франции, в Англии и в других странах. В эту эпоху любовной лирике — мадригалу, элегии, идиллии — сладкозвучного Ронсара [50] и других представителей знаменитой «Плеяды» противопоставляется жестокий эпос Агриппы д’Обинье. Темы упоения жизнью неустанно борются в поэзии с темами насильственной смерти, от которой погибают не только отдельные личности, но и целые толпы людей, объединенных принадлежностью к одной религии или к одному племени.
47
Варфоломеевская ночь — с 23 на 24 августа (день св. Варфоломея) 1572 г. Среди гражданских войн между католиками и протестантами бывали периоды перемирия и сближения. Для укрепления мира при французском дворе отпраздновали свадьбу гугенота принца Генриха Наваррского (будущего французского короля Генриха IV) с католичкой принцессой Маргаритой де Валуа, сестрой правившего короля Карла IX. Вскоре после этой свадьбы, среди продолжавшихся увеселений при дворе короля, ударили в набат, и в Париже, в пять часов утра, католики приступили к избиению гугенотов, с которыми еще накануне вместе участвовали в празднествах. Резня продолжалась несколько дней как в столице, так и по всей Франции.
В Париже погибло до двух тысяч гугенотов, в провинции — около тридцати тысяч. Варфоломеевская ночь получила название «парижской кровавой свадьбы». В изложениях этих событий обычно отмечается, что мать Карла IX, Екатерина Медичи, стремившаяся удержать власть в своих руках, ревниво желала сохранить влияние на своего молодого слабохарактерного и неуравновешенного сына. Сначала она опасалась Гизов, католических предводителей, но, когда к власти пришел гугенотский вождь, адмирал Колиньи, советов которого слушался король, Екатерина решила натравить католиков на гугенотов. По преданию, она старалась внушить Карлу, что гугеноты вступили в заговор против него, что их замыслы необходимо предупредить. Ее нашептывания вывели Карла из себя. «Вы хотите их истребить, — воскликнул
48
...католики резали, топили и жгли протестантов-гугенотов. — Такого рода события происходили во Франции уже задолго до 1572 г. Один из первых погромов произошел в городке Васси за десять лет до Варфоломеевской ночи. Агриппа д’Обинье перечисляет в стихах побоища в Васси, Сансе, Ажане, Кагоре, Туре, Орлеане и других городах, называя предводителя католических фанатиков Шарля де Гиза «кровавым кардиналом», а город Санс, название которого означает по-французски рассудок, — «безрассудным»:
Кровавый кардинал со свитой иереев, Страшась, что голос жертв, их трепет и рыданье Из душ безжалостных исторгнет состраданье, — Как медным чудищем — лукавый Фаларид. Он медною трубой все вопли заглушит. Ты ж, безрассудный Санс, ты первый учишь Сену Жрать жертвы и жиреть, на водах строить стену, Мост новый воздвигать из груды этих тел. Здесь первый ряд из тех, кто первым полетел. Другие сброшены на них. Смерть удалая. Ты терла головы о головы; играя, Исследовала ты пронзенные тела: Вода ль входила в них, иль кровь из них текла? Но Тур затмил и Санс картиною позора. Здесь мчала и гнала неистовая свора, Звериною резней весь город осквернив. Ей ужаснулся бы и оснеженный скиф. Пылали небеса сияньем возмущенным, В них руку видели с кинжалом занесенным. Три сотни связанных и чуть живых, три дня Не евших ничего, из крепости, кляня. Толпа швырнула вон и тут же осудила: На берегу реки их, наконец, добила. Здесь в камень возгласы трагические бьют, Здесь за одно экю — ребенка продают. Была охвачена багрянцами пожара Когда-то светлая и чистая Луара, И Орлеан — сплошной пылающий дворец. Зажженный пламенем пылающих сердец!49
Во Франции инквизиция официально не существовала в эту эпоху... — Как мы уже упоминали, в XII веке инквизиции боролась на юге Франции, в Лангедоке, против «ереси» альбигойцев, получивших свое название от городка Альби. Постепенно подвергаясь ограничениям, инквизиция вскоре официально перестала существовать. Однако элементы ее мы находим в установлении «Огненных палат», в XVI веке (см. стр. 41 и прим. на стр. 204)
50
Ронсар, Пьер де (1524—1595) — французский поэт эпохи Возрождения. «Плеяда» поэтов, в которую, кроме него, входили дю Беллэ, Реми Бэлло, Жодэлль, Дора, Баиф и Понтюс де Тиар, стремилась обогатить французскую поэзию греческими и латинским формами. В эпоху, когда итальянская литература еще первенствовала в Европе, эти поэты, в особенности Ронсар и дю Беллэ, придали французскому языку нежность греческих идилликов и итальянских лириков. Их поэтику излагает трактат дю Беллэ «Защита и восхваление французского языка». Их работа оказала влияние и на поэтов XVIII и XIX веков, в частности на Андрэ Шенье, Теофиля Готье и Шарля Бодлера.
В пятой книге своих «Трагических поэм», озаглавленной «Цепи», Агриппа д’Обинье открывает целую панораму событий, связанных с Варфоломеевской ночью.
Охотник, птицелов, рыбак манил обманом [51] Зовущей самкою, удилищем, капканом В траву, силок и сеть, на острие и клей Доверчивую дичь и рыбу и зверей. И вот приходит день, день мрачный наступает, И судьбы на него, нахмуря бровь, взирают. Отмечен трауром, безумия предел. Который в ночь войти, вернуться вспять хотел, День среди наших дней, с печатью приговора, Отмечен красным он, краснеет от позора. Заря хотела б встать, заря, чей смуглый цвет Когда-то открывал блаженный райский свет; Когда сквозь золото малиновые розы Вдруг вспыхнут, знали мы: вот ветер или грозы, Заря, которой смерть дает мощь и убор: Жаровни адовы и пышущий костер. Принцессы прочь спешат от ложа, из алькова. Им страшно, но не жаль виденья гробового: Зарубленных людей, которых день в крови Послал за жизнию в гнездо сей лжелюбви, Твой, Либитина [52] , цвет, это твои владенья. Зубцы капканов ржой разъела кровь оленья То ложе— западня, не ложе— гроб и кровь, Так Смерти факел свой передает Любовь. . . . . . . . . . . . . . . . А Сена [53] гнусная бьет, бьет в свои ограды И века нашего несет глухие яды. В ней не вода, а кровь, свернулась в ней волна И под ударами лежит обагрена Телами; первые топить здесь начинают. Но их самих туда ж последними швыряют. Свидетели убийств, гранит и волн раскат Обсудят меж собой, кто прав, кто виноват. Мост, что когда-то был торговых дел оплотом. Теперь гражданских бурь стал скорбным эшафотом. Четыре палача! их лица— срамота, На них часть мерзости и ужаса мост'a. Твоя добыча, мост [54] , четыре сотни трупов. Лувр! [55] Сена хочет срыть гранит твоих уступов. А роковая ночь взалкала восемьсот, В толпу преступников невинного ведет. . . . . . . . . . . . . . . . . Пока по городу шла мерзкая работа, Лувр загремел, предстал котлом переворота. Теперь он эшафот. С карнизов и террас. Из окон на воду глядели в этот час. Но разве здесь вода? И дамы, встав с постели, Чтоб щеголей пленять, в волненьи сладком сели. Глядят на раненых, на красоту и грязь, Над этой мукою бессовестно глумясь. Дымится небосвод и кровью, и сердцами, Но лишь прически жертв— жаль зрительнице-даме... Нерон [56] , забавами увеселяя Рим [57] , Театров и арен мельканием пустым. Игрою в Бар-ле-Дюк [58] и цирком за Байонной, Блуа и Тюильри [59] , балетом, скачкой конной И каруселями, зверинцами, борьбой, Потехой воинской, барьерами, пальбой, Нерон велел свой Рим пожаром в пепл развеять; Был хищному восторг заслышать и затеять Толп обезумевших многоголосый вой, Глумиться над людьми и мукой роковой. . . . . . . . . . . . . . . . . Карл [60] в ужас приводил своим пылавшим взором Двух принцев-пленников [61] , подавленных позором; Надежды их лишал, и был им ясен рок: Лоб угрожающий— раскаянья далек. Но, гордый, побледнел и на глазах у пленных Забыл презрение своих гримас надменных, Когда дней через семь вскочил в полночный час, Домашних разбудив: сквозь сон его потряс Мрак, воем голося, таким стенящим лаем. Что государь решил: срок бойни нескончаем, И после всей резни, законных трех ночей. Бунт подняли теперь те банды сволочей! Повсюду разослалон тщетные охраны, Но отклик шлют ему на окрик лишь туманы. Ночей двенадцать он дрожит, и дрожь берет Сердца свидетелей, приспешников, и вот День безрассудному предстал, внезапно страшен: Чернеют вороньем вершины луврских башен. Екатерине— смех: притворщица черства [62] ; Елизавете— скорбь [63] : лежит полумертва. Исовесть подлая51
Охотник, птицелов, рыбарь манил обманом... — Резня гугенотов была приурочена ко времени празднеств в честь свадьбы Генриха Наваррского и Маргариты Валуа.
52
Либитина — италийская богиня смерти.
53
Сена разделяет Париж на две части: «правый» и «левый» берег.
54
Твоя добыча, мост... — В Париже, на Сене множество параллельных друг другу мостов.
55
Лувр — в то время королевский дворец в Париже, на берегу Сены.
56
Нерон — римский император I века н. э. По преданию, из желания полюбоваться величественным зрелищем, велел зажечь Рим и, глядя на пожар, играл на лире и сочинял стихи. Имя Нерона Агринпа д’Обинье дает Карлу IX, опять намекая на гибель гугенотов среди увеселений католиков.
57
Рим — в данном случае Франция.
58
Бар-ле-Дюк, Байонна, Блуа — старинные города во Франции.
59
Тюильри — Тюильрийский дворец и Париже. Был построен на месте черепичных заводов, отсюда его название (Tuileries).
60
Карл IX (1550—1574) — вступил на престол десяти лет от роду. За четырнадцать лет его царствования во Франции произошло четыре гражданских войны между католиками и гугенотами. Однако незадолго до Варфоломеевской ночи (1572 г.) он благосклонно относился к гугенотам и, приблизив к себе их вождя, адмирала Колиньи, как будто хотел последовать его совету начать войну против католической Испании, в союзе с Англией и другими протестантскими государствами. Агриппа д’Обинье изображает его страстным и жестоким охотником на зверей и охотником на людей: ему приписывалось личное участие в истреблении гугенотов в Варфоломеевскую ночь.
61
Двух принцев-пленников... — гугеноты Генрих Наваррский (впоследствии французский король Генрих IV) и Генрих I, принц Кондэ. Оба они отреклись от протестантства в пользу католичества, и это спасло их в Варфоломеевскую ночь. Впоследствии Генрих Наваррский отрекся от католичества и, став во главе гугенотов, долго безуспешно осаждал Париж, притязая на французскую корону. Наконец, он произнес знаменитую фразу: «Париж стоит мессы» и опять стал католиком, после чего был признан королем. Предания изображают его благодетелем народа, но история установила многие его тиранические поступки. Однако в отношении гугенотов он вел себя либерально: издал Нантский эдикт о веротерпимости (1598 г.).
62
Екатерине — смех: притворщица черства... — Екатерина Медичи (1519—1589), мать Карла IX, была регентшей, пока сын был малолетним. Эта католичка была так же равнодушна к религии, как гугенот Генрих Наваррский. Она всячески лавировала между католической и гугенотской партиями, боясь усиления и той и другой. Агрип-па д’Обинье дает ей такие эпитеты, как «сомнительная мать» и «сводница» своих сыновей.
63
Елизавете — скорбь... — Елизавета, жена Карла IX, дочь германского императора Максимилиана II, сочувствовавшего протестантам.
64
И совесть подлая владыку до кончины... — Карл IX умер через два года после Варфоломеевской ночи. Ему было всего двадцать четыре года.
65
Мо (Meaux) — старинный город к востоку от Парижа.
66
Орлеан — старинный город в центре Франции, на реке Луаре.
Между тем католичество пыталось проникнуть во все поры молодого тела Испании и Португалии. [67] Сколько аутос сакраменталес [68] (autos sacramentales) сочинено было поэтами по заказу церкви!
Конечно, многие испанские писатели сами являлись пламенными католиками, мистиками, прелатами, но в некоторых любовь к эллинской древности боролась с верой в казенную церковь.
67
Между тем католичество пыталось... — К этой эпохе относится возникновение ордена иезуитов, основанного Лойолой. Иниго Лопес де Ренальдо Лойола (1491—1556) начал с военной карьеры. Раненный в сражении в обе ноги и охромевший, вынужден был отказаться от воинской славы и возмечтал создать «Христову милицию». Тридцати трех лет от роду он занялся изучением философии и богословия. Вероятно, подозревая в нем реформатора, инквизиция следила за ним. Дважды он был арестован. Наконец, после многих неудач и скитаний, он достиг своих целей. Воинствующая церковь получила новое орудие: папа особой буллой утвердил устав ордена Иисуса (т. е. иезуитов). Проповедуя слепое повиновение церкви, иезуиты стремились опутать своими сетями не только Испанию, но и все страны. Об этом в своих «Трагических поэмах» сетует Агриппа д’Обинье:
Когда бы мог ты знать, как это знаю я!
Повсюду короли и принцы и князья
Уже отравлены, запятнаны престолы
Глухими ядами поборников Лойолы.
О Польша, Австрия, Норвегия, Москва!
Что вас от гнусного избавит торжества?
68
Аутос сакраменталес — духовные пьесы символического и аллегорического характера, сопровождавшиеся народными шествиями. Исполнялись в дни больших празднеств и заказывались таким поэтам, как Кальдерон де ла Барка и Лопе де Вега. В течение 37 лет Кальдерон поставлял их к празднику тела Христова. Это был своего рода социальный заказ эпохи католической государственности, В число действующих лиц этих пьес входили евангельские и библейские герои, а также олицетворения различных пороков и добродетелей.
Являлся ли этот гуманизм тоже своего рода мистикой, или же его можно рассматривать как возмущение против полицейской религии? Как бы то ни было, он следовал латинской традиции, по которой Аполлон сопоставляется с Христом, а Венера — с девой Марией.
Само собой разумеется, испанские и португальские интеллигенты еврейского происхождения, так называемые «новые христиане», входили в число культурных людей того времени, подвергшихся этим влияниям. Но если их христианские собратья, «старые», «настоящие» христиане находились во власти этой двойной любви, колебались между «святой» католической верой и греческой мифологией, то некоторых евреев раздирала тройная любовь — к Испании, их мачехе, к Греции и к Библии.
Испанцы и португальцы по языку, марраны играли видную роль в политической и культурной жизни. Среди них немало было врачей, писателей, ученых. Многим из них удалось бежать от инквизиции. Они спасались в протестантскую Голландию, Францию, Италию, Швецию и другие страны. В то время борьба за колониальные богатства уже потрясала Европу. Колониальная политика и морская торговля имели огромное значение для «их католических величеств». Вот почему, предоставляя инквизиторам преследовать иудействующих в Испании, в Португалии и в колониях, правительства этих стран терпели своих марранов где-нибудь в Голландии или во Франции. Они пользовались ими в своих империалистических целях. Они охотно эксплуатировали энергию и дарования своих «еретиков». Некоторые марраны исполняли должность консулов, агентов, даже посланников различных стран, в Голландии, где процветала знаменитая Ост-Индская и Вест-Индская компания. Марраны представляли Марокко, Данию, Венецию и Швецию. Среди марранов, кроме врачей, ученых и офицеров, мы находим различных чиновников, тщательно перечисленных Даниэлем Леви де Баррьосом.
Голландия исключительно гостеприимно принимала беглецов, открыто отрекавшихся от католичества и принимавших иудейство: они способствовали ее экономическому процветанию.
Среди дипломатов-марранов следует упомянуть Мануэля Фернандеса де Вилла-Реаль [69] , капитана и генерального консула Португалии в Париже, где он перешел в иудейство. В течение ряда лет он представлял свою страну во Франции. Но по его возвращении в Лиссабон его арестовала инквизиция по обвинению в иудействе. После двухлетнего тюремного заключения, в 1652 году он был удушен гарротой.
69
Мануэль Фернандес де Вилла-Реалъ — экономист и драматург, друг поэта Антонио Энрикеса Гомеса.
В застенках инквизиции и в убежищах марранов всегда жила «еретическая» поэзия, ненавистная, как черная магия, бюрократам священного трибунала.
Книги «еретиков» печатались далеко от Испании и Португалии: «Утешение в треволнениях Израиля» Самуэля Ускэ вышло на португальском языке в Ферраре, испанские «Псалмы» Давида Абенатара Мэло — во Франкфурте, испанские стихи и хроники Даниэля Леви де Баррьоса — в Брюсселе и Амстердаме, испанские стихи и проза Антонио Энрикеса Гомеса — в Парижс и Руане, различные произведения на испанском, португальском, латинском и древнееврейском языках — в Голландии, Турции, Италии.
Некоторые писатели-марраны отдавали свою жизнь одновременно делу еврейства и делу испанской литератур ы.
Они следовали традициям испанской поэзии и пользовались противопоставлениями, гиперболами, метафорами в испанском вкусе. Некоторые их стихи искусственны, другие свидетельствуют о подлинной изобретательности авторов. Но есть и стихи, лишенные каких бы то ни было украшений, голые как тюремная стена. В них есть сила. Наибольшее количество книг принадлежит Даниэлю Леви де Баррьосу, неутомимому деятелю, испробовавшему различные жанры поэзии и прозы. К ним относятся: мифологические стихи, аллегорические драмы, комедии, мадригалы, оды, сонеты, октавы, десятистишия, акростихи, панегирики, сообщения, очерки, хроники, этюды и заметки.
«Odi et amo! » [70] Ненавижу и люблю! В изгнании некоторые еврейско-испанские и еврейско-португальские интеллигенты не отрывали взоров от Испании и Португалии. В меланхолии дождей, в северной мрази с тоской и гневом они вспоминали свою сияющую страну. Баррьос, вероятно, часто видел во сне свою Монтилью, андалузский городок, который он когда-то называл своей «зеленой звездой» (verde estrella).
Если св. Хуан де ла Крус [71] и святая Тереса, ультрамистические католические поэты, имели дело с инквизицией, чего же могли ждать поэты еврейского происхождения?
70
«Odi et amo» — «Ненавижу и люблю». Этими словами начинается известное двустишие Кая Валерия Катулла, латинского поэта I века до н. э., обращенное к его возлюбленной.
71
Св. Хуан де ла Крус (1542 —1591) — богослов и поэт, основавший, вместе со св. Тересой, монашеский орден босых кармелитов.
Каждый новый беглец из Испании и Португалии привозил в Голландию весть о новых арестах и новых аутодафе. Такой-то осужден! Такой-то удушен гарротой! Такой-то сожжен «в изображении»! Такой — заживо сожжен!
Но беглецы преодолевали свое смятение. Они организовывались, основывали еврейско-испанские академии, куда входили ученые и поэты. В своем «Сообщении об испанских писателях и поэтах еврейского племени» Баррьос перечисляет, в прозе и стихах, десятки своих собратьев. Среди других мы находим имя Хакоба Бельмонте, автора истории Иова, переделанной в комедию, и стихов против инквизиции, произведений, не дошедших до нас. В Амстердаме поэты-марраны сочиняли на испанском, португальском и латинском языках элегии, оды и панегирики во славу тех, кто погиб в аутодафе где-нибудь в Вальядолиде, в Кордове, в Компостелле, в Лиссабоне.