Испанские поэты XX века

Гарсиа Лорка Федерико

Из моего угла. Послание

Перевод Ю. Петрова

О, мой Асорин ^{73} , как зашел далеко ты — сюда, от моря Улисса, сюда, где великому дону Кихоту привиделась тень Амадиса ^{74} ; Ла Манча усыновила пришельца, но, друг Асорин, хранишь ты свою иберийскую душу и сердце под жестким крахмалом манишки; чуть-чуть вольнодумец, о Асорин мой, противник доктрины плоской, ты склонен к реакции из-за старинной вражды с якобинской прической! Идешь, об опасности не беспокоясь, готовый к великим свершеньям, и шпага, оттягивающая пояс, святым полирована рвеньем. Послушай: Испания выбирает начало, восход, появленье! Так что ж — задохнуться в зевающем крае? Замерзнуть в оледененье? Чтоб вновь искупленье не стало напрасным, пора с огнем и оружьем спешить навстречу рассветам красным, навстречу крикам петушьим.

Молодая Испания

Перевод Инны Тыняновой

Было время безумья, было время обмана, вся Испания в блестках, в чаду карнавала не могла залечить свои тяжкие раны и, больна и пьяна, в нищете умирала. И,

беременна мрачным предчувствием, билась в этом страшном вчера, в нашей лжи и позоре, а у нас голова от химер закружилась, и молчало от бури усталое море. Мы оставили в гавани челн наш убогий, мы в открытое море стремительно плыли, наш корабль — золотой, далеки нам дороги; руль, и якорь, и парус мы в волнах утопили. И тогда, поднимаясь сквозь сны и виденья — сны минувшего века, что без славы увяли — засветилась заря, и сквозь наше смятенье свет божественной истины мы увидали. Только каждый спешил по дороге измены, и протягивал руки за праздной мечтою, и, сверкая доспехами, думал надменно: «Пусть сегодня прошло… будет завтра за мною». Вот вчерашнее завтра, — сегодня живое… Вся Испания в блестках, в тряпье карнавала и, как прежде, пьяна, среди крика и воя кровь из раны своей до конца допивала. Так не медли же, юность, не жди и не сетуй, если мужество служит тебе без отказа, ты пойдешь, пробужденная, к новому свету, что ясней, чем алмаз, и прозрачней алмаза.

На смерть Рубена Дарио ^{75}

Перевод В. Столбова

Была в стихе твоем скрыта гармония мирозданья. Куда же ушел ты, Дарио, новых созвучий искать? В саду Гесперид ^{76} садовник, жаворонок океана, сердце, звездную музыку способное постигать. Быть может, тебя Дионис увлек в подземное царство. И ты возвратишься, розами снова украсив тимпан. Или в опасном плаванье к берегу Эльдорадо ^{77} , к острову вечной юности ты ранен был, капитан. Пусть же в кастильской речи твой след навсегда хранится, всего испанского мира рыдайте сегодня сердца. В своем золотом королевстве умер Рубен Дарио, из-за морей пришла к нам весть о смерти певца. Имя его мы выбьем на мраморе чистом и строгом, а рядом флейту и лиру и надпись высечем там: «Этих струн достойна коснуться только рука Аполлона, никто кроме Пана не может поднести эту флейту к устам».

Дону Мигелю де Унамуно

Перевод М. Квятковской

На его книгу «Жизнь Дон Кихота и Санчо» ^{78}

Он, донкихотствующий и нескладный, дон Мигель, наш мощный баск, примерил вычурные латы и шлем — нелепый таз — Ламанчца Доброго. И на своей химере плетется дон Мигель, и шпорой золотой безумье подгоняет — крепкий в вере, неуязвимый клеветой. Народу пастухов, погонщиков, пройдох, ростовщиков преподает он рыцарства уроки, и земляков бездушная душа, чей сон он будит, палицей круша, проснется, может быть, наступят сроки… Он хочет, чтобы всадник выбрал путь и думал, прежде чем в седло усесться; так новый Гамлет чувствует у сердца клинок кинжала, холодящий грудь. Живет в нем дух породы крепкой, здравой, чьи мысли рвались прочь от очагов к сокровищам заморских берегов. Он после смерти встретится со славой. Он — основатель, он душою всею воззвал: — Есть бог! Испанский дух, вперед! — Он добротой Лойолу ^{79} превзойдет. В нем жив Христос, поправший фарисея.

Хуану Рамону Хименесу

Перевод О. Савича

На его книгу «Грустные мелодии» ^{80}

Был месяц май, и ночь была спокойная и голубая, и полная луна плыла, над кипарисами сияя. Она зажгла фонтан огнями, вода струею тонкой била и всхлипывала временами, и только воду слышно было. Но донеслись до слуха трели невидимого соловья, и ветер дунул еле-еле, сломалась тонкая струя. Потом возник напев щемящий, и сад его в себя вбирал: за миртами, в зеленой чаще, скрипач таинственный играл. Любовь и молодость сплетали в один напев тоску свою и жаловались ветру, дали, луне, воде и соловью. «Фонтан — для сада, для фонтана — одни несбыточные сны», — пел скорбный голос из тумана, и то была душа весны. Но голос смолк, и смолк упрек. Рука смычок остановила. Печаль теперь одна бродила по саду вдоль и поперек. И только воду слышно было.

Из книги

«НОВЫЕ ПЕСНИ» (1917–1930)

К ПРИМОРСКИМ ЗЕМЛЯМ

Перевод В. Столбова

I

В патио — розы, в окне — решетка. И ты за решеткой, красива, смугла. Глаза тебе ночь синевой подвела. Как птица в клетке, невесела, кого ты ждешь у окна, красотка? Между решеткой и розами ты грезишь любовью устало? Галантный разбойник весь в черном и алом, страсть, озаренная блеском кинжала, твои занимают мечты. Не встанет с гитарою подле окна тот, кого ждешь ты. Ибо во тьме сгибла Испания Мериме ^{81} . Мимо окон твоих — тут ты выбрать вольна — на партию виста к викарию шагает нотариус, спешит ростовщик к своему розарию. Я, печальный, бреду, в седине голова, но в сердце своем я скрываю льва.

II

Я иду по улице, красотка, но и у меня есть свои розы, свои розы и своя решетка.

III

Трактир на пути моем, в трактире идет пирушка. И ты разносишь пьянчужкам стаканы с красным вином. Предлагают тебе пьянчуги свои мужские услуги, но от их приставаний жалких ты уходишь шагом весталки. А другие в грусти и обиде по алмазам глаз твоих вздыхают, что глядят на них и их не видят. По рукам твоим, что обнимают, к сердцу жмут подносик оловянный, на котором сгрудились стаканы. Эй,

хозяйка, глазом не коси. Лучше мне стаканчик поднеси.

IV

К порту несется поезд, вдыхает воздух морской, глотает морскую горечь, а море еще за горой.

*

В порт мы с тобой приедем, и ты увидишь сама, — как перламутровый веер, над морем блестит луна.

*

Ах, Сакан ^{82} японке говорил одной: там ты обмахнешься белою луной, белою луною, синею волной.

V

Санлукар ^{83} и берег моря, И летняя ночь темна, и слышится чья-то песня: «Пока не взошла луна…» Пока не взошла луна из горьких морских глубин, два слова хочу сказать тебе один на один. О, санлукарский берег!.. Апельсиновые сады… И одинокая песня у кромки горькой воды. И голосу вторит волна. «Нас никто не увидит, пока не взойдет луна».

ЛУНА, ТЕНЬ И ШУТ

Перевод Н. Горской

I

На башни и крыши снаружи луна серебро осыпала. Внутри моя тень неуклюже по белой стене скакала. Вместе с луною далекой тень постарела, поблекла. Под этой луной оловянной петь серенаду странно о женщине, мне не милой, о старости окаянной. Закрой свой балкон, Люсила.

II

Тень за альковом разбухла — обозначились горб и брюхо. Напевает шут монотонно; Идет шафранная борода к серым щекам картонным! Закрой балкон навсегда.

ПЕСНИ

Перевод М. Самаева

I

Под зацветающей сьеррой море о камни дробится. Пчелы летают — и в сотах искрятся соли крупицы.

II

Черные волны, пенные клочья. Запах жасмина и моря. Малага ночью.

III

Ну вот и весна к нам явилась. Кто знает: как это случилось?

IV

Новой весны появленье и ежевики цветущей белое благословенье.

V

Тихой и ясной мартовской ночью месяц взошел, кругл и тяжел. Он — точно соты, полные света, в рое сверкающих пчел.

VI

Кастильская луна. И в песне между строк утайка есть одна. Лишь в доме все уснут — я буду у окна.

VII

Песню ветра поет счастливый тополек, распушивший листья, и глядящая в речку ива. Бурый дуб, напоенный силой, под пилою поет о жизни и цветок, никому не милый. Все в росе поют на рассвете: яблонь — белые, абрикосов — бледно-розовые соцветья. И бобов в цветочных накрапах уносимый рассветным ветром зыбкий запах.

VIII

Фонтан под ветвями акаций в цвету на площади. Вечер унял духоту. И щелк соловьиный в прохладной тиши. Вот час сокровенный, любимец души.

IX

Таверны белизна и странника жилье, где тень моя видна.

X

Римские акведуки — поется у нас в краю — прочностью не превосходят любовь мою и твою.

XI

Поймешь любовных слов значенье, когда от них отнимешь немного преувеличенья.

XII

В церкви Сан-Доминго бьют в колокола. Хоть меня безбожником паства нарекла, помолюсь… с тобою. Набожность нашла!

XIII

Праздник, флейта с барабаном. На зеленый луг с посошком зеленым вышел в хоровод пастух. Чтобы с ней потанцевать, я спустился с гор высоких, в горы я вернусь опять. На деревьях сада дни и ночи напролет соловей то солнцу, то луне поет. Он охрип, а все поет: в этот сад за розой алой девушка придет. Каменный фонтан в дубраве под листвой стоит густой, и вода в кувшин струится, а кувшин всегда пустой. Лишь взойдет луна, в ту дубраву тихо проскользнет она.

XIV

С тобой мы в Валансадеро, где праздник святого Хуана, а завтра я в пампу отправлюсь через простор океана. Да сохранит меня бог, чтобы вернуться я смог. Завтра я стану памперо, но сердце останется здесь, у побережий Дуэро.

XV

Пойте, девушки, хором, ведя хоровод: — Зелен луг, и апрель поплясать к нам идет. В молодом дубняке, в лозняке возле вод в башмачках серебристых его видел народ. Зелен луг, и апрель поплясать к нам идет.

ПОСЛОВИЦЫ И ПЕСЕНКИ

«Глазом зовется глаз…»

Перевод В. Столбова

Глазом зовется глаз не потому, что мы его видим, а потому, что он видит нас.

* * *

«Как вести диалог…»

Перевод В. Столбова

Как вести диалог — вот тебе мой совет: сначала задай вопрос, а после… слушай ответ.

* * *

«Но глядя в свое отражение — также…»

Перевод В. Андреева

Но глядя в свое отражение — также ищи и другого, другого…

* * *

«Новый век? Разве доныне…»

Перевод В. Столбова

Новый век? Разве доныне не грохочет все та же кузница? И вода, извечная узница, течет не по старой долине?

* * *