Исправляя ошибки
Шрифт:
Плеча коснулась широкая мужская ладонь. Это майор Иматт не сумел остаться в стороне, видя ее слабость.
— Ты в порядке? — спросил он шепотом, чтобы окружающие не услышали его неофициальный тон.
Лея слабо кивнула, подняв на него полный сомнения, измученный взгляд.
— Что, тяжелый денек выдался? — Иматт сдавленно улыбнулся. Всеми силами он старался выглядеть бодрее, чем являлся на самом деле. — Пойдем-ка…
И, не дожидаясь ответа, мягко увлек женщину за собой.
В распоряжении майора с недавних пор находилась небольшая, но весьма интересная коллекция алкогольных напитков,
Усадив Лею за круглый, с резными краями столик у окна, Калуан отошел к мини-бару и около минуты, не разгибая спину, напряженно выбирал вернейший способ снять стресс с наименьшими потерями для здоровья. В конечном счете его выбор пал на старое доброе пиво, сваренное из кукурузного солода с добавлением меда джеонозийских пчел — весьма приятный и согревающий напиток, который они в былое время распивали еще на Хоте.
Иматт поставил перед Органой внушительного вида округлую емкость и пару чистых стаканов.
— Только без стеснения и без отсылок к уставу, генерал, — предупредил он. — Для вас сейчас это все равно, что лекарство.
— Помилуйте, майор, какой устав… Мы ведь находимся здесь неофициально, или забыли?
Лея пригубила первой.
Спустя минут десять ее сердце стало оттаивать.
Калуан ни о чем ее не спрашивал, очевидно, понимая ее чувства — как-никак он тоже был там, все видел и слышал. Сама Лея также не стремилась к пустому откровению, которое теперь ничем бы ей не помогло. Они просто выпивали, болтая о пустяках, вспоминали о минувшем, не касаясь грядущего; и генерал Органа понемногу чувствовала, как сиюминутная слабость внутри сменяется прежней уверенностью и бесстрашием.
Она рассказала о своем разговоре с новым канцлером, не забыв приправить повествование едкими комментариями, как нельзя лучше отражавшими то, что она думает о таком человеке, как Викрамм.
— И что же ты теперь станешь делать? — спросил Иматт, окончательно сойдя на неуставное обращение. — Останешься в оппозиции?
— Как представитель сектора Альдераан в правительстве Республики — несомненно, я не покину популистов. Мои принципы были и остаются неизменными. Но как генерал Сопротивления я обязана действовать заодно с канцлером, если только мы хотим одержать победу в грядущей войне.
Майор мрачно покачал головой.
— Что же это будет, Лея? Двоевластие? Если Викрамм добьется расширенных полномочий для своей персоны, значит ли это, что он получит возможность распоряжаться и силами Сопротивления вместе с нашим законным лидером?
— Нет, — Лея даже топнула ногой, — уж этого-то я не допущу. Сопротивление будет по-прежнему действовать независимо от флота Республики, хотя и в интересах демократии.
— Иными словами, правая рука не будет знать, что делает левая?
— Сопротивление и сенат — союзники. Но не более. Объявить нас незаконным военным формированием Викрамм не осмелится в любом случае, иначе рискует остаться без
— Тогда тебе нужно лететь на Корусант, — Иматт нахмурил брови.
Он рассуждал так: если и есть хоть какая-то возможность найти общее, взаимовыгодное решение для сторон, изначально полных друг к другу нескрываемой антипатии, то не иначе, как в личной, неформальной беседе.
— Ты прекрасно знаешь, Калуан, что сейчас я не могу, — констатировала Лея и залпом осушила свой стакан.
— Конечно, не можешь… — сказал майор и тяжко вздохнул.
Повисла длительная, гнетущая пауза, которую каждый счел если не самой многозначительной в своей жизни, то, по крайней мере, одной из них. Обоим стало понятно, что сложившаяся ситуация — такая, где требуется либо проявить недюжинную смекалку, либо погибнуть. Два одинаково важных дела встали поперек одно другому, и ни одно невозможно пустить на самотек, уповая на участие окружающих.
Генерал и ее товарищ какое-то время сидели, понурые, и старались не глядеть друг на друга.
Наконец, когда молчать стало слишком тягостно, Иматт решился сменить тему. Он вскинул наполненный пивом сосуд, стараясь поймать взгляд Леи, с таким видом, словно собирался произнести здравницу.
— Знаешь, — сказал он вдруг, — а у парня глаза-то твои.
Лея изумленно воззрилась на собеседника, источая немую благодарность. Уже давно ей не доводилось слышать столько теплоты и веселья в его голосе. Этой самой ничего не значащей полупьяной фразой друг как бы говорил ей, что игра, которую она затеяла, в самом деле стоит свеч, и что продолжать ее надо непременно.
***
А тот, кто являл собой основную причину трудностей Леи, встав клином между нею и ее обязанностями и сложностями на пути сенатора и главы Сопротивления, в это время спал, закутанный в одеяла, чтобы согреть онемевшее тело. Обессиленный и в то же время исполненный силы, заново обретший себя в тяжком испытании и одной своей бессознательной волей отстоявший право на вмешательство в окружающие события. Он спал, потому что сумел выиграть минувшую битву; покров беспамятства был сорван его натиском, и сон его во всем напоминал спокойный и глубокий сон младенца, впервые одержавшего верх в единоборстве с теснотой и темнотой изначального плена на пути к вступлению в жизнь.
И пробудился он лишь под утро, еще не приходя в сознание, но уже ощущая рано начавшееся в медицинском корпусе движение, от которого его отделяли прочные, как известно, устойчивые даже к ударам светового меча стены изолятора, хотя они и не могли укрыть нечто более мягкое, невесомое — шаги, обрывки разговоров, ощущение прерванного спокойствия, такое естественное в это время суток. Даже в изоляции он мог почувствовать людей так, словно воочию видел — как один из них, сонно потягиваясь, стоит у автомата и наливает себе каф; как другой зевает и растирает лицо ладонями, словно это поможет ему проснуться, а третий, уткнувшись в датапад, раскачивается в кресле. Через стену до него доносились шаги охранников, которые, напротив, не ложились всю ночь, и потому теперь не могли дождаться смены. Значит, его стерегут двое? Не так уж и много.