Испытание огнем
Шрифт:
Глава 7. Разговор
Я припарковал «Калину» у одной из многоэтажек в Язенево. Да, это не хрущёвка, где я снимаю, а добротное современное здание — не очень новое, но крепкое, с широкими окнами и чистым двором. Никак выпрыгнул из машины и ждал меня. Я щёлкнул кнопкой пульта сигналки и отправился к знакомому подъезду.
Поднялся на третий этаж. Звонить не стал, просто постучал в тёмную и толстую дверь. Над ней, на наличнике был вырезан какой-то узор. Мне вспомнилось, что примерно такие дед сам вырезал на
Дверь открылась и на пороге появился невысокий, сухощавый, с короткой седой бородой и хитрым взглядом дед Исмагил. На нём был старый свитер с растянутыми рукавами и зелёные потёртые тапки.
— Заходи, Стас, не стой в дверях, — добродушно буркнул он, отступая в сторону.
Я шагнул в квартиру, Никак проскочил вперёд.
Двушка была обставлено не так как в Душино у нас с Еленой — современно, но в тоже время скучно. А здесь пахло травами, деревом и чем-то тёплым, домашним. Полки вдоль стен ломились от старых вещей: загадочные бронзовые статуэтки, потёртые книги с незнакомыми буквами, деревянные шкатулки с резьбой. На подоконнике — пара кривых подсвечников. Или стильных — я в них слабо разбираюсь. Рядом — стеклянный шар, мутный, будто с дымом внутри.
Я никогда не знал, для чего половина этих загадочных штук, но всегда чувствовал — у деда всё с историей.
С самого раннего детства уважал Исмагила. Не только за возраст, но и за умение видеть суть вещей насквозь. Дед мог одним взглядом разобрать человека, как сломанный мотор, и сказать, что с ним не так. Его резкая и прямая точка зрения всегда оказывалась верной. Сколько раз я спорил с ним в юности, и сколько раз потом кусал локти, понимая, что старик был прав.
— Ну, дед, давай рассказывай. — я стряхнул с себя куртку, повесил на крючок у двери.
Исмагил прищурился, махнул рукой на старое, с выцветшей обивкой и продавленной подушкой кресло.
— Садись, внук, не мельтеши перед глазами, — сказал он твёрдым голосом с лёгкой насмешкой. — Куда торопишься? К своим пассажирам? Или в пробках опять постоять хочешь?
Я вздохнул, но послушался, плюхнулся в кресло. Никак улёгся у ног, положив морду на лапы, глаза следили за дедом. Исмагил прошаркал к столу, глянул на пса.
— А где это ты такого красавца взял? — спросил он, кивая на лохматого. — Не было у тебя собак раньше, насколько я помню.
Я пожал плечами, потёр ладонь со шрамом.
— Да вот, случайно прибился пару дней назад, — ответил ему. — Ехал по городу, остановился перекусить, а он там крутился. Грязный был, лохматый, вчера постриг, красоту навёл, теперь вот такой симпатяга. Никак его зову.
Дед хмыкнул, потёр бороду, глаза блеснули, будто он что-то прикидывал в уме.
— Никак, значит, — протянул он. — Интересное имя. Сам придумал или он тебе подсказал?
— Да какое там подсказал, дед, — я хмыкнул. — Просто вышло так. Перебирал имена, он отозвался на Никак.
— Ну-ну, — Исмагил покачал головой, хитро улыбнувшись. — Это как же до такого выбора дошёл? Не утомился перебирать? Дед, судя по всему, решил надо мной посмеяться.— Собаки, они просто так в
— Да уж, похоже, больше моего, — пробурчал я, вспоминая, как Никак тянул сегодня в обход стоянки.
Дед сходил в кухню к газовой плите, взял старый, медный, с небольшой вмятиной на боку чайник, налил чай в две кружки. По комнате поплыл запах мяты, чабреца и чего-то терпкого, почти горького. Потом принёс выпечку — румяные пирожки с картошкой, ещё тёплые, с хрустящей корочкой и сытным ароматом. Поставил всё на стол, пододвинул ко мне.
— Ешь да пей, — сказал он. — Не торопись никуда.
— Не тороплюсь, дед, — я откинулся в кресле. — Как здоровье молодецкое?
— Согласно фактическому пробегу, Стас. Так у вас, водителей, говорят? Лучше ты про свои дела поведай, — дед сел напротив, взял свою кружку, отхлебнул чай, глядя на меня поверх края. — Так и возишь людей взад — назад? С Ленкой не перестал ругаться? И вообще, расскажи старику, что у тебя сейчас в жизни творится.
— Да ничего не творится, —я нахмурился, взял пирожок, повертел в руках и надкусил. — Работаю, живу, как все. С Еленой расстались, точка стоит. Жирная.
— Ну, как все, говоришь, — дед прищурился, поставил кружку на стол. — А я смотрю, ты сам не свой. Глаза бегают, руку трёшь. Что там у тебя на ладони? Опять зудит?
Я замер, спрятал руку под стол. Откусил ещё половину пирожка. Метка чуть кольнула, тепло пробежало по пальцам.
— Да ничего не зудит, — соврал я. — Просто устал.
Исмагил откинулся на стуле, скрестил руки на груди, взгляд стал острым, как лезвие.
— Ладно, не хочешь по-хорошему, будет по-моему, — сказал он. — Ты на пирожки налегай, пей чай, а потом поговорим. Разговор сложный, Стас, не на пять минут.
— Почему сложный? — я подался вперёд, — Про что? Ты, кстати, про здоровье своё не ответил.
— Давай о тебе сначала, — дед усмехнулся, но глаза остались серьёзными. — Я про тебя, и про метку твою, и про тех, кто за тобой ходит знаю. Сядь ровно, не дёргайся. Сейчас расскажу, но сначала поешь. Не на пустой желудок такие вещи обсуждают.
Я заметил, что надкусанный пирожок всё ещё был в руке. В два приёма затолкал его в рот и запил чаем.
Никак поднял голову, уши приподнялись, будто почуял, что воздух в комнате стал тяжелее.
Дед Исмагил отхлебнул из своей толстостенной керамической кружки, поставил её на стол, пальцы постучали по краю. Глаза его сузились, будто он смотрел не на меня, а куда-то далеко, сквозь стены квартиры. Я взял второй пирожок.
Исмагил кашлянул, потёр бороду, будто собираясь с мыслями. Потом заговорил, тихо, но твёрдо, как будто рассказывал старую сказку, в которой слишком много правды.
— Слушай внимательно, Стас, — начал он. — Начну издалека. Было это давно, очень давно. Примерно тогда, когда Юрий Долгорукий отказался здесь город строить, убоявшись злых пророчеств. Тогда Москов, конечно же, не был таким, как сейчас. Но уже тогда на этой земле оставляли следы люди разных племён.