Испанский сон

Аксельруд Феликс Павлович

Ее чувство тут же обратилось в конкретную мысль. Я не знаю, сказала она себе, хороша или плоха для целей этих людей моя девственность; так же не знаю, чем это для меня обернется — приносили же, например, девственниц в жертву; но в предположении всех прочих равных обстоятельств было бы неплохо, если бы палец этого человека, оказавшийся столь любезным моей пизде, прямо сейчас меня дефлорировал. По крайней мере, это было бы хоть каким-то вознаграждением за весь этот неуютный прием. Более того — неслась дальше ее мысль, — если бы такое чудо случилось, я бы немедленно постаралась отдаться всей компании, включая

и дюжую охрану — должны же ребята что-то поиметь за то, что так мягко держат меня за задницу! — не говоря уже о том, что это, может быть, как-то помогло бы выбраться из всей этой совсем еще не понятной переделки.

Однако фантазия эта оказалась в итоге пустой; пока она ей предавалась, обладатель соблазнившего ее пальца сделал то же, что и все его предшественники, то есть прекратил свое действие, развернул коляску к столу и произнес свидетельство ее девственности. После этого она почувствовала первый положительный сдвиг в происходящем. Пока одни люди помогали его сиятельству возвратиться на возвышение, другие — те, что держали Марину — весьма бережно поставили ее на пол, и она поняла, что может опустить юбку и даже, сделав несколько шагов назад, подхватить свои трусики, так и продолжавшие жалкой тряпочкой лежать в центральном круге. Она не рискнула натягивать эти трусики на глазах экзекуторов, тем более что Царевна, напуганная внезапным событием, была еще далеко; она просто заткнула их за пояс юбки да и вернулась к тому месту, где ее испытывали.

Все еще ощущая некоторое разочарование и даже досаду, она вдруг поймала себя на том, что первоначальная ее неловкость куда-то исчезла вслед за Царевною. Теперь она ощущала себя перед высоким столом вполне комфортно. Она не знала, какие еще испытания имел в виду его сиятельство, но почему-то обрела уверенность в том, что все это ей по плечу. В ней возобладало любопытство: если она пройдет испытания — какова будет награда?

— Теперь, — продолжал его сиятельство, как бы отвечая на ее мысли, — надлежит удостовериться в идейной твердости испытуемой, для чего предлагаю членам жюри задавать ей любые вопросы. При этом, хотя она кажется и близкой к тому, чтобы пройти испытания, я просил бы вас, господа, воздерживаться от прямых формулировок, которые прежде положенного могли бы открыть испытуемой наше кредо. Для примера, задам первый вопрос. Скажите, дитя мое, — с неожиданной лаской в голосе обратился он к Марине, — есть ли у вас какой-либо объект преклонения? Какой-нибудь, иначе говоря, кумир?

— Простите меня, ваше сиятельство… — начала свой ответ Марина и опасливо оговорилась: — Надеюсь, я могу вас так называть, раз это делают другие…

Его сиятельство милостиво кивнул головой.

— …но я должна уточнить, — продолжала она, — какого рода кумира вы имеете в виду. Ведь сказано — не сотвори себе кумира; и в то же время в житейском смысле кумиром может быть кто угодно, от футбольной команды до соседского мальчика. Боюсь, что ответ мой должен зависеть от уровня, на котором задан вопрос… а коли так, я должна точно представлять себе этот уровень.

Его сиятельство откинул капюшон. Это движение было неожиданным для нее и наполнило ее трепетом. Его лицо, лицо человека средних лет, не было ей знакомо. Оно было исполнено твердой воли и резковатой мужской красоты, напоминая этим бюсты римских императоров;

взгляд глубоко посаженных глаз, казалось, проникал в нее глубже, чем она до того позволяла кому бы то ни было.

— Не играй с нами, дева, — сказал человек. — Здесь не философское ристалище, но высокий и строгий экзамен. Чем честнее будут твои ответы, тем блистательней может возгореться твоя звезда. Итак — есть ли у тебя объект преклонения?

— Да, — еле слышно сказала она и опустила голову.

— Смотри на того, кто задает вопросы.

Она загипнотизированно подняла взгляд.

— Можешь назвать одним словом, кто… или что? — жестко вопросил экзаменатор.

— Да.

— Назови.

— Это Царь.

Взгляд его сиятельства неожиданно потеплел. Этот человек приводил Марину в смятение; он все делал неожиданно, ни одно из его действий она не могла предугадать. Она ощутила себя мошкой, ничтожеством… Это испугало ее; она не ощущала себя так ни с Отцом и ни с одним Господином.

— Я удовлетворен, господа, — объявил его сиятельство. — Теперь ваша очередь.

— Скажи, дева, — задал вопрос человек из центрального кресла, — если царь не по своей воле отстранен от надлежащего места, должно ли это означать, что он низложен?

— Низложен? — переспросила она.

— Да, то есть что он больше не царь?

Ей вдруг стало легко отвечать. Какой-то барьер был пройден — дальше шло хорошо ей известное.

— Разумеется, нет, — сказала она и в первый раз в этом зале улыбнулась, — кто же может низложить Царя, как не Он сам?

Вопросы посыпались с разных сторон, как град.

— В каких случаях царь не может быть восстановлен?

— В случае смерти… в случае тяжкой болезни, явно препятствующей такому восстановлению…

Она немного подумала.

— Других случаев я не вижу.

— Известно ли тебе слово «змей»?

— Да.

— Кого называют этим словом?

— Лукавого гада, дьявола и сатану… врага рода человеческого.

— Кто сильнее — царь или змей?

Ай да вопрос! Он заставил ее запнуться; она неуверенно посмотрела на его сиятельство, сидевшего на своем месте с краю стола по-прежнему с откинутым капюшоном, и уловила в его пронизывающем взгляде некое поощрение. Говори честно что думаешь, советовал ей этот взгляд.

— Это вопрос вопросов, — сказала она мрачновато. — Есть Цари сильные, изгоняющие гадину по своей воле, а есть слабые… всего лишь водворяющиеся на освобожденное место… Нет единого ответа на ваш вопрос, господин.

Опять наступило молчание. Затем тихо прозвучал последний вопрос:

— Должно ли помогать отстраненному от престола царю водвориться?

— Если Он сам этого не может, то да.

— Полагал бы, что испытание закончено, — послышалось в тишине. — Ваше мнение, господа?

— Согласны, — глуховато сказали люди за столом и, как по команде, откинули свои капюшоны. Теперь она могла рассмотреть их всех. Трое из пятерых, в том числе и человек в центральном кресле, не выделались ничем особенным, а еще один, сидящий рядом с его сиятельством, был значительно моложе, чем все остальные. Марина припомнила, что молодой человек был единственным, кто не задал ей ни одного вопроса. Должно быть, подумала она, это помощник его сиятельства. Но кто же, в конце концов, все эти люди?