Исторические судьбы крымских татар.

Возгрин Валерий Евгеньевич

Новый хан выписал из Персии Шагина и сделал его калгой. Оказавшись у власти, братья устроили показательную резню в Крыму, уничтожив всех возможных соперников, а также бывших недругов. Но, усаживаясь поудобнее на трон, хан допустил непростительную оплошность, не обратив должного внимания на турецкие фирманы, призывавшие к походу на казаков, в последнее время безнаказанно опустошавших и грабивших прибрежные владения султана. В 1628 г. у турок лопнуло терпение, и они вновь назначили ханом Джаныбека.

Тот сошел на берег в Кафе, но братья, решив отстаивать свои права до конца, закрыли путь в столицу как ему, так и сопровождавшим его янычарам.

Войско Мухаммеда насчитывало несколько тысяч ордынцев и более тысячи казаков, благодарных за попустительство во время недавних погромов. Турецкие янычары не осмелились выступить против этих испытанных головорезов и попросили помощи из[210] Стамбула. Подкрепление пришло, но за это время братья увеличили свое войско чуть ли не до 100 тыс. Эта огромная сила навалилась на Кафу и буквально раздавила турок вместе с их мощной артиллерией и флотом.

В Бахчисарай потянулись обозы с трофеями. Здесь были турецкие пушки, которых так не хватало татарам, имущество, захваченное в турецких кварталах и присутственных местах Кафы, мешки с войсковой казной экспедиционного отряда турок, а также ханские регалии, предназначенные султаном Джаныбеку. Утрата регалий была не только символичной. Джаныбек оставался ханом лишь в глазах султана, вынужденный скитаться то в окрестностях ханства, то на чужбине еще два года. Фактически ханская власть в Крыму принадлежала по-прежнему братьям, которые вели полностью самостоятельную политику. Шагин-Гирей даже разорял турецкие городки — Аккерман, Измаил, Журжево и др.; до такой дерзости ранее не доходил ни один Гирей.

А затем произошли события еще более удивительные. Казаки воспользовались затянувшимся крымско-турецким конфликтом и, не удовлетворяясь уже грабежом румелийских берегов, высадились в 1624 г. на Босфоре и стали громить пригороды Стамбула, подбираясь к столице. И юный Мюрад IV (1623 — 1640) ничего не мог с ними поделать: на востоке у него начиналась война с персами. Положение Стамбула было столь же угрожающим, сколь и унизительным. Столица уже готовилась пасть в руки запорожских шаек, как вдруг пришло послание от Мухаммед-Гирея, который как ни в чем не бывало предлагал помочь султану постройкой нескольких крепостей на Днепре для защиты от казаков. Султану пришлось согласиться; он приказал отпустить в Бахчисарай инструменты и рабочих, а братьям выслал почетные сабли и халаты.

Пришло в Стамбул и еще одно послание — от бея Буджакской орды Кан-Темира, просившего переселить его с подданными куда-нибудь подальше от казаков. Не желая принимать воинственных ногаев в свои владения, Мюрад отправил их в Крым, хотя знал, что не было у Кан-Темира более злобного врага, чем калга Шагин (они не раз встречались с оружием в руках на степных просторах Приднепровья, кроме[211] того, Шагин вырезал всю семью Кан-Темира, напав на его крымскую усадьбу). Поэтому, миновав Перекоп, буджакский бей повернул налево, соединился с кафинскими янычарами и лишь потом двинулся на Бахчисарай, где наслаждались покоем ничего не подозревавшие братья. В молниеносной схватке Кан-Темир разбил их охрану, а сами они едва успели спастись — в Запорожье на сей раз. На престол взошел наконец Джаныбек.

Но долго еще бывшие хан и калга пытались пробиться к Бахчисараю во главе казацких отрядов, хотя дальше Карасубазара им углубиться в Крым не удавалось. Наконец в одном из таких набегов пал Мухаммед и был похоронен с честью в фамильном дюрбе Гиреев в Эски-Юрте. Шагина же вновь простил султан и, снабдив престарелого удальца обычной

пенсией, отправил на Родос. Туда же прибыл вскоре доживать свой век в очередной раз лишенный турками престола его враг Джаныбек.

В удивительной фабуле этой крымской одиссеи примечателен внешне малозначительный сюжет, связанный с первым открытым выступлением против Гиреев дома Кан-Темиров, возглавившего наиболее воинственный и могучий ногайский род Мансуров. Фамильная эта вражда, тлевшая и до Джаныбека, отныне становится явной, почти не затухая. Забегая несколько вперед, скажем, что Мансуры причинили много вреда самостоятельности Крыма в XVII — XVIII вв. Верные клевреты султанов, они с готовностью шли на Крым по первому кивку Стамбула: походы обогащали ногаев и покровительствовавших им турок. С этого времени ногайская опасность становится для ханов почти постоянной.

ДУХОВНЫЙ МИР ЭПОХИ

Такова история первых Гиреев. Автор отдает себе отчет в том, что у читателей вполне может сложиться мнение о всех без исключения ханах — слабых и сильных, умных и не умевших видеть дальше завтрашнего дня, энергичных политиках и любителях безмятежного кайфа — как о людях, чьи мысли и деяния были устремлены к одной, главной цели — сохранению своей власти. К задаче, перед которой мерк[212]ли и любовь к родине и своему народу, и чисто человеческие достоинства и чувства. Конечно же дело обстояло далеко не так.

Крымские и турецкие хронисты, русские послы и западноевропейские путешественники оставили нам немало сведений о ханах, о их походах, войнах и кровавых пиршествах в Крыму и далеко за его пределами, об их участии в дворцовых интригах Стамбула и политике соседних стран, о борьбе с непокорными беями и соперниками из собственного дома. Но в этом многоязычном наследии мы почти не находим чисто личностных характеристик хозяев бахчисарайского дворца, описаний черт, которые отличали бы их друг от друга в сугубо человеческом плане с той же четкостью, как на ниве войн, походов и бесконечных переворотов.

Такого рода сведения современному историку приходится собирать буквально по крупицам из самых различных по происхождению источников, а еще чаще — пользоваться слабыми намеками, в них содержащимися. Или же строить свои выводы на духе, а не на букве немногочисленных дошедших до наших дней документов, составленных лично ханами. Трудности подобного исследования безусловны, как и неожиданность выводов, к которым приходишь в результате его. Обнаруживается, что среди ханов встречаются личности, совершенно не совпадающие с общераспространенным мнением о них.

Так, например, Гази-Гирей Бора (1588 — 1608) был не только прекрасным музыкантом, но и талантливым поэтом лирического склада. Поэтами были и Бегадыр-Гирей (1640 — 1641), и Селим-Гирей (ум. в 1704 г.), и Сафа-Гирей, и некоторые другие члены ханского рода. Далее, большинство ханов высоко ценили весьма развитый в Крыму вид искусства — диалог; даже в походах их всегда сопровождали признанные мастера-острословы, которых некоторые старинные историки именовали шутами (Хартахай Ф., 1867, 160, 232). Ханы и крымская интеллигенция буквально преклонялись перед Аристотелем и его мусульманскими последователями, а о высоком вкусе крымских татар средневековья и Нового времени и ныне свидетельствуют немногие сохранившиеся образцы некогда роскошного каменного убранства городов, кладбищ и загородных дворцов.[213]