Исправляя ошибки
Шрифт:
Кайло Рен презрительно усмехнулся. Бену попросту не хватало духа узнать правду, которую он подозревал, чувствовал много лет; не хватало силы воли, чтобы сломать замки и уйти, взять судьбу в свои руки. Потому он и погиб.
— Если вам станет от этого легче, генерал, я скажу, что ваш сын умер быстро, почти без мучений. Он сам желал смерти. Я лишь завершил то, что начали вы сами. Ваше признание шестилетней давности все расставило на свои места. Это оно раздавило его, уничтожило.
Лея слушала с каменным лицом. Но те, кто хорошо ее знали, не пожелали бы и врагу встретить у нее такое холодное, непроницаемое выражение.
— Что ж, Рен, я благодарна за то, что вы сообщили мне все это.
— Что теперь вы намерены делать со мной? —
— Для начала — позволить вам окрепнуть.
— Вам ведь прекрасно известно, что, полностью вылечившись, я попросту уйду отсюда. Среди вас нет никого, кто мог бы остановить меня; даже ваша одаренная девочка, которая завладела мечом Энакина Скайуокера, вряд ли сумеет одержать надо мной верх во второй раз.
— Рей? Ее здесь нет.
«Значит, ее имя — Рей? Забавно…» Рен внезапно понял, что до этого момента не знал, даже не задумывался, как зовут девчонку, ставшую глупым его наваждением. Рей… это имя плескалось в ее мыслях, время от времени показываясь наружу; это имя выкрикивал штурмовик-предатель над ее бессознательным телом. Но почему-то до него, до Кайло, оно дошло в полной мере, со всей его краткостью и хлесткостью только теперь.
— Все равно, — сказал он, — никто, и даже она, меня не остановит.
— Это вряд ли, — улыбнулась генерал. — Вы, безусловно, способны в Силе и крайне усердны в оттачивании своих навыков, Рен. Но вы ведь сами чувствуете, что с вами происходит. Не обманывайте себя, вы ослабли после недавних событий, и продолжаете слабеть.
— С чего вы взяли?
— Разве нет? Вас не терзают противоречия, не разрывают на части, мешая сосредоточится? В вашей душе не живет мука, от которой вы мечтаете избавиться любой ценой, пусть даже это будет стоить жизни дорогому вам существу? — она говорила почти с удовольствием, без страха бросая в его изумленное лицо слова, произнесенные им же в роковой момент над пропастью. — Разве это не вы позволили юной девочке, впервые взявшей в руки сейбер, одолеть вас и ранить? Если ей удалось, то, возможно, старухе вроде меня тоже следует попытаться?..
Договорить она не успела. Толчок телекинеза отбросил ее назад, едва не впечатав в стену, и слух заполнил крик ярости. Высокая, грозно сотрясающаяся фигура, нависла над нею.
Генерал подняла голову. Ее глаза — изумительный темный бархат на белом снегу лица — спокойно встретили его бессильный вызов. Вот он — тот, кто убил ее любимого; кто и в самом деле похитил ее ребенка, и ныне держит Бена в плену собственных страстей, истязая день ото дня куда более жестоко, чем привык истязать других.
Он вскинул руку, нелепо увлекая наручником и вторую (все же, браслеты на запястьях ощутимо ему мешали). Лея отвечала тем же, как бы перехватывая его удар. Со стороны могло показаться, словно оба они натолкнулись на что-то невидимое.
Так они и застыли в беззвучном телекинетическом противостоянии, не желая уступать. Пока юноша, страшно покрасневший, не подался назад, скрипнув зубами и устремив на мать взгляд, полный свирепого бессилия.
Лея победоносно улыбнулась.
— Видите, до чего вы докатились. К чему вас привел путь Тьмы, который по своей природе является путем обмана. Вы, быть может, и получили доступ к тем чувствам, которые открывают могущество Темной стороны. Но обуздать себя, свои страсти вы не в силах, не способны собрать себя в кулак. Стоило ли это жизни вашего отца, Рен? Не отвечайте мне, скажите только себе самому. Вы не выдержали экзамен. Темная сторона заставила вас заплатить требуемую цену, но она не дала и не может дать того, что вы ищете. Не может по одной простой причине: вы ей не принадлежите.
А что же Кайло? Мысль о том, что генерал Органа сумела забраться в его голову, пока он пребывал во сне, и беспрепятственно узнать о самых глубинных его страхах, явилась для него верхом стыда. Иначе как может быть, что она сейчас стоит перед ним в позе беспрекословного торжества и говорит, не таясь, то, чего
Растерянный и подавленный, он застыл у стены со стеклянным взглядом и, похоже, вовсе не слышал ее голоса, продолжая лишь произвольно трясти головой, повторяя себе под нос: «Нет, неправда… так не может быть…» И чем чаще и громче его губы произносили бесполезное это заклинание — тем яснее он понимал, что все сказанное матерью является тяжелой истиной, и что — более того — он сам давно знает об этом. Сразу же, как только тело отца скользнуло вниз, в пустоту, сын следом упал на колени, сломленный в одну секунду, уже тогда осознавая, что реальность обманула его ожидания. Он пошел на жертву, уничтожив не только Хана Соло, но и свой покой, саму свою душу — и все оказалось напрасно. Единственное, чего он добился — это доказал самому себе, что по-прежнему никуда не годится.
— Сядь, — грозно приказала Лея.
И он, позабыв гордость, покорно опустился на край своей койки.
Теперь уже она возвысилась над ним — крохотная пожилая женщина над молодым и сильным, хотя и тронутым ранением мужчиной почти вдвое выше ее — она добилась того, что ее положение позволяло ей диктовать свою волю и обращаться к нему уже на «ты», без формального тона.
— Послушай, мальчик, — сказала она холодно и, ухватив его за подбородок, заставила смотреть на себя. Такие же глаза; такой же взгляд. Лея, словно в зеркале, видела себя саму. — Уж кому-кому, а мне хватит твердости, чтобы совладать с тобой. Я потеряла родителей, множество друзей, родного брата и единственную свою любовь, но последнее, что у меня еще осталось, я никому и ничему не отдам. Даже тебе, Палач Первого Ордена, последователь Вейдера, хорошенько это запомни. Я вырву из тебя зло, чего бы мне это ни стоило, вытравлю, выжгу его напрочь. Ты вернешь мне сына, даже если вернуть других, вернуть Хана уже не в твоей власти.
— Как вам угодно, генерал, — собрав остатки гордости, Рен попытался взять себя в руки и говорить ровно. — Пока я вынужден признать, что нахожусь целиком в вашей власти. А поскольку ваше правительство пребывает в неведении относительно моего пленения — а оно, очевидно, ничего не знает, иначе нам с вами не пришлось бы так живо беседовать сегодня, — стало быть, вы вольны поступать с пленником без оглядки на законы Республики, исходя только из собственного усмотрения. Но запомните и вы хорошенько, если только мне доведется выйти на свободу, я тотчас же убью вас. Не успокоюсь, пока не убью. Сам, своими руками.
Она невозмутимо кивнула:
— Не сомневаюсь.
Это была война, которую она обязана выиграть, или проститься с жизнью. Любой ценой, любыми усилиями изгнать из его души беса — того, что скрывается от праведного света за черной металлической маской. Причем, сделать это она должна в самое ближайшее время; как можно скорее разделаться с ним, пока он без своей маски, без своей силы — обнажен, открыт, беспомощен и отдан судьбой ей на милость.
Она не заметила, как, склонившись над самым его лицом, уже занесла руку для удара. В темноте ее взора сверкала чистая, как хрусталь, ненависть — не к юноше, сидевшему напротив, но к тому, что глядело на нее его глазами. Она была дочерью Вейдера; не от отцовской ли природы идет ее странная убежденность, что Тьма не только способна, но и обязана служить Свету; что только в этом ее первостепенная цель, назначенная бытием?
Секунда — и в холодной, стерильной тишине медицинского бокса раздался резкий звук пощечины.
Юноша, до последнего не ожидавший удара, принял его на себя в полной мере, даже не попытавшись отстраниться. Его голова откинулась в сторону, волосы разметались по лицу.
Когда сын вновь взглянул на Лею, та, ошарашенная своим поступком не меньше, чем он, увидела, что его бледная щека покраснела, и что Кайло почему-то улыбается, хотя на ресницах его и блестят слезы обиды: «Браво, генерал! А еще говорят, что среди Сопротивления не принято избивать военнопленных».