Испытание на человечность
Шрифт:
На ней было синее платье, драгоценности сверкали в ярком искусственном свете так, как положено настоящим безумно дорогим камням, а ещё она научила робота делать себе причёску... Даниель улыбнулся. Его всегда радовало, когда женщины выглядели роскошно. Даже если это были не его женщины. И Линн в парадной форме космофлота очень хорошо смотрелся рядом.
Он поздоровался, взглянул на Линна.
– Всё в порядке?
– Да, - твёрдо ответил тот, повернулся к ней, и они улыбнулись друг другу. Даниель не мог подобрать другого слова, но это было как-то... правильно,
Они пошли через холл к залу. Здесь уже была толпа - разряженная, радостная, предчувствующая грядущее чудо, которое бывает только один раз за жизнь, и которое больше не повторится, даже если ты потом будешь смотреть запись с того же вечера.
– Ко мне попросились журналисты, - сообщил Даниель по дороге.
– Просят дать в антракте короткое интервью.
– По поводу ареста отца?
– Да. Они знали, что ты придёшь, хотели бы задать вопросы и тебе, но сомневаются, согласишься ли. Если нет - я приму их отдельно.
Линн задумался.
– Да нет, я не привык бегать от кого-то. Главное, чтобы вопросы не блистали особенным идиотизмом, это с ними бывает.
Огромный зал был уже почти полон, ещё немного - и станет темно, и тысячи ожиданий соединятся в одно целое, в единое дыхание, в единый вздох тишины... Они уселись в своей ложе, и свет погас.
...Эта музыка родилась, как дальняя дорога, овеваемая грустными ветрами предчувствий и прощаний. А над ней чисто и светло плакал дождь, и его капли рассказывали, звеня.
И мелодия росла, она взлетела над притихшей землёй, капли дождя сливались в единый печальный вихрь, и вот уже откуда-то издалека донёсся призыв, предвещающий грядущие битвы... И, словно в ответ, тучи почернели, грозным громовым рыком отозвались коротко - и умолкли.
А светлая земля раскинулась широко, просторы её пели о красоте и свободе. И где-то рядом были беспокойные всадники, готовые в любой миг сражаться, защищать... Дождь всё звенел, сливаясь в тихие ручьи, и они, журча, текли мимо душистых кустов, манящих морем тепла и благодати. Ручей бежал, растекаясь шире и шире, но щемящая грусть не уходила, а сгущалась всё сильней, - чтобы вернуться первой песней дождя. Но в ней была уже тревога.
И надвинулись тучи, приведя с собой страх. Он всесильным крылом объял землю, властной волной застилая всё, - и далёкий тревожный призыв к битве зазвучал вновь.
Страх расползался по земле, пригибая, покоряя. А светлая земля не хотела верить в грядущий ужас и плакала.
И могучие волны понеслись вперёд, зовя на помощь.
Их отчаянный призыв достиг небесной выси - и земных глубин.
Грустная мелодия мирного дождя зазвучала вновь, вспоминая о душистых вёснах, тепле и покое. И сверкающая вода закружилась, вспоминая солнце. Покачиваясь на тревожных волнах, печально прозвучала в последний раз мелодия долгого трудного пути к счастью. А издалека доносились голоса войны: всадники услышали зов и были готовы.
Пленённая земля молчала. Лишь мысли её лились в печали озябшего летнего ветра, вспоминавшего о былой свободе и звавшего ушедшую радость. И никто не хотел верить, что отныне
Надежда была неистребимой. Надеяться было страшно, невыносимо трудно, - ведь живой оставалась лишь память. Но всадники весны где-то есть, они должны прийти, - они придут... Мечта медленно поднялась ввысь - и растворилась в злом, колючем вихре, что, танцуя, торжествовал над тихой землёй. Льдинки острыми уколами заставляли вновь и вновь вздрагивать от страха, но мелодия мечты не умолкала, боль звала на помощь, и всё труднее становилось надеяться, - казалось, беде не будет конца, все отчаянные призывы бесполезны, и вот они поникли...
В глубинах земли грозно и раскатисто прогремело. Невидимый, но могучий вихрь воли вознёсся к небу, воззвал - и помчался.
Пробил час.
Всадники весны начали свой путь.
Они летели, высекая искры из камней, путь их лежал вверх по скалам и ущельям, которые более не могли ни задерживать, ни останавливать. Пламя горело в их душах, реял над ними призыв к битве, и с этим окрыляющим кличем мчались они вперёд.
А за ними следом незримо шла волна надежды, пульсируя, как сердце, ждущее весны. Где-то в глубине её таились будущие тихие зори - улыбки счастья, - но пока они были скрыты, а грозный боевой клич тревожил, говоря, что за всё это ещё предстоит биться. А тишина счастливых дней уже была, - существовала!
– и всадники, улыбаясь, знали это.
В их душах жила память о том, как прекрасны ночи без страха, как, смеясь, перемигиваются звёзды, как ласковый тёплый ветер обнимает за плечи. Они помнили светлый шелест цветущих трав и летели, чтобы память стала явью. Волна надежды могучим плащом развевалась за их плечами, чтобы легче было пробиться к ждущей избавления земле.
Всадники были легки, как ветер, а клинки их остры, как звёздные лучи.
Земля ждала.
И они шли. Они спешили сквозь черноту ночи, касались льда, - и он таял от горячих прикосновений. Битва приближалась.
Всадники достигли вершины, где властвовал страх. И клинки скрестились.
И при каждом ударе высекалась молния. И земля вздрагивала - ещё, ещё, ещё...
А потом стало ясно, что страх слабеет, уступает, исчезает... И сияющий могучий луч солнца пронзил серые громады туч, отчего они побледнели и растаяли.
И расцвела на земле радость, сонмы солнечных грёз вернулись в свои гнёзда, чтобы больше никогда их не покинуть... А торжествующие всадники весны гордо стояли на вершине, - спрятав свои мечи.
...Зал ошеломлённо молчал. Да, - знали, что оно есть, что вот, написано на Энтиде, сразу после победы, но одно дело - знать, другое - ощутить самому, встретиться лично, остаться один-на-один с красотой, перед которой ты открыт и беззащитен, ты весь как на ладони, такой, какой ты есть на самом деле, достоин ли ты этой красоты или нет, но ты - есть, ты пришёл...
А потом зал взорвался аплодисментами. И старый, очень старый человек, который видел не одну сотню вёсен, низко поклонился.