Исповедь палача
Шрифт:
— В смысле? А где оно?
— Собаке — и смерть собачья, и похороны тоже — собачьи. А собак не хоронят. Так вот, тела там нет. А лежит там полсотни кувшинов риса и растительного масла — почти все продукты, которые технари продали тогда нашему первому мирному посольству. Закладка свежая — ей и полугода нет, и плотно запечатанная. Закрыто все плотно и хорошо — не должно испортиться.
Вижу, как лицо моего команданте понемногу светлеет. Полтонны килограмм риса означают, что его люди могут совершить марш-бросок к Технограду налегке. А даже минус 10 килограмма груза при пешем
— Когда это вы успели?
— Во время посольства. По распоряжению Маркуса. Эта заначка конечно не мифический склад ГосРезерва, но поддержать силы твоим ребятам она сможет.
— Вы не сказали нашим…
— Твоим. Я останусь тут. Кому то надо будет дать вам несколько часов форы, да и не с моей ногой поспеть даже за легкоранеными. А Комендант Цитадели, драпающий вместе с бабами и подранками — это вообще черти-что и с боку бантик…
И еще, Савус, это тоже очень важно. От отца Игнация-младщего, который был с мирным посольством, им многое удалось утаить многое, и это нормально. Но кое-что из их секретов им таки было выявлено. Смотри, — рисую ему прутиком круг, — это Техноград в буквальном смысле. Стоит по обе стороны Данапра. В основном кузни, школы, дома, консервационные склады, в основном уже пустые..
Следующий круг, — мой прутик снова чертит в пыли, — это пахотные земли. Они внутри периметра, как они называют стену. Не удивляйся. Еще 20 лет назад они пахали на 10 тракторах. Сейчас у них, правда, только 3 или 4, но это не важно. Ты их видел. И как понимаешь, штуки дорогие, а потому должны хорошо охраняться. Потому и пахотные земли внутри, а не снаружи стены.
— Как я понимаю, мой интерес представляют 3-й круг?
— Правильно, мой Бонапарт.
— Кто?
— Не важно. Итак. Кто много жрет травы и требует много земли под выпас?
— Лошади.
— Правильно! Техноградское стадо- это около тысячи лошадок — три-четыре табуна. В основном мясные породы, но есть, тяжеловозы и рысаки. Труд, так сказать их многолетней селекции. Около половины они забрали в свою…ммм…назовем это армией. А оставшиеся — пасутся там, где и паслись.
— И?
— Они выпасаются далеко он Данапра, в степи. За внешним периметром. А в день лошадке нужно выпить три-четыре ведра воды. И если ты будешь таскать водичку ей от реки, скотинка от жажды успеет заболеть. А потому в степи есть колодцы, а рядом с колодцами — длинные поилки. Мы их видели, и видели, как происходит процесс поения. Так вот, последние годы брат Иосаф, вечная ему память, занимался сбором клещевины, из семян которой делал касторовое масло…и рицин. Веселая такая штука — смертельная, а симптомы отравления наступают с оттяжкой. Всего то и надо — найти колодцы, и бросить туда бутылки с отравой за полчасика до водопоя. Двадцать литров — двадцать бутылок — двенадцать колодцев. Хватит с головой.
— А если не хватит?
— Если не хватит или не сработает — подбросите в кормушки семена клещевины. Не так красиво, но уж это точно выстрелит. Семена я вам тоже дам.
— Такое стоило сделать в самом начале.
— В
И уж поверь, после такой диверсии голубиная почта будет просто порхать между их шишками только так. Массовый падеж скота должен доставить им изрядные трудности.
— Я понял. — Его преподобие Савусаил смотрит на меня, молчит и, кажется, что-то хочет сказать, а слов не находит. Потом, видимо решив задавить свое любопытство, спрашивает совсем о другом. — Будут еще приказания?
— Уходя, открой заслонки в зернохранилище и пусти туда крыс — зерна там мало, но вывести их, потом будет трудно. А два наших колодца забей дохлятиной. И еще, позови Савву, он моей комплекции и неплохо ездит на лошади. Подбери еще нескольких послушников или полубратьев.
— И?
— Отбери для них… Или нет — пусть они сами для себя отберут лучших лошадей. Каждому по две лошади — ездовой и заводной. Остальных лошадок перед уходом — под нож. Их, кстати, можно и в колодцы. Сколько их у нас
— Всего около пятидесяти, но хороших с пару десятков.
— Ну, вот лучшие пусть и живут. И еще, ты знаешь, где лежит старый кевлар?
— Это грех.
— Да, я знаю — старая вещь, проклятая. Пусть проклятье будет на мне, а Савве и ребятам подарим шанс уйти. Они не только себя будет спасать, но и нас. У меня есть три хламиды. Одна на мне — две свободных…Пусть примерят — кому подойдет, тем кевлар — в первую очередь, и самые резвые лошади.
— Тогда пойду готовить людей. У них будет трудная ночь.
— Не гоняй их сильно, преподобный. Пусть лучше поспят и отдохнут.
— Это я и имел ввиду. — Наш военный гений делает паузу, и вдруг, наконец, решившись, задает совершенно неожиданный вопрос. — Отец Домиций, если мне тебя надо будет найти, ты будешь на крыше южной башни?
— Да, преподобный.
— В такой-то солнцепек. Что ты там делаешь, прости за нескромность.
— То, что и положено настоятелю 7-й Цитадели — молюсь о прощении себя и о спасении Вас, пощусь, укрощаю плоть.
— Каким образом…ты ее укрощаешь?
Впрочем, вид мозолистых рук, протянутых к нему — его успокаивает.
— Камни, преподобный. Обычные камни. Кто-то молится, перебирая четки, а я молюсь, перебрасывая из руки в руку куски гранита.
— Спасибо, отец Домиций.
— Савус, сколько лет мы знаем друг-друга?
— Больше двадцати.
— Вот-вот, не только ты меня знаешь, но и тебя. Ты ведь что-то еще хочешь спросить. Говори. Завтра и ты уже не сможешь мне задать вопрос, и я не смогу ответить.
— Простите, отец. Да, хотел.
— Так спрашивай, старый друг. Спроси сейчас, а то загнусь, и будет у тебя чесаться мысль — почему это я его не спросил.
— Несколько месяцев назад на вас была наложена епитимья, за…за то, что вы сделали в подвале.
— Да. Ходить с капюшоном, опущенным на лицо днем и ночью в знак смирения, и снимать его только оставаясь наедине с самим собой.
— Срок вашего наказания уже истек, а капюшон вы все так и не сняли. Его святейшество Маркус вас же давно простил. Или нет?