Исповедь игрушечного пилота
Шрифт:
Дед вернулся через десять дней. Осунувшийся, молчаливый. Он поел и завалился спать. К середине следующего дня встал с постели, накипятил воды, наполнил ею бочку. Долго отмокал. Затем оделся в чистое и до темноты сидел на завалинке. А ночью вдруг проснувшийся Саша с удивлением обнаружил, что дед стоит посреди комнаты и смотрит на икону в углу. Казалось, сон несколько раз пришел и ушел а дед все так же стоит, крестится и что-то шепчет. Наконец, он шумно вздыхает, берет со стола керосиновую лампу и подается в дверь. Саша неслышно следует за ним, к узкой щелочке между дверью и косяком. И вот дед на пороге своего дома, но будто упав лицом в реку черного молока, и лишь неподвижная широкая спина, освещаемая лампой с подоконника веранды, еще наплаву
То лето стало для Саши воротами во взрослый мир. По приезде в Москву, еще не перестроив свои восприятия на городской лад, он вдруг
К деду Саша ездил до самой войны. И каждый раз лето для него наполнялось событиями доверху. Конечно, в этом была заслуга Петра Афанасьевича. Он точно знал момент, когда нужно перевернуть очередную страницу своей таинственной книги, чтобы у внука сначала захватило дух, а потом уже становилось не разобрать, кто у кого учится. И Саша целый день был, что называется, при деле, а вечером еще успевал сбегать к деревенским пацанам покурить втихаря самокруток, послушать детских страшилок про нечистую силу.
В то их последнее лето они запускали воздушных змеев. Делали маленьких и больших, пробовали различные конструкции. И вот как-то раз, заглядевшись на то, как парит в небе их очередное, особо удачное изделие, Петр Афанасьевич промолвил:
Загадай, Саша, желание. Просто подумай мысль и помести ее на этого змея поближе к Господу.
А ты себе загадал?
Я, Саша, в этой жизни сыграл в очень большую игру. Не сказать, что проиграл, но теперь у меня не желания, а скорей надежды. И в значительной мере они связаны с тобой
Потом пришла война и вытеснила своей взрослой серьезностью и лето, и воздушных змеев. Вместе со всеми Саша стоял перед уличными репродукторами, слушал голос Левитана и видел, как на лицах людей проступают тени того, что еще только должно будет случиться. Когда начались налеты, он дежурил на крыше, тушил зажигательные бомбы. Потом был первый салют в сорок третьем. И колонна пленных немцев по Садовому кольцу. И, наконец, талой водой по весенним лицам Победа!
После войны мать поехала в деревню. Вернувшись рассказала, что дом деда сгорел, а сам он ушел на фронт добровольцем и погиб в конце войны в военкомате лежит похоронка. Известие о смерти деда не задело Сашу глубоко. Ему ведь было всего пятнадцать, и только-только отгремела война, где смертей этих не счесть. Да и где же как не в схватке с врагами должен был закончить свой путь человек, который Много десятилетий спустя, уже ставший Александром Савельевичем даже для себя самого, он попытался отыскать следы деда в архивах. Но в первом приближении столкнулся с тем, что часть калужских архивов была утрачена в войну, часть сгорела ещё до войны. В общем, свои поиски он оставил. И сделал это почти с облегчением. Оно и правда! Ведь он знал деда таким, каким тот был на самом деле. Что же касается его биографии В разные годы воображение Саши представляло жизненный путь деда по-разному. То он был отважным путешественником, исследователем Востока тем путешественником, что нес в свою страну сокровенное знание, но опоздал. То белогвардейским генералом, вместо тоски изгнания избравшим жизнь отшельника под чужой фамилией. И даже представителем инопланетной цивилизации, который слишком жестко приземлился и поэтому вынужден был коротать свои дни в лесу но только так, чтоб не совсем уж бесследно. Разве архивные документы, даже если они и существовали, могли потягаться с такой богатой биографией его деда?!
После окончания школы Саша поступил в авиационный институт. Общительный, способный к науке молодой человек, мастер на все руки, отличный танцор, и родители опять же он быстро пошел в гору. Сначала староста группы, потом член комитета комсомола института. На последнем курсе Сашу вызвали в особый отдел: так и так, дорогой товарищ, народ и партия оказывают тебе большое доверие будешь работать в органах. Мог ли он отказаться от этого предложения? Мог, наверное. Но он был сыном своих родителей, и ему, как и многим мальчишкам военного времени, мечталось послужить Родине. Да и органы тогда это Органы, а не какие-нибудь там будущие спецслужбы! К тому же, никто не запрещал ему строить модели самолетов, усаживать в кокпит вырезанных из дерева пилотов и представлять, что это он сам поднимается все выше и выше в небо
***
Слушая этот рассказ, Влад не заметил, как стемнело. Савельич зажег керосиновую лампу, расплескивая по стенам желтый свет подошел к буфету, взял бутылку водки и два стакана. Наполнив свой до половины, залпом осушил.
Когда человеку двадцать лет, то в нашем обществе он еще ребенок. Сначала слушаешь учителей в
Савельич налил себе еще водки. Выпил. Подошел к окну. Долго смотрел в темноту. Потом глубоко вздохнул.
Мне в каком-то смысле повезло. Я почти сразу стал участвовать в проекте по созданию первой советской атомной бомбы. В то время эти работы находились всецело в компетенции органов и лично товарища Берия. И вот я, вчерашний студент, стал куратором одной из групп разработчиков. Таким наполовину коллегой тех ученых, наполовину их надзирателем. О, это были замечательные люди! Специалисты старой закалки, они чем-то напоминали мне деда. Неудивительно, что у нас наладились хорошие отношения. Не забывая про оперативную работу, я так увлекся технической стороной проекта, что впору было сажать меня к ним в соавторы. Именно эти старые специалисты и дали мне прозвище Головастик. Вы, мол, Александр Савельевич, обладаете очень ценным для всякого инженера качеством умеете ловко обходить подводные камни, как природного происхождения, так и рукотворные. Потрясающие были люди! Точные в своих наблюдениях и оценках. Я многому научился у них.
Отойдя от окна, Савельич сел и положил руки на стол. Никогда прежде Влад не видел его таким глядящим куда-то внутрь себя, и настолько глубоко, что к образовавшейся воронке, не ровен час, печные кирпичи могли начать подтягиваться.
А потом пришел пятьдесят третий год. Смерть Сталина. Разоблачение культа личности, чистка в рядах органов. Меня эта чистка не задела, даже наоборот: как грамотный технический специалист и толковый оперативник я был назначен на генеральскую должность. И пошла-поехала моя жизнь через все эти изделия, проекты, приемные комиссии, коллегии, оперативные штабы, стратегические совещания Никакой работы не боялся. Если было надо сам лез в канализацию!
Он выпил еще водки, задержал дыхание. Потом посмотрел на Влада неожиданно трезвым взглядом и начал говорить так, будто читал доклад, состоящий из одних цифр.
В начале шестидесятых годов в нашем ведомстве выявилась одна проблема. Она была связана с подготовкой разведчиков. Дело в том, что к тому времени основным объектом интереса советской разведки стали Соединенные Штаты. А это, надо сказать, совсем не то, что тогдашняя Европа. В Америке даже в годы войны не очень-то бедствовали. И вот представь человека, который родился в Советском Союзе и который с детства слышал всю эту пропаганду про империализм как последнюю, загнивающую стадию капитализма, и прочее, прочее. Попадает такой человек в Америку. Но перед этим его тщательно учат тому, как докапываться до истины. Ведь суть работы разведчика заключается в том, чтобы обнаруживать то, что враг пытается скрыть. Дайте мне травинку и я воссоздам мир! Слышал такой афоризм? Не слышал? Ну и ладно. Так вот. Фиксировать малозначительные на первый взгляд факты, соотносить их с другими, расставлять по степени важности, на основании своих наблюдений проводить анализ ситуации, делать правильные выводы вот высший пилотаж разведчика! Да. Приезжает, значит, советский разведчик в Америку и начинает работу по добыче специфической информации. Делает то, делает это А заодно знакомится с тем, как люди живут. Что они едят, что пьют, чем занимаются, что думают, какие планы строят. Просто факты, просто бытовые наблюдения, но аналитический аппарат разведчика принимает их в обработку тоже осознанно или не осознанно. Крутит так и этак, рассматривает с разных точек зрения, оценивает. В конце концов, если такого разведчика хорошо учили, то он приходит к выводу, что советская пропаганда врет. Но даже если и нет! Даже если он до этого вывода не дотягивает, то сомнение-то уже зародилось. А малейшее сомнение в работе разведчика это провал! И вот, после того, как проблема была обнаружена, наше руководство поставило задачу: найти технические средства, повышающие эффективность морально-политической подготовки оперативного состава, выезжающего за рубеж.