Испытание огнем
Шрифт:
— Станислав, — Её голос напомнил мне автоматическое объявление в метро: та же безупречная дикция, та же отстранённость. — Я подаю документы на развод. Нужна твоя подпись.
Капли мелкого весеннего дождика на лобовом стекле сливались в ручейки, повторяя узор трещин на пластике панели. Я провёл пальцем по шраму на ладони.
— Подавай, — ответил я, стараясь, чтобы голос не дрогнул. — Поступай, как тебе удобнее.
— Ты уверен? — спросила она с интонацией кассира, уточняющего про чек.
— Обратного пути не будет.
— Сколько можно ходить по кругу? — Я усмехнулся, глядя,
— Хорошо. — Бумажный шелест в трубке. — Есть пожелания по разделу имущества?
— Ты же в курсе. Ничего не изменилось. Квартира твоя. — Я поёрзал в кресле. — Остальное — тоже. Запиши, чтобы не забыть.
— Учту. — Клик ручки. — Ничего не заберёшь? Остались твои фотографии, — наконец сказала она. — В синей коробке. Нужны?
Я закрыл глаза. Вспомнил, как мы вместе выбирали эту коробку в модном магазине. «Для воспоминаний», — сказала она тогда. Теперь это просто «синяя коробка».
— Выбрось.
Пауза. Только мерное дыхание в трубке и шум дворника за стеклом.
— По закону могут предложить месяц на примирение, — произнесла она, словно зачитывая параграф.
— Примирение? — Я засмеялся, но звук получился горьким. — Это обязательно?
— Процедура. — Сухой щелчок зажигалки на фоне. — Месяц минимум.
— А тебе? — Я сжал руль. — Нужен этот месяц?
Тишина слегка растянулась.
— Лена?
— Не знаю, — наконец ответила она, и в голосе впервые появилась трещина. — Но так положено.
— Ну, раз положено — пусть лежит. — Я вздохнул. — Когда явка?
— Через неделю. Районный суд. — Бумажный шорох. — Придёшь?
— Приду. — Никак положил морду мне на колено. — Чтобы быстрее закончить. Скинь потом адрес и время.
— Я пришлю детали. — Деловой тон вернулся мгновенно. — У тебя есть ко мне вопросы?
— Уже давно нет, Лена.
— До свидания, Станислав.
Трубка замолчала раньше, чем я успел ответить. Я ещё минуту смотрел на экран, где таймер звонка застыл на отметке 3:17. Ровно столько времени понадобилось, чтобы поставить точку в пяти годах совместной жизни.
Никак лизнул мне пальцы, и я вдруг осознал, что за весь разговор она ни разу не назвала меня Стасом — только полным именем, как постороннего.
Я убрал телефон в карман, откинулся на сиденье и уставился в потолок машины. Холодная она, как вода сегодня в Яузе, ни слова лишнего, ни намёка на то, что мы когда-то друг другу были не чужими. Развод, суд, время на примирение — звучит как грустная формальность неприятной стороны сегодняшней жизни, а ведь я её голос раньше по-другому слышал, живым, тёплым. Теперь вот всё официально, и даже спорить не тянет — пусть делает, как хочет. Только эта тягомотина с судом напрягает, тащиться туда, смотреть на каменное лицо теперь уже бывшей, выслушивать казённые фразы. Но раз надо, значит, надо — лишь бы поскорее вычеркнуть эту историю из головы.
Я продолжал сидеть в машине, глядя, на дождь за окном. Телефон пиликнул — новый заказ в приложении, кому-то нужно было срочно добраться с «Каганской» до «Завелецкой». Пальцы уже потянулись принять, но неожиданно для самого себя, я остановился, выдохнул и ткнул «отказаться». Никак приоткрыл
Теперь, после всей этой чертовщины — метка, сектанты, запах дыма, — внутри засвербело: надо ехать, и точка. Дед всегда был не просто стариком, со старыми байками, он точно знал что-то такое, чего я пока не понимал. Пора уточнить, разузнать, что к чему, тем более он сам меня ждёт. Я повернул ключ в замке зажигания и несколько секунд слушал журчание мотора.
Никак поднял голову, а я пробормотал:
— Едем к деду, лохматый. Может, хоть он объяснит, что за ерунда вокруг творится.
Пока выруливал со стоянки, в голове крутились воспоминания. В памяти всплыл дед у костра — его пальцы, покрытые сажей, ворошат угли, выуживая тот самый, с кровавыми трещинами. «Видишь, как прожилки пульсируют? — шептал он, и в его голосе сквозило что-то древнее. — Это не просто уголь, это письмо. Огонь всегда оставляет следы». Я, семилетний, заворожённо кивал, хотя мурашки предательски бежали по спине. Теперь, когда метка на ладони дышит в такт уличным фонарям, а тени на стенах шевелятся без источника света, я наконец понимаю: старик не рассказывал сказки — он давал какие-то инструкции.
Дорога разматывалась передо мной, как старая киноплёнка с затёртыми кадрами. Весенний город шумел за стеклом, но звуки доносились будто из-под воды - глухие, бессмысленные. Я поймал себя на том, что считаю пульсирующий ритм метки: три удара — пауза — снова три. Как азбука Морзе. Как стук в дверь.
Старый дом деда, насколько я помню, с покосившимися ставнями всегда пах не пылью или влажностью, а чем-то другим — горьким, металлическим. В детстве мне казалось, что так пахнет время. Теперь понимал: это запах той самой правды, к которой мы ехали.
Никак вдруг замер, уши напряглись, словно ловил звук за пределами человеческого слуха. Его чёрные глаза отражали дорогу, но видели куда больше — я заметил, как зрачки сузились в вертикальные щели, как у кошки перед прыжком.
—Что видишь? — прошептал я, и тут же пожалел.
Пёс повернул голову, и на секунду мне показалось, что в его взгляде мелькнуло что-то... не собачье. Что-то древнее и могущественное. Затем он просто лизнул мне пальцы, оставив на коже жгучий след слюны.
«Калина» взревела, набирая скорость. Ветер свистел в щелях, напевая ту же мелодию, что и в детстве - когда дед качал меня на коленях и напевал странные слова на забытом языке. Только сейчас я, кажется, начал приблизительно понимать их смысл.
Его дом был уже близко. Окна квартир высоток светились тусклым жёлтым светом, но фигуры за стёклами двигались слишком резко, слишком угловато. Как марионетки. Или как что-то, пытающееся казаться людьми.
Я перевёл взгляд на собаку. Пёс смотрел вперёд, и его губы дрожали, обнажая клыки. Не страх. Нет. Это было предвкушение.
—Ну что, дружище, — сказал я, выключая двигатель. — Пора узнать, какие сказки дед приберёг для взрослого внука.
Дверь скрипнула, и свежий апрельский воздух наполнил лёгкие. Но это был не холод. Это было обещание. Ответов. Правды. Или ужаса.